Крепко вцепившись в кабель, Гарденер поднимался вверх. Из последних сил он превозмогал накатывающую тошноту. Как только они протиснулись сквозь люк корабля на свободу, Бобби отправила ему ясный посыл: «Не снимай маску, пока не очутишься наверху». Теперь ее мысли стали улавливаться отчетливее. А может, показалось… Да нет, не показалось. Пока они находились внутри корабля, произошел очередной «прорыв». У Гарда до сих пор текло из носа. Рубашка вымокла насквозь, и уже начала наполняться кровью воздушная маска. Такого сильного кровотечения, пожалуй, не было с тех самых пор, как Бобби впервые привела его к кораблю.

Почему не снимать? Эту мысль он тщательно отделил от всех остальных и отправил ей.

Ты слышал, в корабле включились какие-то механизмы? Это воздухообменники. Теперь воздух внутри траншеи мало чем отличается от того, что был внутри корабля, когда мы только открыли люк. Он выветрится в лучшем случае к вечеру.

Нехарактерный ход мыслей для женщины, которая планирует тебя убить. Так-то оно так, да только во взгляде Бобби сквозила все та же насмешка, что придавало ее предостережению особый тон.

Он вцепился в кабель и, вонзив зубы в резиновые загубники, из последних сил удерживал в себе содержимое желудка.

Стропа достигла поверхности. Ноги не слушались, словно были сделаны из резинки и канцелярских скрепок. «Электролюкс», при помощи провода управлявший лебедкой, казался размытым пятном. Досчитай до десяти, приказал себе Гард. Считай до десяти и уберись как можно дальше от траншеи, а потом снимай маску и будь что будет. Лучше подохнуть на месте, чем обрекать себя на такие муки.

Он досчитал до пяти и не смог дольше терпеть. Перед глазами заплясали дикие образы: вот он опрокидывает бокал на платье Патрисии Маккардл, вот Бобби радостно сбегает по крыльцу ему навстречу. Вот здоровяк с золотистым респиратором на лице смотрит с пассажирского места внедорожника на пьяного Гарда.

Пожалуй, копнуть там в двух-трех местах, так и внедорожник найдется, пронеслась мысль, и тут живот окончательно взбунтовался.

Гард сорвал респиратор и исторг из себя содержимое желудка, обхватив руками росшую на краю просеки сосну.

Потом его вырвало снова. Такой жестокой рвоты не приключалось с ним за всю жизнь. Подобные случаи описывались в литературе, и он был в курсе того, что в медицинских кругах эти симптомы считаются признаком серьезного недуга. Из него извергались кровавые сгустки, и остановиться он не мог. Рвота буквально била фонтаном. Глаза заволокло темной пеленой, колени подогнулись.

Кажись, умираю, подумал он, и эта мысль не вызвала в нем должного эмоционального отклика. Конечно, новость безотрадная, но не более того. Рука скользнула по шершавой коре, коснувшись смолистой живицы. Дрянной же здесь воздух, прошелестело на краю сознания. Пахло серой и какой-то тухлятиной. Так, бывает, воняют выхлопы бумажной фабрики в пасмурную погоду. Плевать уже, что там. Хоть Елисейские поля, хоть пустая и черная непроглядность – там точно не будет этого запаха. Так что, может, и удастся сорвать главный приз. Пусть все идет своим чере…

Нет! Никаких «чередом»! Ты вернулся, чтобы спасти Бобби. И пусть даже Бобби уже нельзя спасти, не забывай про мальчика. Возможно, у него еще есть шанс. Крепись, Гард! Ну хотя бы попытайся!

– Лишь бы не впустую, – надтреснутым голосом пробормотал он. – Господи, только бы не впустую.

Чья-то рука дотронулась до его затылка, и по спине побежали мурашки. Оказалось – Бобби, но это уже не походило на касание человеческой руки.

Тебе нехорошо, Гард?

– Нормально, – вслух ответил он и кое-как поднялся на ноги.

Перед глазами плыло, но постепенно изображение обретало былую четкость. И первым делом он увидел лицо Бобби, которое не выражало ничего, кроме холодного расчета. Ни любви, ни даже попытки изобразить обеспокоенность его состоянием. Бобби уже не ощущала подобных эмоций.

