Гром все никак не стихал, растекаясь по небу и накрывая землю, а я никак не мог сделать вдох. Меня переполняло гневом, нетерпением.

Куруч даже после смерти умудрился навредить Чоно. Верно выбрал. Как мать говорила? Если у хана не будет правого крыла — не заполучить Великому власть над всей степью. Ко мне подобраться не могли, а вот выкрасть Лисицу — хороший ход.

Мог бы быть.

Выкрасть девицу, к которой я и сам еще не успел прикоснуться. Ту, что может спокойно вынести всю силу, что дарует илбэчинам небо.

Знают ли эти псы кого украли? И догадываются ли, чем это может обернуться.

— Брат, только не выпуская грозу, — тихо, стараясь достучаться до меня сквозь грохот в ушах, проговорил Тамгир. — Придержи ее, иначе своих же накроет.

— Не бойся, брат, — сипло, чувству, как гудят пальцы, проговорил я, поднимая взгляд. Тамгир вздрогнул, посмотрев мне в глаза, а затем покачал головой. — Передай, пусть моего коня подготовят. И все, что в дорогу нужно. Я у реки буду.

— С тобой разрешишь? — с опаской, не зная, насколько крепко я удерживаю грозу, спросил побратим мне в спину.

— Нет. За улусом присмотришь, пока я невесту возвращать буду.

Тронув бока лошади, пока та совсем не ошалела от ужаса, я направился в сторону реки. Там должны были остаться хоть какие-то следы.

Планы Великого были обширны и серьезны: подмять степь, завоевать все соседние племена, пригнуть головы глупым жадным князьям из каменных замков. И сделать так, чтобы можно было привести в улус сына. И зеленоглазую шаманку, которую никогда не примет мать самого хана, но которая сумела все же родить наследника и поймать сердце самого хана в подол своих юбок.

И все это было не так сложно исполнить, если иметь позади крепкую основу. Но когда одна нога шатается — стул не устоит. И пусть в степи лучше сидеть на подушках, хан всегда сидит на троне. На четырех опорах.

Мысли в голове вспыхивали, и тут же гасли, вытесняясь новыми. Было пока не ясно, правда ли люди Кучура так хорошо продумали месть или это была попытка смертельно раненой собаки укусить больнее обидчика, но в любом случае, ничего хорошего этих глупцов не ждало. Внутри все клокотало и бурлило, и я с трудом сдерживал гнев, который пытался найти выход. Ничего, стоит только моей Серебряной Лисице оказаться в безопасности, как небо «рухнет на их головы», как говорит эта девушка.

Меня тянуло к реке, не смотря на темноту. Направив лошадь в высокую траву, чувствуя нетерпение и гул где-то внутри, я все же придержал поводья. У самых копыт пугливой лошади что-то блеснуло, поймав свет звезд. Не спешиваясь, опасаясь, что кобыла от испуга может сбежать, я нагнулся, ухватив руками длинные нити травы и украшение из монет, что Менге Унэг надевала сегодня.

Сжимая кулак, чувствуя, как мнется тонкий серебряный металл под пальцами, я глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Не время для гнева.

Пока еще.

Степняк, от которого все сильнее несло кислым запахом страха, смешанного с потом, не останавливался, все подгоняя лошадь до самого захода солнца. Как и обещал, кочевник дал мне возможность нормально дышать, вынув тряпку, но руки развязал только для того, чтобы вновь стянуть их впереди.

Мне досталась только короткая остановка, всего-то на несколько ударов сердца, когда потребности тела терпеть уже было не в моготу. И даже эту потребность мне не позволили утолить хоть в каком-то подобии уединения. Кочевник остановил коня, помог мне спуститься посреди степи и только повернулся спиной, ожидая, пока я справлюсь с нуждой.

Нестерпимо хотелось умыться, переплести волосы, вытряхнуть из-за ворота траву, что туда набилась, ссыпаясь с кос после вчерашних событий, но мой похититель не намерен был ждать.

— Поторопись, — скупо, раздраженно потребовал кочевник, загнутым носком сапога отшвыривая куда-то подвернувшийся камень, — не на удачу ты мне попалась, видно.

