Отсюда, из можжевеловых зарослей, было плохо видно, попадают ли стрелы в цель, но Хельмут инстинктивно ощущал, когда мажет, а когда его стрела летит точно во вражескую спину.
Он в очередной раз натянул тетиву — верхние фаланги пальцев уже болели, несмотря на то, что были затянуты в кожаные перчатки. Стрела сорвалась и потелета; Хельмут тут же достал из колчана следующую, наложил, натянул, прицелился, выстрелил… Все эти действия он умел выполнять едва ли не лучше, чем элементарно ходить, поднимать руку и пожимать плечами. Он начал учиться стрелять из лука в пять лет и с тех пор не прекращал усиленных упражнений, с годами всё острее оттачивая свой навык.
Его люди тоже не отставали: многие из них были опытными лучниками; они отработанными, молниеносными движениями пускали стрелы в полёт, и их колчаны стремительно пустели. Хельмут дал знак, и отряд медленно, изредка продолжая обстрел, переметнулся на десяток метров вправо — там кусты росли реже, зато сзади сгущался лес, громадными горами возвышались сосны, за которыми легко можно было спрятаться… Однако Хельмут быстро осознал, что обстрел долго продолжаться не может и фарелльцы рано или поздно обнаружат, откуда по ним стреляют.
И он угадал.
Когда его отряд снова попытался перебежать чуть вправо, от фарелльского войска (несколько поредевшего за это время) отделилось несколько человек, которые бросились прямо навстречу отряду Хельмута. Тот скинул со спины почти опустевший колчан, прислонил лук к ближайшему дереву и стремительно извлёк из ножен меч.
Тут же он столкнулся с воином в кольчуге, с копьём и щитом; барон Штольц проскрипел зубами от досады, ибо свой щит он взять не успел. Поэтому лишь покрепче перехватил полуторную рукоять меча и первым бросился в атаку. Клинок скрестился с древком копья, отчего полетели щепки. Бой был недолгим; в какой-то момент противник ухитрился наконечником копья пройтись по плечу Хельмута, распоров стёганку и слабо царапнув кожу. Боль вспыхнула резко, заставив его зажмуриться на мгновение, и отчего-то тут же погасла.
Хотя этого мгновения копейщику хватило, чтобы снова атаковать с копьём наперевес: кажется, он целился в лицо или шею… Хельмут повыше поднял согнутые в локтях руки, защищая верх тела, и снова замахнулся. С новым ударом удалось оставить на плече фарелльца неплохую рану, из-за которой впоследствии он держал своё копьё уже не так уверенно.
Хельмут извернулся и ударил его по ногам; сначала меч скрежетнул по ободу щита, но потом удачно съехал вниз, и сталь легко пронзила человеческую плоть. Копейщик рухнул на одно колено, и Хельмут добил его точным ударом в согнутую спину.
Теперь фарелльцам приходилось сражаться сразу на две стороны, и это явно выбило их из колеи. Однако Хельмут опасался, что к ним в любой момент может прийти подкрепление: пограничные крепости были недалеко, и отряд оттуда мог доскакать быстро… Однако пока ничего подобного не происходило. Возможно, фарелльские командующие рассчитывали на этот единственный отряд, на его скорость и незаметное нападение… Но они просчитались. Лазутчикам был дан достойный отпор.
Хельмут столкнулся с мечником в бригантине — защита тела была его преимуществом, равно как и шлем, и это чертовски злило. У Хельмута и без того имелись сотни причин опасаться за свою жизнь… Если Хельга, потеряв жениха, потеряет ещё и брата, она же попросту не переживёт! Одна только мысль о сестре заставляла его сражаться осторожнее, уделяя больше внимания защите, нежели ударам: он широко развёл локти, внимательно наблюдал за нижней частью тела, ожидая ударов по ногам, а также старался не подпускать противника слишком близко к себе. Хельмут помнил о своих слабостях и сейчас неплохо контролировал себя, отскакивая назад каждый раз, когда фареллец наступал. Иные сочли бы это трусостью, но Хельмут просто ждал подходящего момента, чтобы напасть самому.
Несколько раз их полуторные мечи скрещивались в воздухе; сталь звенела вроде бы не слишком громко, но звук отдавался в ушах, отчего начинала болеть голова. И это тоже очень злило.
