И, больше не оборачиваясь, и не глядя, следую ли я позади, этот странный человек, что гуляет сразу в обоих мирах, пропал, сделав единственный шаг. Чувствуя панику и подступающие слезы, я глубоко вдохнула, прикусила губу и шагнула следом, сама не зная куда.

Первым, что бросилось в глаза — это нестерпимая яркость красок. Все вокруг было освещено невероятным, светлым небом, какое бывает только в самой середине лета. Пространства было больше, чем это виделось в ночном улусе. Тут стояло сразу несколько шатров, перед которыми молодые юноши и мужчины что-то мастерили, сидя на циновках, или варили в котлах.

— Хунаан! — шаман, сняв свой головной убор, подал его совсем маленькому мальчику, что подбежал нас встретить, — Хунаан, иди сюда, негодница!

Уперев руки в бока, распрямив скрученную до того спину, шаман откинул за спину темные, без единого признака седины, волосы. Мне показалось, что он стал выше и даже шире в плечах. Словно почувствовав взгляд, шаман обернулся. Выглядел он как тогда, во сне, когда мы встретились в первый раз. Все та же аккуратная темная бородка, узкое лицо без единой морщинки.

Черные глаза сощурились, изучая меня, а затем шаман хищно улыбнулся, словно хотел напугать еще больше, чем это уже удалось.

— Что звал, багш? — девчушка, совсем молодая, едва ли лет тринадцати, замерла перед помолодевшим шаманом, покусывая кончик длинной косы.

— Хунаан, это моя дочь, МенгеУнэг. И ее нужно приготовить к свадьбе.

— Багш, ты головой не ударился ли? — склонив голову на бок и повторив за шаманом прищур, прямо спросила девчушка. Шаман на мгновение прикрыв глаза ладонью, словно страшно устал за этот бесконечно длинный день, вдруг щелкнул пальцами второй руки. Что-то блеснуло в воздухе, и Хунаан подскочила, громко охнув и схватившись руками за зад.

Махнув рукой, чтобы следовала за ним, шаман пошел в сторону самого большого юрта. За нами, недовольно фыркая и сопя, как лесной ежик, пританцовывая, шла девица

— Багш! За что? — обижено вопросила Хунаан, когда мы уже добрались до юрта.

— За неуважение к учителю. За непослушание. За дерзость, — утомленно и печально произнес шаман, словно это его и правда расстроило.

— Но, багш, ты же никогда не злился? Что не так? И нет у тебя дочерей. Ты кто такая? — зло, со слезами в глазах вскричала девица, обвинительно указывая на меня пальцем.

— Сегодня я стала дочерью шамана. И сегодня же стану женой илбэчина, Эргета Салхи. А ты по глупости проявила неуважение к учителю, оскорбив его при человеке, которого не знаешь. Так что получила по заслугам, — почувствовав, что тоже начинаю уставать от переживаний и волнений, строго произнесла я.

— Оставь ее, Лисица. Она сама же у себя украла, — приподнимая полу шатра, произнес шаман, пропуская меня вперед. Когда я вошла, мужчина обернулся к ученице, вновь покачав головой. Затем, словно этого было довольно, посмотрел куда-то дальше, позвав: — Хэгшин!

Голос разнесся по странной долине, над которой то тут, то там, совершенно не правильно, висело сразу несколько радуг, а зелень слепила свой неправдоподобной сочностью.

Отпустив полу шатра, шаман прошел дальше, а я получила возможность осмотреться. Здесь было куда светлее, чем в тех юртах, что стояли в улусе. Вместо масляных ламп висели какие-то камни, очень похоже на тот громадный кристалл, что мы с Эргетом видели в пещере. Помимо них, всюду, где было можно, оказались привязаны амулеты, бусины, какие-то фигурки из дерева и яркие, двигающиеся даже без ветра, ленты

На полу лежал круглый, завитый как спираль, ковер, а по кругу, вдоль всего юрта, стояли сундуки и комоды. Подойдя к одному из сундуков, шаман распахнул крышку, начав что-то искать в ворохе тканей.

— Звал, багш? — в шатер заглянул молодой парень, что во время болезни кочевал с улусом Галуу.

— Да, войди, — шаман, наконец, отыскал, что было нужно.