– Идем, – хрипло проговорил Гарденер. – Сядешь за руль, а то я себя что-то…

Запнувшись, он машинально схватился за плечо Бобби, какое-то узловатое и странное.

– …чувствую не очень.

К тому времени как они добрались домой, Гарду заметно полегчало. Он даже подумал, что рвало его в основном кровью, которую он проглотил, пока был в маске. Из носа текло уже меньше – буквально сочилось тонкой струйкой. Появилась надежда.

За этот спуск он потерял в общей сложности девять зубов.

– Пойду рубашку сменю, – сказал он, обращаясь к Бобби.

Та без особого интереса кивнула.

– Ты, как переоденешься, на кухню спускайся. Поговорим.

– Согласен. Давно назрел разговор.

Гард вернулся в спальню, снял испачканную футболку, надел свежую, решив ее не заправлять. Подошел к изножью постели и, подняв матрац, достал припрятанный там ствол сорок пятого калибра. Сунул его за пояс, прикрыл футболкой. В последнее время он здорово сбросил вес, и та висела свободно. Пистолет был не виден – разве что рукоять, но и она скрывалась, стоило втянуть живот. Гард постоял немного, подумал – готов ли он к этому? Сделать решительный шаг, если возникнет необходимость. Как знать, как знать… Виски сжимало словно тисками, комната плыла перед глазами. Горло саднило, а нос был забит свернувшейся кровью.

Ну вот и все. Эффектный финал, решающий поединок. Пора открыть карты. Как часто Бобби выстраивала вестерны по той же схеме. «Солнце висит в зените над центральной частью штата Мэн. Делай свой ход, напарник».

Губы тронула тень улыбки. Согласно студенческой философии, жизнь – штука сложная, но эта ситуация была и вовсе возмутительной.

Он пошел на кухню.

Сидевшая за столом Бобби встретила его безрадостным взглядом. На лице едва уловимо просматривалась зеленая жидкость, которая циркулировала под ее прозрачной кожей. Большие глаза, странной формы зрачки.

На столе стояла магнитола. Три дня назад по просьбе Бобби ее принес Дик Эллисон. Это был тот самый прибор, при помощи которого Хэнк Бак отправил Питца Барфилда на небо, в «дежурку». Бобби подсоединила микросхему к детскому фотонному пистолету – на все про все ушло минут двадцать. Теперь он был наведен на Гарденера.

На столе стояло два пива и пузырек с капсулами. Гард узнал этот пузырек. Судя по всему, пока он переодевался, Бобби успела заскочить в ванную и забрать валиум, который тот когда-то принимал.

– Присаживайся, – проронила Бобби.

Едва покинув корабль, Гарденер поднял ментальный щит. Правда, было неясно, насколько он теперь прочен.

Он медленно подошел к столу и уселся. Мало того, что ствол вонзился в живот и неприятно жал в паху, так и в голове упорно стучала мысль о нем.

– Ты это для меня припасла? – спросил он, указав на пилюли.

– Гард, знаешь, я тут подумала, – ровным голосом начала Бобби, – а не посидеть ли нам как в добрые старые времена? Поговорим, хлебнем пивка, и ты будешь потихоньку глотать пилюли. Наверное, так гуманней.

– Ясно. Мне – пилюли, Питеру – дельфинарий в сарае. Бобби, ты не находишь, что твое понятие о гуманности нехило изменилось с той поры, когда ты плакала, если Питер приносил с прогулки мертвую птицу? Помнишь те времена? Мы жили здесь вдвоем и вместе давали отпор твоей сестрице, и при этом не было нужды засовывать ее в душевую кабинку. – Он угрюмо взглянул на Бобби. – Ты помнишь? В те времена, когда нас связывала не только дружба. Да я бы умер за тебя, я жить без тебя не мог. Ты еще не забыла, каково это, быть вместе?

Бобби молча разглядывала свои руки. Что это, слезы в глазах? Или он принял желаемое за действительное?

– Когда ты ходил в сарай?

– Вчера вечером.

– Ты к чему-нибудь прикасался?

– Бывало, я прикасался к тебе, – вспоминал Гард. – А ты прикасалась ко мне, и никто из нас не возражал, помнишь?

– Что ты там трогал?! – пронзительно заорала Бобби, устремив на него ненавидящий взгляд. В тот миг глазам Гарденера предстала уже не Бобби, а разъяренное чудовище.