— Мне, — зло выдохнул Берт, и его безмятежный взгляд стал колючим. — Меня она избрала на роль того, кто посмеет восстать против Малакора!

— А кто надоумил ее на это? — теперь голос Фреса был вкрадчив и сладок. Он даже не пытался читать мысли Берта, те мгновенно проступили на его лице, как темные чернильные пятна сквозь бумагу. — Неужто вы думаете, что Алария, запуганное, безмолвное, сломанное существо, которую вы использовали в качестве игрушки, которую вы насиловали как и когда вам вздумается, сама додумалась до того, что можно объединиться против Малакора? И выбрала тебя, — Лорд Фрес неуважительно засмеялся, — того, кто глумился над нею больше всех? Ты правда так думаешь? Нет, быть этого не может. Есть кто-то, кто надоумил Аларию на это. Есть кто-то, кто руководил ею; кто-то, кто послал ее к нам рассказывать ее враки, соблазнять Императора. Тот, кому академия не нужна; тот, кто хотел заманить туда Императора, и после — хоть камня на камне не оставить. Того, кто велел нести в мир ложь, что Орден распался; того, кто уговаривал вас напасть на Императора, если тот посмеет ступить на территорию вашей академии. Того, кто хотел послать на Орикон за армией, чтобы достойно встретить имперские войска. У него свои планы и цели, и они разнятся с вашими. Ему не нужна академия, он просто хочет убить Императора. И за этим он надоумил вас сдаться, чтобы самому уйти глубже под землю и выгадать время. Повелитель Ужаса — крупная добыча, мы должны были довольствоваться тем, что поймали хотя бы одного, и не думать о том, чтобы поймать второго. Так как его имя? Кто вложил вам в голову мысль, что отсюда вы выйдете живым? Кто принес вас в жертву, оставшись сам — нетронутым?

Берт почернел так, словно Лорд Фрес ухватил его за горло всей пятерней, и исподлобья, налитыми темной кровью глазами, глянул на издевающегося Инквизитора. Каждое сказанное слово попадало в цель и наносило удар, сравнимый с острым проникновением луча сайбера в грудь.

— Пробус! — с ненавистью выдохнул он, и на мгновение его прекрасное лицо исказилось так, что он стал поистине ужасен и уродлив в своей ярости. — Пробус! Лживая мразь!

От усилия, которое он направил на свои руки, стараясь разъединить их, его наручники заискрили и вспыхнули, опаляя запястья, и Лорд Фрес отшатнулся, укрывшись плащом, ожидая взрыва.

Он и не заставил себя долго ждать, вспыхнув яркой кровавой вспышкой на уровне груди Берта, разорвав запястья и его грудь в кровь, заставив его кричать в ярости и отчаянии.

— Пробус! — выл он в непонятной истерике, словно его дымная, черная гнилая душа истекала каплями испорченной, тухлой крови. — Он обманул меня, он обманул меня!

От выброса его Силы в мелкое крошево разлетелся пол, и Инквизитор, еле успев прикрыть рукой лицо, глаза, чувствовал, как сотни мелких каменных пуль бьются в его тело, в его раскрытую ладонь, отгораживающих его от ярости Берта.

Над креслами Триумвирата мгновенно растянулся купол тутаминиса, прикрыв Императора и вскочившую на ноги Леди Софию, и камни били в непроницаемый тонкий барьер практически перед ее напряженным лицом.

Казалось, сшиблись две сферы, и одна из них была холодна, как лед, и такая же прозрачная и синеватая, тонко потрескивающая, а вторая была горяча, обжигающе горяча, раскалена до яркого алого цвета, размешанного с ослепительно-белым пламенем, сотнями тонких языков лижущим защитный купол, выставленный Вейдером.

Но вся бушующая ярость Берта, вырвавшаяся в миг отчаяния из его души, всем своим пламенем не смогла победить тяжелый холод Императора, и Повелитель Ужаса, выдохшийся, раненный, бессильно отшатнулся от разбитой им лестницы и от Инквизитора, пришедшего в себя после первой атаки и откинувшего защищавшую его полу плаща, раскрывшего свои смертельные объятья.

— Я хочу, чтобы он умер, — бесстрастно бросил Вейдер, и его голос прозвучал в тишине громко и отчетливо, все так же звеня отстраненным обжигающим холодом. — Повелители Ужаса говорят правду только перед смертью. Не станем нарушать этой традиции. Свою правду он уже сказал.