— А я говорила, что лучше отпустить, — фыркнула недовольно в ответ, поправляя одежду связанными руками. Стеснительность и смущение пришлось откинуть перед острой необходимостью. — Да еще пока не поздно. Оставь меня здесь. Может, жизнь свою сбережешь

— Не болтай! — мужчина обернулся, остервенело сжимая челюсти. Казалось, еще немного и его зубы осыплются к моим ногам белой пылью. Запрыгнув на спину лошади, кочевник требовательно протянул руку и почти втащил меня в седло. — Теперь уже поздно, девушка. Попались мои братья или нет, илбэчин так просто дело не оставит. Да и мы, нойоны хана Куруча, гордость в себе имеем.

— Только мертв твой хан, — зло, глядя на далекую линию, где небо и земля сходились, тихо ответила я. — И гордость ему ваша не нужна. Не для него вы в наш улус пришли. И не ему за это все отвечать.

— Замолчи! Или ты думаешь, что в степи женщин только женами в юрт приводят? Думаешь, нет способа заставить тебя замолчать? Нет пути, как твою спесь и высокомерие сбить? Мало ты знаешь, красавица с гор, ой как мало. Берегли тебя в улусе, никак. К рабыням не подпускали. Рассказать, как судьба твоя может обернуться?

Я только передернула плечами, не позволяя страху, подгоняемому воображением, окутать тело липкой, холодной паутиной.

— Эргет нейдет меня. А ты пожалеешь, что под этим Небом наши дороги пересеклись, — упрямо, вскинув голову, словно на ней все еще красовались серебряные кругляшки, что звенят при ходьбе, ответила я.

— Если, девушка. "Если" он тебя найдет, — вкрадчиво, ударяя пятками по бокам и заставляя коня перейти в галоп, на ухо прошептал кочевник, вновь обдавая меня запахом кумыса и немытого тела. — Бескрайняя степь вокруг. Много мест, где можно спрятать одну белокожую рабыню так, что сами духи не отыщут.

— Зря ты на это надеешься. Колючему Ветру не духи, сами боги помогают. Нет такого места, куда Тэнгэр не мог бы заглянуть. Не сумеешь ты меня спрятать. И от гнева илбэчина не уйдешь, — теряя последние остатки осторожности, зло и громко ответила я.

— Замолчи! Я могу придумать много вариантов, чем заткнуть твой рот, но тебе не по нраву будет ни один. И сдерживает меня далеко не жалость к тебе. Но ничего. Скоро у нас будет предостаточно времени, чтобы я сумел заняться твоим воспитанием. Думаю, хан Дармеш не будет против. Слишком уж ты строптива.

— А еще я красива. Так что, думаю, твой хан захочет взять меня женой в свой юрт. И что он сделает с тобой, если ты посмеешь меня тронуть? — уже немного разбираясь в правилах и законах степи, с усмешкой спросила я, все же вздрагивая от страха, что у степняка окажется не столько терпения, как я думаю.

— И глупа. Женой можно и без языка любоваться, — одним движением выдернув из сапога кинжал, кочевник медленно рассек воздух прямо перед моими глазами. Это было тем более внушительно, что конь несся во весь опор и любая кочка или камень, подвернись они не вовремя под копыта, могла стоить мне не то что глаза, а жизни.

Вот эта угроза подействовала, заставив умолкнуть.

Палящее, жгучее солнце, тряска и голод сделали свое дело, сморив меня неспокойным коротким сном. Закрыв глаза, не в силах бороться с дремотой, видя перед глазами вспышки, я провалилась в пространство, что позволяет заглянуть людям в мир духов и наоборот. Словно подтверждение, перед глазами появилось все то же слепящее пространство без верха и низа, да шаман, чье лицо скрывали кожаные шнурки, увешанные бубенцами. Они звенели, дрожали, и от этого звука закладывало уши.

Глаза жгло, и я не могла смотреть на такое небо, настолько невыносимо ярким оно здесь было. Мне чего-то не хватало. Чего-то что могло укрыть, спрятать от этой ярости и силы Неба.

Старик, что стоял без опоры, смотрел по сторонам, вертя головой. Его хмурый взгляд был мне все же хорошо заметен через завесу. Шаман сердился, что-то высматривал, но никак не мог отыскать, а я очень хотела помочь, но сама едва различала хоть что-то в этой яркости.

— Что ты потерял, молодой старик? — пытаясь прикрыть глаза рукой, громко спросила я, но голос заглушали бубенцы. От их звона голова кружилась даже здесь.