Его шрама.

Его след был совсем рядом со свежей раной, из которой до сих пор сочилась мелкими капельками кровь.

Инквизитор хищно вдохнул щекочущий ноздри волнующий запах крови.

— Здорово вам досталось, миледи, — произнес он спокойно, но стальная нотка ярости прозвенела в его голосе, смешанная с какой-то странной грустью, сожалением.

— Заживет, — глухо ответила она, стараясь не шевелиться под его рукой, которая сжимала ее животик и, казалось, едва заметно поглаживала его.

— Останется грубый рубец, — заметил Инквизитор, приподнявшись на локте, чтобы внимательнее рассмотреть ее ранение.

— Ничего страшного, — простонала она, уткнувшись пылающим лицом в жесткий сухой мох.

Это было невыносимо: острая ноющая боль в плече, холодной дрожью разливающаяся по телу, и его рука, которая вкрадчиво пробиралась все глубже под ее живот, словно питон, обнимающий своими кольцами жертву, рождая сладкие спазмы в ее животе.

"Сила всемогущая, да я же хочу его".

Эта странная мысль молнией оплела ее мозг, и она вцепилась зубами в собственную руку, стараясь то ли унять волнение от этой странной близости, то ли сдержать стон наслаждения от простого прикосновения.

Хочет оттого, что он рядом; хочет оттого, что он обнимает ее так бережно и нежно, словно свою возлюбленную.

Хочет оттого, что им удалось вдвоем переступить границу, за которой осталась их смерть, и оттого, что вновь ощутила себя живой, отогревшись под его телом.

Он спас ее; он мог кинуть ее, но он спас.

Как может он… ситх, убийца, Инквизитор, не знающий жалости, прикасаться так, словно желает не только тело… но и саму душу?

Так, словно им руководит что-то иное, а не похоть или страсть, сжигающая дотла?

Рассматривая в ней союзника, воина, он предлагал подлатать ее раны, так, как сделал бы, скажем, приближенным офицерам, вливая в их раненные тела свою Силу через разламывающее болью прикосновение.

Ощутив щекочущие нос слезы — боль от пережитого или смятение настоящего, София отвернула лицо, уткнувшись в мох как можно глубже, чтобы ни вздохом, ни всхлипом не выдать своих рыданий.

— Ничего страшного? — насмешливо переспросил Инквизитор. — Да бросьте. Ткани срастутся и стянут кожу и мышцы грубым толстым рубцом, и голову набок скосит. Вы этого хотите?

Скрывая душащие ее слезы, София вдруг подумала о том, как близко сегодня смерть подобралась к ним, и всего несколько метких ударов Фреса, высеченных на последнем издыхании, направленных самой Силой, спасли их от верной гибели. Никогда, никогда раньше леди ситх не думала о том, что Инквизитор может умереть… Он рисковал жизнью постоянно, но, казалось, у него свой собственный уговор со смертью, и она милостиво обходит его стороной, как верного слугу, приносящему ей щедрые дары. Это казалось таким естественным… Лорд Фрес может убить кого угодно, но разве можно было предположить, что разъяренный клинок врага может пронзить его самого?

Невозможно.

Но сегодня он был так близок к этому.

Сегодня Триумвират мог навсегда закончить свое существование.

На фоне этого полученные ранения были мелочью, какими бы болезненными и уродливыми они ни казались.

Шумно выдохнув, София лишь дернула плечом, не смея оторвать мокрого лица от шуршащей колкой подстилки.

— Так вы позволите? — настаивал Инквизитор, разглядывая рану слегка раздраженно, кривя губы, хмурясь. Его тонкие, изящно вырезанные ноздри гневно вздрагивали, словно эта алая полоса несказанно его бесила, как шлепок грязи на фарфоровой белизне ее кожи. — Будет немного больно, но зато…

— Делайте что хотите, — прошептала она еле слышно, думая о чем-то своем, и он вздохнул с удовлетворением. Его рука выбралась из-под ее живота и скользнула по ее вздрагивающей спине, чуткие пальцы чуть коснулись застарелого шрама, словно здороваясь со старинным знакомым, запоминая подушечками его грубую неровность, и откинули с ее плеча рассыпавшиеся волосы.

