Хиллман едва волочил ноги. Открылась дверь сарая, и оттуда вышли Кайл Арчинбург и Эдли Маккин. На лице последнего играла беззубая улыбка. Сияющими глазами он пялился на окружающих. Былой испуг растворился без следа. Появилось в его внешности и кое-что еще…

И тут Батча осенило.

Мужчины пробыли в сарае каких-то пару минут, но за это время с головы Эдли Маккина исчезла добрая половина волос.

– Приду в любое время, без проблем, – говорил он спутнику.

Нечто неуловимое в его облике привлекло внимание Батча, но тут вновь накатила дурнота, и он уже не мог ни о чем думать.

Свет померк. Последнее, что отпечаталось в его сознании, – противное хлюпанье, доносящееся из сарая, и пятно зеленоватого света в глазах.

Действие третье

Поминки устроили в библиотеке, которую на общем собрании решили переименовать в Библиотеку имени Рут Маккосланд. На столе не было спиртного – Рут бы этого не одобрила. Пили кофе и чай со льдом, кока-колу, имбирный эль. На блюдцах лежали крохотные треугольные сандвичи с тунцом, сливочным сыром и оливками, а еще – с пастой из сыра с острым перцем. На столе была холодная нарезка и заливное со стружками моркови, что висели в застывшем бульоне точно насекомые в янтаре.

И хотя разговаривали много, в зале царила гробовая тишина. Если бы кому-то вздумалось установить здесь «жучки», слушатели были бы разочарованы. Люди расслабились. Спало напряжение, которое читалось на многих лицах во время проповеди, когда ситуация в лесу грозила выйти из-под контроля. Бобби благополучно доставили в сарай. Туда же отвели не в меру любопытного старика, а под конец – и ищейку-полицейского.

Как только эти люди попали в зону свечения цвета медной патины, групповой разум потерял их след.

Собравшиеся ели и пили, разговаривая друг с другом без помощи слов. Никого это не смущало. Последние чужаки разъехались после кладбищенской проповеди Гурингера. Хейвен был вновь предоставлен самому себе.

(а теперь как же)

(да нормально они все поймут)

(а ты уверен)

(конечно же; поймут по-своему)

Тишину нарушало лишь громкое тиканье часов, купленных на заработанные школьниками деньги во время прошлогоднего сбора вторсырья, да приличествующий случаю звон фарфора. Издалека, сквозь приоткрытые окна, доносился слабый рокот аэроплана.

Ничто не заглушало его.

Птицы молчали.

Люди ели и пили, и когда в половине второго из сарая вывели Дугана, это ни для кого не стало неожиданностью. Собравшиеся поднялись со своих мест, и тут зазвучала живая речь. Остатки пищи перекочевали в пластиковые контейнеры, бутерброды рассовали по пакетам. Клавдия Руваль, мать Эдли, накрыла фольгой кастрюльку с мясным варевом, которое принесла с собой. Веселые и улыбающиеся хейвенцы высыпали на улицу и разбрелись по домам.

Конец третьего действия.

Гарденер пришел в себя на закате. Глова раскалывалась. Не покидало чувство, что, пока он валялся в отключке, случилось нечто важное.

«Ну что, доволен? Напился до беспамятства».

Превозмогая дурноту, он спустился с крыльца и, покачиваясь, зашел за угол – туда, откуда не было видно дороги. Там его стошнило с кровью. Гард не слишком удивился. Такое случалось и прежде, правда, теперь раз за разом крови становилось все больше.

Ему снились странные сны, нереальные кошмары. Происходило ли то во сне или наяву, он не мог понять. Как будто пришли люди, потоптались, ушли. Целая компания. Им бы еще оркестр и танцующих девушек с помпонами. Группа поддержки «Даллас ковбойз».

(Точно, «полиция Далласа». С утра заявилась полиция, а ты так набрался, что толком и не разглядел их. Жалкий трус.)

Страшный сон. Просто привиделось.

Под ногами воняла блевотная лужа. Гард шагнул в сторону, мир закачался и помутнел, вновь обретая ясность с каждым новым ударом сердца. До него вдруг дошло, что он стоит на пороге смерти. Медленно гробит себя, так или иначе. Он оперся ладонью о стену дома и опустил голову на руку.

– Мистер Гарденер, вам нехорошо?

– Ой! – тот вздрогнул от неожиданности. Сердце дважды дернулось, замерло на целую вечность и лихорадочно забилось вновь. Голова налилась свинцом. Гард резко обернулся.

