— Теперь, малаец, — сказал он, — мы остались вдвоем.

— Да, вдвоем, — произнес Антонио дрожащим голосом, — и чего же хочет Лайза от своего друга и брата?

— Я хочу, чтобы ты вспомнил о том, что было сказано на празднике Ямсе на берегу Латанье.

— Там много чего говорилось, и мой брат Лайза был очень красноречив, поэтому все с ним соглашались.

— Не вспомнишь ли ты самое главное, — объявленный тогда приговор предателям?

Антонио задрожал всем телом и, несмотря на медный цвет лица, заметно побледнел.

— Кажется, мой брат забыл, — продолжал Лайза. — Хорошо, я напомню ему: тогда условились, что если в нашей среде объявится изменник, то каждый из нас вправе убить его, предать мгновенной или медленной, легкой или мучительной смерти. Точны ли слова клятвы и вспоминаешь ли ты их, брат мой?

— Вспоминаю, — едва внятно ответил Антонио.

— Тогда отвечай на мои вопросы.

— Я не признаю за тобой право допрашивать меня, ты не судья, — воскликнул изменник.

— Хорошо, тебя буду допрашивать не я. — И Лайза обратился к неграм, лежавшим вокруг него на земле. — Поднимитесь, — сказал он им, — и отвечайте.

Негры повиновались; десять или двенадцать человек молча выстроились полукругом перед деревом, к которому был привязан Антонио.

— Это рабы, — воскликнул предатель, — меня не могут судить рабы, я свободный негр, если я совершил преступление, меня должен судить трибунал, но не вы.

— Довольно, — произнес Лайза, — судить тебя будем мы, а потом ты обратишься с жалобой к кому захочешь.

Антонио умолк; в тишине, последовавшей за приказами Лайзы, раздался лай приближавшейся собаки.

— Так как обвиняемый не желает отвечать, — обратился Лайза к неграм, окружившим малайца, — вместо него будете отвечать вы. Кто донес губернатору о заговоре только из-за того, что вождем восстания был избран не он, а другой?

— Антонио-малаец, — глухо, но в один голос произнесли негры.

— Не правда, — завопил малаец, — это ложь, клянусь; я отвергаю это обвинение.

— Молчать, — приказал Лайза и продолжал:

— После того как заговор был выдан губернатору, кто стрелял в нашего вождя и ранил его у подножия Малой горы?

— Антонио-малаец, — ответили негры.

— Кто меня видел? — закричал малаец. — Кто осмелится сказать, что то был я, кто может ночью отличить одного человека от другого?

— Замолчи! — спокойно сказал Лайза. — После доноса губернатору о заговоре, после попытки убить нашего вождя кто пришел ночью в наш лагерь и ползал вокруг, как змея, чтобы найти проход, через который могли бы проникнуть к нам английские войска?

— Антонио-малаец, — вновь воскликнули негры с не покидающей их убежденностью.

— Я хотел присоединиться к своим, — воскликнул пленник. — Я шел к вам, чтобы разделить вашу участь, какой бы она ни была, клянусь; я отрицаю свою вину.

— Верите ли вы тому, что он сказал?

— Нет! Нет! Нет! — закричали все.

— Дорогие, добрые мои друзья, — обратился к ним Антонио, — послушайте меня, я вас умоляю!

— Молчать! — сказал Лайза суровым тоном, в котором как бы отражалось величие возложенной на него миссии. — Антонио трижды предал нас; значит, он заслуживает троекратной смерти. Антонио, готовься предстать перед Великим Духом, потому что ты сейчас умрешь!

— Это убийство, — вскричал Антонио, — вы не имеете права убивать свободного негра, к тому же вблизи англичане, я буду кричать! Звать! Ко мне!.. Ко мне!.. Они хотят меня зарезать! Они хотят…

Лайза схватил малайца за горло и заглушил его крик, затем обратился к неграм:

— Приготовьте веревку!

Услышав приказ, предвещавший его судьбу, Антонио сделал столь неимоверное усилие, что одна из повязок, прикреплявших его к дереву, порвалась. Однако он не смог высвободиться от самой крепкой из пут — руки Лайзы, который понял, что, если он будет и дальше сжимать горло врага, никакой веревки не потребуется; Антонио уже корчился в конвульсиях, когда Лайза освободил шею пленника.

