Удавы-траншеи предсмертно застыли,

в тиши выдыхая туманом костров,

дымами углей и дыханий, и пыли,

и паром свинцовых, горелых ветров.

А ящерки, птицы, зелёные жабы,

как выпавший и наказующий град,

средь ям и кровавой, растоптанной хляби

кучкуются, мёртво и густо лежат.

Хозяюшка Флора, наверное, в страхе

от жуткой баталии видов былых,

повергших друг друга в неблаго и драку,

а после убивших за час, как за миг.

Быть может, огромный потоп всё исправит

и смоет грехи, совершённые здесь!

Уверен, что живность вновь рати направит,

чтоб те совершили победную месть…

Небесная зона над жжёным плацдармом

без сбросов листовок, десанта и бомб,

отсутствие снайперов, жара напалма,

стенающих беженцев средь катакомб,

уходы врагов, уличённых в бесчестьи,

разъезд по казармам, работам, домам,

приказы вернуться в постели к невестам,

возвраты к семейным, родным очагам,

отбытие с поля сраженья к родившим,

решения мирно уладить весь спор,

укладка в могилы убитых, почивших,

создать перемирие, акт, договор,

закончить бомбёжки, огни, перестрелки,

намётки на свадьбы и новый уклад,

идеи как выйти из сей переделки

в мечтаниях юных, уставших солдат…

Беспечный Эдем, вековые широты,

просторное небо для пташек и птиц,

простые, легко-голубые высоты,

спокойные своды без туч и границ,

травинки, цветочки в едином согласьи,

невинные глади прудов и озёр,

раздольные веси святых ипостасей,

волшебные кучи пригорков и гор,

свободные вдохи и выдохи воли,

проточные воды под блеском чешуй,

природа в своей неизменности, доле,

поля, урожаи и заросли туй,

чудесные краски основ деревенских,

отроги, лужайки и кряж вдалеке,

великая щедрость красот, благоденствий,

плывущие утки на рыбной реке,

милейшая живность, забавные звери,

кустистые ветки деревьев, луга,

любовь к необъятной, живой биосфере,

распевы и песенки птах на суках,

янтарность светила над светлым пейзажем,

лесистые пики в заветных краях,

порхания бабочек, травы, как пряжа,

мне видятся в офисных, ясных мечтах!

Наталии Воронцовой

Опять самоненависть мной овладела.

Кроваво налился всё слепнущий глаз.

Лицо от багрянца до белого мела

меняет уставший и старый окрас.

Пульсирует веко, вибрируют нервы,

внося в настроенье тревожную муть.

В душе ожирело-колючие черви

терзают всю совесть и твёрдую грудь.

Мучительны думы, шаги, ощущенья.

Густая, печальная, клейкая злость.

Не хочется споров, людей, приключений.

Греховная жизнь износила весь рост.

Бессильны текила, кружки валидола.

Подкожному миру и коже невмочь.

Союз одиночества с гадкою долей.

Быть может, лишь морфий способен помочь…

На твёрдой, прохладной листве и пылинках,

склонив бородатый портрет на межу,

отдав теплоту пожелтевшим травинкам,

впитав две бутылочки, губкой лежу.

Накрыв островком, невысоким сугробом

земельную гладь и валежник сухой,

отдался дремоте под пухлым покровом,

с природой делюсь подзамёрзшей слюной.

Я в спячку впадаю уставшим медведем

средь частных подворий, кустов, пустыря,

с мечтой о покое и скором рассвете

под тьмою, в финале прошедшего дня.

Желаемый отдых встречаю паскудно,

смотря алкогольно-морозные сны.

Меня ж укрывает легко и уютно

последний снежок наступившей весны…

Заштатная должность в далёком селеньи,

кудахтанья кур и мычанья коров,

добро и душевность всего населенья,

полёты пернатых и чистых ветров,

раздольная свежесть, безгрешность живущих,

мельканья зверушек, домашних зверей,