– Баб Тиночка, Вы же такая гостеприимная! Может, Вы и подушки нам поищите? А я пока пойду воды натаскаю.

Бабка, ворча, что с неё последнюю рубашку снимают эти постояльцы, пошла в комнату, которую всегда закрывала на ключ. Лёше было очень интересно, что там. И он успел краем глаза зыркнуть в щель. Увидел он только край стола, запачканного мукой. И это было очень подозрительно.

А подозрительно это было потому, что вот уже несколько дней по вечерам Тина возилась с каким-то особо нежным тестом. Тесто надо было несколько раз за вечер взбить. Потом оно снова поднималось в тепле. Потом бабка что-то тесту шептала. В общем, эпопея с тестом занимала весь вечер Тины. Но никакого положительного эффекта для ребят это не давало. Каждое утро Лёша открывал глаза в предвкушении горы пирожков. Ну или хотя бы стопки блинчиков. Но каждый раз на завтрак было что-то очень унылое и содержащее редьку или сельдерей. При этом к утру в избе было так тщательно проветрено, что запах печёного скорее угадывался, чем чувствовался. Но уж что-что, а этот запах Лёша не перепутал бы ни с чем. И, главное, странно: если Тина втихаря печёт и поедает пироги, то почему же она такая до невозможности худая?

И вот однажды вечером, когда бабка оставила кадушку с тестом у печки и выскочила по делам, Лёша не выдержал.

– Если она не хочет угощать нас пирогами, то я сам напеку пирогов! А что? Вот тесто, вот тёплая печка, а на начинку и картофельное пюре пойдёт, что с ужина осталось. Он достал огромную деревянную доску, посыпал её мукой, как делала когда-то его любимая бабушка, потом отщипнул от массы в кадушке большой кусок и начал лепить пирожки. Ульяна залюбовалась видом мужчины, так решительно хлопочущего на кухне, что не сразу осознала, что надо не забывать и советы давать.

– Поперчить ещё начинку надо. – Лёша потянулся к баночкам со специями. – Вроде перец… Пахнет как-то странно.

– Эй, Лёх! А чего они у тебя таки кособокие? А вот этот какой-то переросток! Ты бы раскатал тесто потоньше, да обводил какое-то блюдце. Чтоб пирожки были ровненькие. А то это какие-то уродцы. Прости, конечно.

– Зато умненькие! – парировал Лёша. – Что-то мне подсказывает, что бабка скоро вернётся. Засуну это троицу в печь. И буду скрывать следы преступления.

Тина зашла как раз в тот момент, когда ребята вернули на кухне всё, как было. Вернулась она злая и всё повторяла: «Вот упрямый народец! Вот бестолочь!» Когда Тина была злой, лучше было не показываться ей на глаза. Кричала она пронзительно, страшно выкатывая глаза, а походя обвиняла всех, кого встречала, во всех смертных грехах:

– Вот, никакого уважения у вас, молодых, к старшим! Живут на всём готовом и в ус не дуют! И никакой почтительности! А некоторые вообще встанут как кость поперёк горла! И какой же мерзкий народец эти гномы! Бабка пнула табуретку и продолжила орать, теперь ещё и подвывая от боли.

– Да мы, вообще-то… Не на всём готовом. Мы Вам и так почти все деньги отдали… И воду я…

– Лёш, это бессмысленно. Пойдём.

– И вы туда же! Не удивлюсь, если окажется, что вы втихаря присваиваете мои вещи! Ладно часы мои-ходики пока на месте! А вот в каком виде вернутся ко мне мои простыни – никто не знает!

– Ну нельзя же быть настолько жадной, это ж прям смешно.

– Тссс!

Следователи скрылись за своей дверью. Скатерть начала ворчать, что Алексей занимается ерундой и только время тратит. Уж пирожки она им может обеспечить хоть с картошкой, хоть с малиной, да и вообще с чем угодно. Но к вечеру про кулинарные опыты все забыли.

Ночью Лёша про пирожки вспомнил и на цыпочках прокрался на кухню. Он пошарил рукой по противню, но тот был пуст. «Не могли же они прям совсем начисто сгореть…» Он вынул противень и аккуратно поставил его на место. «Интересно, Тина их забрала? Почему тогда она ничего не сказала и не устроила ещё один скандал?» Проходя мимо секретной комнаты, Лёша снова учуял запах печёного. «Такое ощущение, – подумал он, – что в доме кроме печи есть ещё газовая плита. И находится эта плита в комнате. Но зачем? Настолько не хочется делиться выпечкой? Ну не может такого быть! Даже с патологически жадными людьми…»

Утром снова не было никаких пирожков. Ни бабкиных, ни Лёшиных.