— Я обещал тебе дать время, чтобы ты смог предстать перед Великим Духом. Остается десять минут, готовься.

Антонио хотел что-то сказать, но голос изменил ему. Лай собаки с каждым мгновением становился все более звучным.

— Где веревка?

— Вот она, — ответил негр, подавая ее Лайзе.

— Хорошо, — отвечал тот. — Судья вынес приговор, палач должен привести его в исполнение.

Лайза взял одну из толстых ветвей тамариндового дерева, притянул ее к себе, накрепко привязал к ней конец веревки, из другого конца сделал петлю, которую надел на шею Антонио, приказав двум помощникам придерживать ветвь, и, убедившись, что Антонио прочно прикреплен к дереву, он вновь предложил тому готовиться к смерти.

Осужденный решился заговорить, но, вместо того чтобы взывать к богу о милосердии, он стал просить людей сжалиться над ним.

— Да, братья мои, друзья мои, — льстивым голосом заговорил он, — я признаю себя виновным! — И, желая любой ценой спасти жизнь, чего не мог добиться ранее, отвергнув обвинение, произнес:

— Я виновен! Решайте, как поступить со мной. Надеюсь, что вы проявите милосердие к своему старому другу. Вспомните, как вы веселились на наших посиделках! Кто распевал для вас песни, рассказывал увлекательные истории? Как же вы останетесь без меня? Кто вас потешит? Кто отвлечет от мук, от тяжелого труда? Сжальтесь, друзья мои, помилуйте бедного Антонио! Даруйте мне жизнь. Нижайше прошу вас!

— Предстань пред Великим Духом, тебе остается жить пять минут, — произнес Лайза.

— Нет, дорогой Лайза, позволь продлить мою жизнь на пять лет, — продолжал малаец. — Я буду твоим рабом. Буду тебе верно служить, исполнять твои приказы, а если что не так, ты будешь бить меня кнутом, розгами, веревкой, я все стерплю и буду всегда говорить, что ты великодушный человек, спас мне жизнь. Молю тебя о жизни!

— Антонио, ты слышишь вой собаки?

— Ты думаешь, это я посоветовал ее взять? Нет, не я!

Клянусь, не я!

— Антонио, — сказал Лайза, — белому не пришло бы в голову направить собаку по следам ее хозяина, ты научил его так поступить! Ты виновен в этом!

Малаец тяжело вздохнул; он надеялся убедить сурового судью и готов был стерпеть любое унижение.

— Да, — сказал он, — это я. Великий Дух покинул меня, жажда мести превратила в безумца. Сжалься над безумцем, Лайза, во имя твоего брата Назима, прости меня!

— А кто предал Назима, когда он собрался бежать? Напрасно ты взываешь к имени Назима. Малаец, ты сейчас умрешь!

— Нет, нет, Лайза, друзья мои, будьте милосердны!

Не слушая жалоб, увещеваний и мольбы осужденного, Лайза одним взмахом ножа перерезал крепления, его помощники отпустили ветвь, к которой был привязан Антонио, и она поднялась, увлекая за собой гнусного предателя.

Ужасный крик, последний крик, в котором, казалось, соединились отчаяние, страх, одиночество, разнесся по лесу; все было кончено, и тело Антонио превратилось в труп, качавшийся на веревке над пропастью.

Лайза некоторое время молча наблюдал, как колеблется веревка, которая постепенно становилась неподвижной Затем он вновь прислушался к лаю собаки, находившейся уже подле пещеры, подобрал лежавшее на земле ружье и обратился к неграм:

— Идемте, друзья! Месть совершена, теперь мы можем спокойно умереть.

Сопровождаемый сподвижниками, он направился к пещере.

Лайза не ошибся: собака шла по следам хозяина и привела англичан прямо к входу в пещеру; прибежав туда, она бросилась в густой кустарник и принялась скрести и лизать камни. Англичане поняли, что они пришли к цели.

По приказу начальника солдаты с кирками начали пробивать проход. Вскоре проем, через который мог пройти человек, был готов. Один солдат просунулся в него до пояса, но последовал выстрел, и солдат упал с простреленной грудью; второго постигла та же участь; попытался проникнуть третий, но также был убит.