Близнецы постарались на славу. Сруб из обгоревших стволов возвышался минимум на два роста Отшельника. Крыша была бережно накрыта хвойными ветками и большими ломтями мха. Карим, пыхтя от натуги, подтягивал добела отесанное огроменное бревно. Затем ухватился за дубину и что-то ей сказал. Дубина-Дуня задрожала и в мгновение ока превратилась в топор. После чего Карим принялся широкими, уверенными ударами вырубать в бревне места для сидения.

В нескольких шагах от сруба, на выложенном камнями кострище, над грудой ярко-красных углей шипели аккуратные куски конины, источая дурманящий голову аромат. На соседнем костре Барим подвесил огромный медный котел и теперь что-то с хрустом нарезал на добротном столе, используя вместо доски большой плоский камень. Забыв о покойниках, тепло одетые аборигены шмыгали носами, не отрывая восхищенных глаз от близнецов и потихоньку сглатывали слюни.

— Карим! Барим!

— Да, хозяин? — хором ответили братья, одновременно повернув головы с тревожными взглядами, ожидая новой взбучки.

— Молодцы! — похвалил близнецов Сероглазый и, подлив меда в слова, добавил вполголоса: — даже не знаю, чтобы бы я без вас делал.

— Так это… Чего это ты, хозяин… Дело то не хитрое… Дядька нас сызмала гонял всех… Мы ж завсегда подсобить готовы, коли надобно, — покраснев, затарахтел Барим.

— Что за дядька? — Сероглазый тут же поддержал беседу, чувствуя, что ухватился за конец очень интересной ниточки.

— Так Чернобор! Не слыхал разве, хозяин? — удивленно уставился на Сероглазого Барим, не прекращая нарезать какие-то корешки.

— Не, не слыхал, — вяло ответил Сероглазый, располагаясь поближе к костру. — Поведаешь?

— Чего ж не поведать, — отозвался Карим, подсаживаясь к костру. — Эх, медовухи бы под такой сказ, — блаженно протянул близнец, жадно облизав губы.

— Не знаю, что такое медовуха, но есть элирд. Пойдет? — хмыкнул Сероглазый, доставая из-за пазухи небольшую кожаную фляжку. Затем, взвесив в лапе количество содержимого, бросил ее близнецу.

— Если кровь будоражит — то сойдет. — ухмыльнувшись, пробасил Карим, выдергивая тугую пробку. — Ик! Эх! Хороша, чертовка! Прямо нутро прожигает! — сделав большой глоток, довольно крякнул близнец, потирая живот, и тут же недоверчиво глянул на Отшельника:

— Прям все-все рассказывать?

— Да, прям все. — кивнул Сероглазый, забирая обратно фляжку и делая глоток. — Но, кратко и по сути.

— Ага… Ну, так вот хозяин…. Давным-давно это было. Еще до того, как мы с братьями попали в ваш мир…

— С братьями? — навострив ухо, переспросил Сероглазый.

— Ага, с братьями. Не перебивай, хозяин. И так мысли путаются. Так вот. Давно это было. Родила нас царица-матушка, когда еще не было гор и болот, а Бессмертный еще не успел протянуть свои когтистые лапы в наше царство. Было нас тридцать три братца. Росли мы не по дням, а по часам. Матушка только и успевала печь топить да кашу с медом варить. Все как один вымахали за семь дней! В плечах косая сажень! Молодцы-красавцы! Румяны да свежи! Бороды до пояса! Ноги, как столпы каменные! Ручища, аки сталь булатная! Наковальни надвое разрывали! Из камня могли воду выжать! — Карим подхватил небольшой камешек и с трудом, но раскрошил в пыль. — Эх, не та мощь уже в руках кроется. — грустно вздохнув, добавил братец. — Хозяин, угостишь еще?

— Да пей сколько душе угодно, — ухмыльнулся Сероглазый, снова бросая ему фляжку.

— Ик, эх, хорошо! Жжется зараза! — Карим вытер губы рукавом. — Так вот, медвежьей силой нас отец одарил, а умом пытливым матушка наградила. Горя мы не знали, да благими делами люд мирской радовали. Пока в царстве нашем Бессмертный не появился, верхом на трехголовом Змие во главе орды мертвых, — и печально замолчал.

— В битве с которым отец наш, правитель Семивира, обладающий неведомой силой и мечом, выкованным Богами, голову сложил, — сжав добела кулаки и скрежетнув зубами, с печальным вздохом вставил Барим, и затих следом, видимо вспоминая былые времена. Сероглазый, молча отхлебнув из фляги жгучего элирда, лениво почесал зудевшее ухо, давая близнецу прийти в себя, и протянул её Бариму.