— Будет больно, — повторил он. Его рука вновь скользнула по ее телу, обхватывая ее под живот жестко, цепко, и Инквизитор, став вдруг грубым, тяжелым, быстро навалился на нее всем телом, словно подавляя сопротивление, и припал к ране губами…

Его Сила впилась в ее кожу яростными раскаленными иглами, с каждым его вздохом сшивающими кожу воедино тонкими, самыми прочными во вселенной нитями, и София взбрыкнулась, вскрикнув и зарычав, ощущая, как жжет огнем ее тело этот яростный поцелуй, как безжалостно его язык вылизывает ее кровь и боль.

— Терпите, — прорычал Инквизитор, и его острые зубы, словно выкусывая грубые рубцы, впились в мгновенно бледнеющую рваную полосу на ее коже.

От гнева глаза Софии раскалились до алого отблеска в зрачках, она рвалась из рук Инквизитора, стараясь скинуть с себя терзающего ее человека.

— Достаточно, — прорычала она, сходя с ума от боли. Из ее глаз катились слезы, лицо побагровело, и, собрав все остатки своей Силы, София направила ее в свое горящее плечо, стараясь скорее залечить его самой, чтобы избавиться от болезненных укусов Инквизитора.

Ей показалось, что вдруг под кожей лопнула какая-то струна, давно уже стягивающая ее мышцы, и внезапно стало свободнее, а горящая боль уходит, хоть Инквизитор и прижимается все еще к ее плечу губами. Успокаиваясь под его навалившимся телом, отходя от ярости и напряжения, расслабляя мышцы и покорно укладываясь в ставший колким от ее пота мох, содрогаясь от бешеных ударов сердца, София ощутила, что теперь текущий через ее тело поток Силы был теплым и ласкающим, и прикосновения Инквизитора к ее горящей, истерзанной коже напоминают скорее ласки и долгие неторопливые поцелуи, перемежающиеся с укусами, словно он и впрямь разглаживал грубо сросшиеся и выкусывает огрубевшие мертвые ткани…

Вот только теперь Сила, словно холодный горный родник, струей проливалась совсем в другом месте.

Не там, где было уродливое длинное рассечение.

— Что вы делаете? — прошептала София. От его прикосновений в ее ушах звенело звездное небо, и хотелось, чтобы эти поцелуи взобрались вверх по шее, чтобы его пальцы зарылись в ее волосы, лаская затылок, и осторожно повернули бы лицо женщины навстречу его жадным губам.

— Исправляю свои огрехи, — прошептал он, языком стирая последнюю боль. — Ваш старый шрам. Его больше нет. Почти.

Странное воздействие оказал на него вкус ее крови. Она сводила с ума своим запахом, и на вкус была солона и полна ярости, как капля войны, но затерев ее, проглотив железный привкус, разгладив шрам Силой и касаясь губами к нежному тонкому шелку кожи Софии, Инквизитор вдруг ощутил непреодолимое желание поцеловать ее. Не направлять потоки исцеляющей боли, не велеть клеткам быстрее выстраивать цепочки белков, а поцеловать, вызвав приятную истому.

И он сделал это, хотя только что обещал не касаться Софии, поцеловал страстно и жадно, стиснув ее округлое плечико и лаская губами подрагивающую спину, избавившуюся навсегда от напоминания о его ударе.

Опасность отступила, причудливо трансформировавшись в жгучее желание жить, ощутить жизнь каждой клеткой своего тела… и ее тело хотелось ощутить по-новому.

Хотелось жаркой страстной возни и сладкой истомы, хотелось услышать ее голос, полный глубокого настоящего чувства, хотелось раскрыть ее, как бутон цветка — вероятно, неправильно и насильно, — чтобы увидеть недоступную, запретную еще красоту…

Страсть и желание разгорелись в нем так же неумолимо и быстро, как пожирающий сухое древнее дерево огонь. Такая вожделенная и недосягаемая женщина лежала сейчас в его объятьях, слабая, уставшая, податливая, и можно было развернуть ее к себе лицом и поговорить с ней с позиции силы, поговорить о ее упрямстве и о той ночи, когда она оставила его ни с чем, убежав. Власть над нею, строптивой, яростной, сопротивляющейся, вырывающейся, была бы сладка, но… от его неторопливой страстной ласки она и сама вдруг расслабилась, словно жаждала этих поцелуев; ее выравнивающееся дыхание снова дрогнуло, и тонкий полувздох, полустон слетел с ее губ; ему показалось, что она, доверчиво уткнувшись головой в жесткие серые волокна их подстилки, выгибает спину навстречу его жадным устам…