Широкая полоса ткани, ярко-красная с вышитыми на ней рисунками и сложными узорами из бусин. Оставив сундук не запертым, шаман подошел ко мне.

— Руку протяни, Серебряная Лисица, — подав полосу ткани молодому шаману, Око Небес покачал головой, сжав мою правую ладонь своей. Хэгшин, словно сам все понял, начал медленно обматывать наши сцепленные конечности.

— Почему вы согласился, багш? — тихий вопрос Хэгшина прозвучал едва слышно в тишине юрта.

— Потому, что это путь к моей свободе, — руки младшего шамана замерли на середине витка. Подняв темные глаза, Хэгшин с волнением сглотнул, от чего кадык на шее сильно дернулся. — Не дергайся так. Ты давно уже готов.

— Но, багш, разве ты можешь уйти из Чоно?

— Могу. Как только МенгеУнэг станет женой Эргета Салхи.

— Почему ты согласился? — решила и я задать свой вопрос, почувствовав, что имею на это право. — Почему не предвидел, что придется назвать меня дочерью? Я же вижу, что ты против.

— Против или за, какое это имеет теперь значение? Мы, шаманы, не видим путей собственной жизни. А иногда бывает, что духи и нас водят за нос. Я знал, что твоя судьба связанна с Чоно, но не знал, что она пересекает и мою. Может, это даже не плохо, что ты, девушка без семьи, станешь дочерью шамана. Все же, я больше, чем пять десятков лет служу Орде. Почему же не сделать что-то для нее напоследок, раз уж духи решили сжалиться надо мной. После стольких лет.

Обряд, который должен был сделать из меня дочь шамана, оказался очень коротким и простым. Хэгшин просто полили на наши сплетенные руки кобылье молоко, затем воду из кувшина и присыпал какой-то пылью. Затем пробормотал положенное обращение к духам степи. Размотанную, мокрую ткань повязали мне на талию вместо привычного пояса.

— Теперь, МенгеУнэг, нужно нарядить тебя как достойную невесту, раз уж стала моей дочерью. Давай посмотрим, что подойдет к твоим волосам, — фыркнув, словно его это все забавляло, шаман подошел к другому сундуку, начав вынимать из него бусы и украшения. — Все, что в этом сундуке — будет тебе приданным. Мои ученики отнесут потом к вашему шатру.

Мне хотелось было возразить, но я заставила себя прикусить язык. И так сегодня вышло слишком много споров с этим человеком. Потому спросила я о другом.

— Цадах, мой дух он кто?

— Просто мелкое божество, что стало ближе к материальному миру. Ожжет, кто-то провел обряд, и дух попал в этот момент под влияние сил, или кто-то его намеренно вызвал, — с моей головы сняли платок и надели высокий головной убор, от которого вниз спускались целые грозди голубых и розовых бусин из ценного камня. — Если решил остаться с тобой — будет хорошим помощником. Такое не редко среди шаманов. Правда, среди простых людей я встречал подобное всего-то раза два, но ты-то у нас не простая девушка.

— Да, я теперь дочь шамана, — фыркнула, поправляя волосы, чтобы не торчали из-под головного убора.

По моим ощущениям, прошло совсем немного времени, когда мы вышли из юрта. Чувствуя себя тяжелой и неповоротливой от количества украшений, я медленно брела вслед за шаманом к тем же двум копьям, что виднелись по краю таинственной долины.

— Это место, в него ведь не возможно просто так попасть. Его на самом деле нет, — вдруг сообразила я. Если до этого казалось, что тут просто задержалось солнце, теперь я поняла, что даже запах в долине другой, словно тут растут неизвестные растения, и цветут совсем иные цветы.

— От чего же? — не согласился шаман, чуть приподнимая уголки губ. — Место есть. Но оно так далеко от нашей родной степи, насколько это вовсе возможно. Долина находится где-то между мирами. Но это не важно для тебя, так как больше попасть сюда не получится.

— Багш, прости меня, — перед Оком Небес, преградив ему путь, замерла девчушка, что встретила нас тут первой.

Шаман не ответил. Сведя брови, он просто отодвинул ученицу со своего пути посохом.

— Багш! — девчушка чуть ли не плакала, оставшись за нашими спинами.

— И что же? Накажешь? — тихо спросила я, чувствуя некую вину за то, что произошло.