– Баб Тин, а Вам не кажется, что в избе немножко пахнет чем-то печёным?

– Аа, это, наверное, от Платоновны навеяло. Ей-то делать нечего, вот она печёт и печёт. А мне вот, мне – некогда!

– Лучше бы мы к Платоновне вселились, – прошептал Лёша, ковыряя капустную котлету.

– Вы бы ещё к Кощею переехали! – Тина, естественно, всё услышала. – Он в свои холодные мрачные комнаты жильцов селит, все деньги из них выжимает, да потом сам-то на эти деньги шикует. Весь уже цацками увешан, аж позвякивает, когда ходит.

– Ульяна, тебе не кажется, что очень интересный персонаж этот Кощей и нам не помешало бы с ним познакомиться?

– Думаю, этого не избежать, – вздохнула Ульяна.

Сейчас в Тридевятом царстве одеваются уже не так, как на рисунках в учебниках по истории народного костюма. Жизнь и там становится всё динамичнее, и даже в Царстве какие-то традиции забываются и становятся предметом истории. Но одежду здесь выбирают основательно, а носят долго. Почти все жители Царства очень тонко чувствуют настоящее в его истинном смысле. Настоящие материалы, настоящие продукты. Настоящие эмоции. Поэтому одежда в Тридевятом царстве шьётся только из натуральных тканей. Это могут быть хлопок, лён, крапива. Кто-то покупает ткани и шьёт наряды себе и своей семье сам, а кто-то идёт на площадь Мастеровых и делает заказ швее. Швейных мастерских на площади несколько. Марфа-рукодельница шьёт удобные платья из хлопка и на каждое платье добавляет индивидуальную вышивку. У Яги – платье с мухоморчиками, у мадам Штейн – с кофейной чашечкой. Тина сэкономила и настояла, чтоб ей без вышивки. Марья-рукодельница шьёт платья, рубахи и штаны из льна, да такие прочные, что носить-не сносить. В её рубашках почти все мужчины Царства и ходят. Арина-рукодельница добавляет в наряды немного волшебства. Кто хочет – становится в её платьях менее заметным для окружающих, кто хочет – наоборот, всем виден издалека.

Есть в городе и Магазин готового платья, там тоже вещи добротные, но им индивидуальности не достаёт. Поэтому к ним каждая покупательница старается добавить то вышитую строчку, то красивую пуговку. Обувь Макар-сапожник делает. Да такую, что и десять лет прослужит. Измеряет ногу вдоль и поперёк, вопрошает «куды ходить собираисся» и в зависимости от этого советует модель и материал.

А недавно завезли в Тридевятое царство галоши. Пар сто, не меньше. Как они попали сюда – неизвестно. Сбоку на каждой единице оттиснуто: «Изделие резиновое, сделано по ГОСТу». Ну, и очень быстро разошёлся этот товар. Много кто и по две пары прихватил: очень удобно по огороду ходить.

По сто нарядов никто в Тридевятом царстве не хранит. (Есть исключение: у Кощея Казимировича целая комната под наряды определена, да ещё стеллаж под аксессуары). Так как в Царстве никто никуда не торопится, а мастера со своих мастерских не съезжают десятилетиями, передавая дело следующим поколениям, то всем понятно, что как протрётся одежда – всегда можно справить себе новую.

Настасья-мастерица делает бусы на любой вкус, да дочери у неё подрастают, помогают матери, и идей у них – хоть отбавляй. Ну а настоящие драгоценности – это к гномам. Иногда приходится долго ждать свой заказ (Кощей Казимирович очень плохо спит, когда эти лентяи не укладываются в сроки), но зато изделия гномов – со смыслом и невероятной красоты. Таких много не надо. Увешиваться ими не стоит (кое-кто бы поспорил). Но иногда приятно чувствовать, у тебя есть маленькое напоминание о чём-то важном именно для тебя.

Ульяна быстрым шагом пересекала площадь Мастеровых. Здесь, по словам свидетелей, видели Антонину Павловну за несколько часов до исчезновения. Маленькая, сухонькая старушка-швея подтвердила: «Пронеслась мимо моего окна. Как молния. Лицо белое. Давно такой сердитой не видала её… С того самого дня, как на конкурсе стихов победу Ивану отдали. Бежала она в сторону гномьей мастерской. Ещё часы били. Стало быть, полдень как раз наступил». Мужик-мыловар подтвердил слова старушки, а вот сапожных дел мастер сказал, что шла не к гномам, а в «Хозтовары», и вид у неё был обычный.