В какой-то момент, когда враг замахнулся и резко ударил, Хельмут не успел отскочить или отпрянуть достаточно, чтобы полностью избежать столкновения с лезвием. Сталь распорола стёганку и нижнюю рубаху — края ткани, на удивление ровные, будто разрезанные опытным портным, тут же окрасились в алый цвет. Хотя Хельмут не сразу понял, что его ранили. Странно, что та крошечная, едва заметная царапина на плече причинила ему больше боли. Возможно, это всё из-за того, что она была нанесена в самом начале боя, а сейчас он распалился, захваченный азартом, и смог отбросить все чувства в глубь сознания…
Кажется, фареллец тоже был удивлён тем, что смог нанести эту рану. Пару мгновений они смотрели друг на друга, и Хельмут видел этот ошарашенный вражеский взгляд сквозь прорези в забрале его шлема… Затем он бросился в бой.
Нанося удар за ударом, он ощущал, как верхняя часть груди начинает саднить от раны, но не обращал внимания. Клинки звенели и скрежетали, и теперь уже врагу приходилось отпрыгивать, пригибаться и уворачиваться от меча Хельмута. Его самого поражала эта невесть откуда пробудившаяся ярость: словно она зрела внутри, ждала, росла и в миг ранения вырвалась изнутри вместе с кровью… Об осторожности и попытке сберечь себя ради сестры он уже позабыл.
В какой-то момент противник не выдержал этого напора и рухнул навзничь. Хельмут прицелился и ударил в шею: бригантину он бы не пробил, а вот шея под шлемом оказалась обнажена — кольчужная бармица съехала, оставив плоть незащищённой.
Хельмут провёл рукой по лбу и огляделся. Кажется, его отряд нёс совсем ничтожные потери, солдаты падали редко: краем глаза он видел стонущих раненых и навек замолчавших убитых — с распоротым животом, с перерезанным горлом, с копьём в груди (видимо, хозяин копья не успел его извлечь, будучи тут же убитым). Фарелльцы же постепенно отступали от лагеря, однако его отряд мешал им окончательно дать дёру — приходилось сражаться, отбиваясь ещё и от тех, кто напирал со стороны лагеря. И Генрих сейчас оставался где-то там, в лагере, в самой гуще событий… Там, где битва кипела ещё сильнее, где крови лилось в десять раз больше, где смерть срезала свой ужасный урожай чаще и щедрее…
Удивительно, что Хельмут вспомнил о Генрихе только сейчас. Увлечённый сражением, он отбросил прочь все переживания, в том числе и беспокойство за друга… И теперь это беспокойство вдруг вспыхнуло в его груди — прямо там, где кровоточила свежая рана. Поэтому он чуть не пропустил удар внезапно наскочившего противника.
Держать меч двумя руками было уже не так удобно, а одной орудовать полуторным клинком Хельмут умел не очень хорошо. К тому же у него не было щита. Поэтому, превозмогая боль, он покрепче сжал рукоять; один его удар враг принял на щит, от другого уклонился… Он приблизился, Хельмут, не теряя времени, чуть наклонился и рубанул противника по ноге, чувствуя, как щит одним из верхних углов задевает раненое плечо… Чёрт возьми, он ведь так без руки останется! От злости Хельмут раззадорился и ударил по ноге ещё раз. Фареллец вскрикнул и упал — если бы барон Штольц вовремя не сделал шаг в сторону, то поверженный враг увлёк бы его за собой вниз.
Рука ныла и кровоточила, отчего Хельмут скрипел зубами, однако поддаваться слабости нельзя — битва ещё не окончена. Вокруг мелькало множество солдат, как фарелльских, так и, слава Богу, драффарийских: они хорошо держали оборону, вовремя успев избавиться от луков и схватиться за мечи и копья.
Хельмут помнил о своём долге: сделать отступление врага наиболее трудным и пропустить сквозь решето мечей и копий как можно меньше фарелльцев.
Кого-то ему удалось уложить верным ударом в живот — противник попытался атаковать его, замахнулся фальшионом для удара и получил своё. Кто-то задел краем клинка его ногу; Хельмут почувствовал, что под коленом будто что-то загорелось, но поначалу не обратил на это внимания, а когда расправился с противником, распоров ему щёку лезвием меча, разорвав бармицу и проткнув шею, то обнаружил, что по икре и щиколотке стекала густая багровая струя.
