А ну, Гард, завязывай!

Наконец показался брандспойт. Длиннющий, все семьдесят футов, наследство добровольной пожарной бригады. Когда-то он предназначался для распыления воды, теперь же благодаря грамотно подключенному вакуумному насосу работал на втягивание.

Эндерс травил рывками: опускаясь, конец брандспойта бился о корпус корабля. И каждый раз раздавался тупой всепроникающий звук, который здорово трепал нервы. В ожидании удара Гард внутренне сжимался.

Боже, ну неужели обязательно так раскачивать?

«Плюх, плюх, плюх». Почему тарелка не бренчит, как все нормальные посудины? Звук – словно землю бросают на крышку гроба.

«Плюх, плюх, плюх».

Зря я не утопился, пока была такая возможность. Прыгнул бы с того треклятого волнореза в Аркадия-Бич, и дело с концом. В праздник четвертого июля. «Янки-Дудль к нам верхом приезжал на пони, шляпу круглую с пером звал он макарони».

Так давай, действуй. Валиума в аптечке хватает. Пришел домой, принял на грудь, и конец всей этой нервотрепке. Что, не можешь дальше терпеть и не знаешь, как все это закончить? Кишка тонка? Ну так убей себя. Местный люд наверняка закатит вечеринку над твоим бренным телом. Думаешь, ты здесь кому-то нужен? Тебя терпят лишь потому, что Бобби не утратила свою человечность. Иначе тебя здесь давно бы уже не было. Если бы не она…

«Плюх, плюх, плюх».

А что она? Думаешь, она до сих пор на твоей стороне? Да. А если ее не станет, много ли будет времени в твоем распоряжении, прежде чем тебя вычеркнут из уравнения?

Немного, старина. Сущие пустяки. Минут пятнадцать.

«Плюх, плюх, п…»

Стиснув зубы, Гард подпрыгнул и ухватил латунный наконечник брандспойта, чтобы тот перестал колотиться о треклятый корпус. Подтянул к себе и, опустившись на колени возле продолбленного в каменистом дне хода, взглянул наверх, отыскивая глазами крохотное лицо Эндерса.

– Запускай!

– Чего?..

Иисус бы прослезился, подумал Гарденер.

– Запускай свою дурру! – заорал он так, что голова чуть не раскололась надвое. Гард закрыл глаза.

– По-нял! – крикнул Эндерс и исчез из поля зрения.

Гарденер опустил конец шланга в прорубленное с утра отверстие. Вода медленно, задумчиво забулькала. Пальцы онемели. Сейчас днище котлована находилось на глубине сорока футов, хотя на начальном этапе раскопок срезали целый холм, и попади Гард сюда где-нибудь в первой половине июня, от земной поверхности его отделяло бы футов девяносто. Конечно, можно было сделать замеры, посмотреть, насколько корпус корабля теперь выступает из земли, произвести точные расчеты, но это было бессмысленно. Какая разница? Они фактически дошли до водоносного слоя – пропитанной влагой каменистой губки, и судя по всему, нижняя половина корабля или даже две его трети плавали в большом подземном озере.

Руки отнимались от холода.

– Ну давай, что ты там медлишь, – буркнул Гард.

И словно в ответ шланг начал вибрировать и извиваться. Шум мотора сюда не доносился, но и без него было понятно, что помпа заработала. Уровень воды в ямке начал снижаться, и вот уже показались красные, мокрые руки Гарда. Вода уходила.

Добрались до водоносного пласта. Теперь дело затормозится.

Ну, как минимум день уйдет на то, чтобы изобрести очередной усовершенствованный насос. Не обольщайся, Гард, это их задержит, но не остановит.

Но вот скважина опустела – в шланге зашуршало, как в порожнем сифоне, словно гигантская трубочка всасывала остатки кока-колы на дне гигантского стакана.

– Вырубай! – закричал Гард. Эндерс продолжал на него смотреть. Гарденер вздохнул и дернул за шланг. Тот растерялся, но вскоре понял. Показал рукой «о’кей!» и скрылся из виду. Прошла пара секунд, шланг перестал вибрировать и начал подниматься.

Гарденер придержал шатающийся наконечник, чтобы шланг не раскачивался и не брякал о корпус, затем отпустил его.