Рядом стоял Бобби Тремейн. Вид у него был несколько удивленный, и казалось, ситуация его немного даже забавляет. Во всяком случае, он не слишком-то горевал из-за того, что напугал Гарда столь внезапным появлением.

– У-у, мистер Гарденер, я не нарочно.

«Еще как нарочно, и я это прекрасно знаю»..

Тремейн заморгал, и Гарденер понял, что его мысли не укрылись от паренька, хотя сейчас ему было на это наплевать.

– Где Бобби? – спросил Гард.

– Я, э-э… – Бедолага замялся.

– Да знаю я все про тебя – кто да что. Скажи мне лучше, где Бобби.

– Ладно, я все расскажу, – засуетился Бобби Тремейн, устремив невинный взгляд на Гарда, что тот будто бы вернулся в былые учительские времена. Так очередной лентяй, убивший выходные на пьянку, девок и зимние горки, заливал, что написать реферат ему помешала скоропостижная смерть матушки, ни больше, ни меньше.

– Ну-ну, вещай, – буркнул Гард, облокотившись о стену дома, обшитую облицовочной доской. Рыжее предзакатное зарево освещало лицо подростка. Из-за его плеча виднелся сарай с заколоченными окнами и тяжелым навесным замком на дверях.

Вспомнилось, что этот сарай Гард тоже видел во сне.

«Во сне ли? Или тебе удобнее называть сном то невероятное, во что ты не желаешь верить?»

На какой-то миг паренек даже смутился – столько цинизма было во взгляде Гарденера.

– У мисс Андерсон случился солнечный удар. Ее нашли возле корабля и сразу отвезли в Дерри, в больницу. Вас было не добудиться.

Гарденер резко распрямился.

– Она пришла в себя?

– Не знаю. Пока оттуда не звонили. Ну, то есть до трех часов звонков не было, а дальше я помчался к вам.

Гарденер оторвался от стены и, склонив голову, пошел в дом. Он ожидал, что мальчишка соврет, и, может быть, тот действительно соврал о том, что произошло с Бобби, но какое-то зерно истины в его словах было: она больна, или ранена, или что-то в этом роде. Поэтому люди ходили туда-сюда, он видел их будто сквозь сон. Наверное, их позвала Бобби. Точно. Призвала силой мысли, лучший номер недели. Только в Хейвене, леди и джентльмены.

– Куда-то собрались? – с неожиданной резкостью поинтересовался Тремейн.

– В Дерри.

Гарденер подошел к автомобильной дорожке, где был припаркован пикап Бобби. Тут же стоял большой желтый «додж-челленджер» Тремейна. Гарденер обернулся. Заходящее солнце бросало на лицо паренька причудливые багряные тени, и он был похож на индейца в боевой раскраске. Гарденер мысленно попрощался с надеждой уехать. Этот подросток со скоростной машиной и плечами атлета здесь не для того, чтобы передать вернувшемуся в мир живых пропойце печальное известие.

«То есть я должен поверить, будто Бобби, пока ее партнер и помощник, пьяный в стельку, валяется на крыльце, отправилась одна в лес и копала там как одержимая, пока не довела себя до солнечного удара? Да что вы? Неплохая попытка. Предполагалось, что она – на похоронах той женщины, Маккосланд. Она поехала в город, а я остался наедине с мыслями об увиденном в воскресенье. Как водится, приложился к бутылке, ибо это неизменно сопровождает мое мышление. Не исключено, конечно, что Бобби побывала на похоронах, вернулась сюда, сменила одежду и направилась работать, а потом ее хватил удар – да только неправда все это. У парня на лбу написано, что он врет. Как же чертовски здорово, что он не может читать мои мысли».

– Думаю, мисс Андерсон предпочла бы, чтобы вы остались здесь и продолжили раскопки, – нагло проговорил Бобби Тремейн.

– Ты так считаешь?

– Ну, мы все так считаем.

Парень смутился. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, – не ожидал, что питомец Бобби по-прежнему умеет кусаться. И вдруг в голову Гарду пришла еще одна мысль. Тремейн отличался завидной внешностью, недаром по нему сохла дочь Колсона. Было в нем что-то от Алекса Гордона или Берни Райтсона. Плечи Геркулеса, мужественное привлекательное лицо с раздвоенным подбородком, мощная грудная клетка и узкая талия. Лишь впалый бесформенный рот портил впечатление. Гард понял, что у него выпадали зубы. У них у всех выпадали – кроме Гарда.