— Великая тьма опустилась на Семивир, — глухим голосом продолжил Карим, вытирая скупые слезы широким рукавом. — Орды безобразных тварей обрушились на люд, пожирая все, что попадалось им на пути. Истребляя поля, колосящиеся да животину безобидную. Превращая землю в болота непроходимые. Созвал тогда нас дядька Чернобор, призвав в помощь двадцать своих дочерей, красавиц неписанных, обладающих магическими силами, да воинов могучих со всех уголков земли-матушки.

И начался страшный бой. Длился он тридцать три дня и три ночи. В живых остались только мы: тридцать три братца, Чернобор и сестрица Элана. К тому времени у меня под сердцем стрела уже торчала, а у Барима в животе тяжелое копье свое пристанище нашло, когда поле битвы озарил яркий, слепящий свет. Дальше помню только шум морского прибоя, громкий звон, а затем — лишь могильную тишину. Затем мы с братцем Баримом очнулись посреди елового леса, обреченные на медленную смерть. Ползали по нам муравьи да другие мелкие твари, желающие испить нашей кровушки сладкой. Пока не появился мудрый старец верхом на тоненькой тросточке. Загадки тяжелые загадывал, да табачок какой-то просил отыскать. Загадку мы одну с трудом, но отгадали. В награду он предложил нам две ягоды на выбор: ежевику — быструю смерть или — бруснику, вторую жизнь, но в служении достойному хозяину.

Как сам видишь, выбрали мы бруснику. А вот с достойным хозяином промашка вышла. Тысячи лет, или эр, по-вашему, мы переходили из рук в руки, словно бабы непутевые, пока последнего хозяина не пожрали виверны. Затем ты нас нашел. Из дерьма засохшего выковырял. Медовухой огненной напоил, как ровню себе. Добротой да лаской нас озарил. За что тебе верой и правдой служить будем, живота да головы не жалея.

— Прямо-таки, как ровню? — прищурив глаз, ухмыльнулся немного захмелевший Отшельник.

— Вижу ты не веришь в силу нашу, хозяин? — прищурив в ответ глаза, молвил Карим. — Может, сойдемся тогда на руках, хозяин? А? Испытаешь нас заодно!

— А сойдемся! — улыбнулся Сероглазый, отхлебнув из фляжки большой глоток элирда и снова перекинув ее Кариму.

Сероглазый и Карим уселись за стол, вцепившись ладонями друг в друга и уперевшись локтями в грубо отесанные доски.

— На счет три! — рявкнул Барим, положив ладонь на переплетенные руки.

— ОДИН! ДВА! ТРИ!!!

Карим рванул так, что у Сероглазого затрещал локоть, и он смог остановить лапу лишь в пальце от поверхности стола.

— Хгр-а-а-а! — буквально прорычал близнец, напрягая вздувшиеся под рубахой громадные мышцы и вкладывая весь вес тела в отчаянный рывок. Лапа Сероглазого лишь на миг дрогнула, зажатая будто в стальные тиски. Отшельник ухмыльнулся, стараясь скрыть, насколько он поражен силой, и, решив более не сдерживаться, сжал пальцы с максимальной мощью, на которую был способен, одновременно понемногу выравнивая руку. Ладонь Карима затрещала, но выдержала напор. Лицо богатыря покраснело, а на потном лбу, под слипшимися прядями русых волос, вылезла толстая вена.

Карим хрипел и пыхтел, напрягая все тело и скребя ногами о землю в поисках опоры, но его рука неумолимо двигалась к столу. Барим, выронив нож, обалдело смотрел на Сероглазого с открытым ртом.

Неожиданно тело Карима вспыхнуло оранжевым светом, а вокруг него стала формироваться толстая кольчуга, шлем и тяжелые доспехи. Теперь уже рука близнеца, облаченная в толстую боевую перчатку, замерла всего в нескольких пальцах от стола. Карим взревел, мощным рывком понимая руки в исходное положение.

— Ах ты ж…, — просипел Сероглазый, стараясь сдержать напор. Карим ехидно улыбнулся, уже предвкушая победу, но тут же вздрогнул, увидев в глазах Сероглазого промелькнувший зеленый огонек.

Близнец рванул, вкладывая в движение всю свою мощь, но рука Сероглазого даже не шелохнулась. Увеличившись, наверное, минимум в три раза, покрытая темно-зеленой чешуей, она шестью толстыми пальцами с длинными загнутыми когтями сжимала ладонь Карима, словно детскую ручонку.