Вынул из-за пазухи приемник, взвел пусковой механизм, который должен был сработать с отсрочкой в десять минут. Сунул устройство в каменистый паз, замаскировал его парой булыжников. Основная ударная волна пойдет вверх, хотя это и не важно – мощности взрывчатки хватит на то, чтобы измельчить в крошку трехфутовый слой каменистой породы, который затем можно будет преспокойно погрузить на лебедку и вытащить на поверхность. Кораблю при этом ничего не сделается. Ему, как видно, все нипочем.

Гарденер сунул ногу в стремя и крикнул:

– Тащи меня отсюда!

Никакой реакции.

– Джонни, вытаскивай меня! – заорал Гард. Голова готова была треснуть от натуги, как ветхий шаговый шов.

Опять ничего.

Пока он держал шланг голыми руками в ледяной воде, температура тела упала градуса на два. Теперь же на лбу выступила липкая испарина. Гард посмотрел на часы. Прошло две минуты с того момента, как он включил радио. С циферблата Гарденер быстро перевел взгляд на свежую кучу дробленого гранита, которым была завалена скважина. Еще можно раскидать камни и отключить механизм, времени хватит.

Однако каким-то чутьем он понимал, что от переключателя уже ничего не зависит, реакция пошла.

Гард взглянул вверх, но Эндерса там не оказалось.

Вот так от тебя и избавятся, Гард.

В глаз стекла капля пота. Он отер ее тыльной стороной ладони.

– Эндерс! Джонни, эй!

Лезь по канату, Гард.

Сорок футов? И не мечтай. Может, когда-то, в колледже, забрался бы – да и то не факт.

Мельком взглянул на часы: уже три минуты.

Вот, значит, оно как. «Ба-бах!» И умывайте руки. Жертвоприношение великому кораблю. Мелочишка на алтарь томминокеров.

– Ну как там, пора?

Голова резко дернулась, аж шея хрустнула. Страх обернулся гневом.

– Тащи, дурачина! Я завел его пять минут назад! Тащи, пока я не взорвался!

У Эндерса отвисла челюсть. Он снова исчез, и Гарденеру не оставалось ничего другого, как ждать, нетерпеливо поглядывая на часы.

Тут петля на его ноге дернулась, мгновением позже он стал подниматься. Зажмурился, вцепился в веревку – только б теперь не свалиться. Нюхнул пороху, как говорится, зато понял, что умирать пока не готов.

Добравшись до края обрыва, он встал на землю, высвободил ногу из петли и зашагал в сторону Эндерса.

– Прости, я оплошал, – залепетал тот с виноватой улыбкой. – Мы вроде бы договорились, что ты крикнешь, прежде чем…

Удар пришелся ему в лицо. Мгновение спустя Эндерс лежал на земле с окровавленными губами, очки висели на одной дужке, а Гард даже не успел понять, что случилось. Зато теперь, без всякой телепатии, он чувствовал, что все мысли Хейвена сосредоточены на происходящем здесь и сейчас. Все ждали, что будет дальше.

– Из-за тебя я застрял там внизу со взведенной бомбой, – сказал Гард. – Если еще когда-нибудь хоть ты, хоть кто-то другой снова такое устроит, я вам покажу!.. Клянусь, лучше меня не вытаскивайте. Ты понял?!

Эндерса обуял праведный гнев. Свет померк в глазах. Пытаясь нацепить очки, он поднялся на ноги. Лысая голова была перепачкана грязью.

– Боюсь, вы не вполне отдаете себе отчет, с кем сейчас…

– Прекрасно отдаю, – огрызнулся Гарденер. – А теперь слушай меня. Все слушайте, понятно?! Проведите сюда переговорное устройство. Все это время я играл по вашим правилам. Я – единственный, кто способен здесь работать, не вскипятив себе мозги. Можно проявить хоть немного участия, а?! Слышите?!

Эндерс безмолвствовал, устремив на него невидящий взгляд, и Гард понимал: тот слушает – слушает голоса, множество голосов. Теперь оставалось лишь ждать, какой они вынесут вердикт. Впрочем, от злости Гарду было уже все равно.

– Хорошо, – проговорил Эндерс, отирая тыльной стороной ладони кровоточащий рот. – В твоих требованиях есть смысл. Мы спустим сюда переговорное устройство и позаботимся о том, чтобы к тебе относились более… Как это ты сказал? – Презрительная улыбка тронула его губы; улыбка, чересчур хорошо знакомая Гарденеру. Так улыбаются «аргльбаргли» и «маккардлы» своего времени. С такими улыбочками поборники «мирного атома» взахлеб вещают о своих дражайших «детищах».