Берт испустил яростный крик, но Силы в нем уже не было. Зал наполнился страхом, липким, тошнотворным, дарящим слабость и ночные вязкие кошмары, и Император, скрывая отвращение, отвернул лицо, а Инквизитор в замешательстве зачем-то поправил перчатки, обтягивающие его задрожавшие ладони.

Липкой черной лужей страх растекся дальше, пролился под двери, и они распахнулись от самого первого толчка, когда Берт, разбежавшись, ударил в них плечом, прорываясь на свободу. Ужас, всепожирающий кошмар бежал впереди него, сводя людей с ума, разящим острием расчищая ему путь к свободе, и никто не решался заступить ему путь.

— Велите убить его? — переспросил Инквизитор, привычным жестом откинув полу плаща, и рукоять сайбера привычно легла в его руку.

— Да, — ответил Вейдер. — Чем скорее, тем лучше.

Инквизитор обернулся, отыскивая глазами Леди Софию, и его щеки вспыхнули, налились багровым румянцем, а губы задрожали, словно он получил смертельный укол в грудь.

Кресло ситх-леди пустовало, и он не мог вспомнить, когда она покинула его и куда направилась.

Грохот надвигающейся беды потряс его, кипятком опалив затылок и пролившись по спине, сведенной судорогой.

София, с ее просветлевшим лицом, с ее влюбленными зачарованными глазами, с ее губами, готовыми подарить поцелуй, встала перед его глазами как живая.

Ее Сила, ее мощь, ее одержимость сию минуту были переведены на счет этого скользкого красавца, она готова была стать его живым щитом, его оружием, его разменной монетой, его жертвой, и это было очень, очень опасно… и Инквизитор, не говоря ни слова, кинулся вослед убегающему Берту.

* * *

Лабиринты имперского дворца были безлюдны и открывались перед убегающим Бертом, словно будущее в видениях и снах.

Ощущая в себе невероятную, сжигающую все живое Силу, он бежал, летел вперед раскаленным острием, и все, кого он касался хотя бы краем своего сознания, предпочитали убраться с его пути, даже ценой своей жизни, даже выкинувшись из окон, летя стремительно навстречу приближающейся земле…

И все же один человек смел приблизиться к нему.

Берт чувствовал пульсирующую Силу, идущую где-то за толщей стен параллельно с ним, прожигающую пространство подобно падающей звезде.

Она жаждала его; она тянулась к нему, она оглаживала его, как ласкающаяся волна, и даже испытывая мучительную боль, Берт находил в себе силы улыбаться и вздрагивал в предвкушении воссоединения с этой сияющей мощью.

С совершенной; с огромной; с непостижимой и великой настолько, что ее взрывом можно было бы заполнить весь дворец, поразить любого, кто попытался бы укрыться, спрятаться от ее разящего гнева.

За следующим поворотом; нужно только дойти, дотянуться, чтобы воссоединиться и отпить, отхлебнуть жадно из этого наполненного до краев источника.

Зажимая ладонями разорванную взрывом грудь, плечом с разбегу открывая двери в дворцовом зале, Берт вывалился в темное помещение, наверное, лишенное окон, или же наглухо закрытое, потому что единственным источником света в нем была яркая звезда Силы, такая вожделенная и такая ненасытная в своем обожании.

— Леди София, — позвал Берт требовательно, и она выступила вперед. В чернильной темноте проявилась белизна ее лица, ее гладкий лоб, опущенные нежно веки, безвольно опущенные руки, словно у жертвы, идущей на закланье, и Берт, облизнув пересохшие мигом губы, хищно улыбнулся, и уже увереннее, тверже велел, прикасаясь к океану безграничного обожания, бушующего в душе женщины:

— Иди сюда.

Его окровавленная рука ухватилась за пояс, обнимающий стянутую жестким корсетом талию женщины, отыскивая сайбер, и София пошатывалась от каждого требовательного грубого прикосновения, от рывков этой бесцеремонной руки, отыскавшей ее оружие в алых складках шелка.

— Моя хорошая, — произнес Берт дрожащим от прилива возбуждения голосом, тихо посмеиваясь, увереннее сжимая в ладони сайбер Софии, которая, казалось, замерла, застыла, уснула в странной прострации, приманенная как мотылек на свет.