— Квириты. Как видите, только соединенными усилиями обоих флотов мы смогли дать отпор неизвестному нам пока агрессору.

Губы ее двигались будто сами собой, поляризованное стекло шлема отражало нестерпимое сияние солнца. Обломок корабля наконец стабилизировали кабиры внешнего контура, роботы прицепились к обшивке и включили свои собственные маленькие двигатели, поэтому он перестал неконтролируемо вращаться, вынося Электру то в густую тень, то на слепящий свет.

Остался только свет.

Если взглянуть внутрь, в ячеистую темную пропасть, в которую превратилось внутреннее пространство тороида, где уже плавали, как странные рыбы, роботы-сборщики, перекрещивая тьму лучами фонарей, то можно было разглядеть огромные, в полтора раза больше человеческих, синие тела, распрямившиеся в мучительной агонии и так и застывшие.

Доспехи… Что это, вижу доспехи? — подумала она.

Когти… кажется, гребни? Электра не удивилась бы и хвостам, таким, как у рептилий, весь остальной облик напоминал рептилий, но хвостов не было.

Она сделала несколько шагов вперед, подошвы щелкали, прилипая к поверхности. Сейчас убитая корабельная броня не текла встопорщенной чешуей, а слабо вырисовывалась на поверхности ромбовидным узором, еле заметными линиями. Электра наклонилась, заглядывая в бездну, проломленную взрывом. Живых, конечно, никого нет. Но ведь и на «Цефее» не осталось никого. Экипаж полностью уничтожен десантом этих… ящеров? Менее чем за полчаса.

Кожа у них в свете кабиров была синяя, почти лазурная. Вся ушитая чешуей, как самым мелким бисером; вспомнилась шкура игуаны. Электра отдала кабиру приказ вытащить одно такое тело наружу — огромная обындевевшая статуя древнего титана, с застывшими глазами и острыми когтями на мощных… руках? Лапах? Как это они с такими когтями способны построить высокотехнологичное производство? Или у них кастовое разделение? Пока никаких ответов, одни вопросы. Надо дать на камеры крупный план: вот лицо с жесткими чертами, но антропоморфное, плоский нос, губы растянуты в застывшей уж навсегда острозубой ухмылке. Щечные и налобные пластины, нагрудная броня, наручи, длинная юбка из полос какого-то металла. Рост метра два с половиной, под ящеричьей шкурой мощные мышцы, бедра как стволы, запястья как корни деревьев. Рядом ее белый ботинок с рифленой подошвой. Четкая резкая тень.

«Мы столько столетий жили глазами внутрь своих границ, — сказал Гай перед тем, как улететь. Потеря „Персефоны“ должна была надломить его, но ничего не изменилось ни в его голосе, ни в осанке, даже складка у губ не залегла глубже. — Теперь придется снова смотреть в бездну».

Вот она, бездна, что окружает наш упорядоченный мир.

Смотрите, квириты, думала она, медленно переводя взгляд от одного мертвого эриния к другому. Даже из тех отсеков, где еще сохранялся воздух, они выпустили его, очевидно, не желая сдаваться каким-то там людишкам. Смотрите, еще несколько дней назад мы не знали о них, но они пришли, наше небо горит и наши корабли падают с него, как со свернутого свитка.

Надо принести соболезнования семьям погибших. Надо позаботиться о тех, кто попал под удар на Земле. Надо… надо… надо…

— Смотрите, квириты, — наконец сказала она вслух и посмотрела прямо в камеру. — Их можно убивать.

В эту же самую секунду пришло сообщение о том, что с Земли к «Светоносному» поднимается шаттл. Гай Тарквиний возвращал ей безрассудно утерянную драгоценность. Кабиры мерно вспыхивали белыми и голубыми огнями, и темную пропасть с рваным металлом по краям словно бы освещали вереницы фосфорических глубоководных медуз.

Электра сама встретила криокапсулу в личном доке. Адмирал возвращался на «Светоносный» так же, как покинул его — тихо, без всякой помпы. Теперь даже без эскорта. Шаттл стыковался, капсулу молча выгрузили. На крышке сверху лежал конверт — бумага, надо же. Электра терпеливо ждала. Пока техники вернутся к себе на борт. Пока шаттл получит добро на взлет. Пока она останется одна.

Потом откладывать стало некуда. Она подошла, краем глаза скользнула по прозрачной крышке, еще не вглядываясь в лицо, не позволяя себе посмотреть туда. Сколько можно. Сколько еще раз она должна увидеть его. Ни живого, ни мертвого, ни на небе, ни на земле, ни на море. Она взяла записку.

«Можете распаковывать, если сочтете нужным».

Ни здрасьте, ни до свидания, зато синтезирован личный почерк. Что ж, это тоже знак. Она повертела листок псевдобумаги. Достаточный в нашем положении жест. Тарквиний показывает, что готов считаться с ней.

Она внезапно задохнулась. Как — «можете распаковывать»? Как?

На борту криокапсулы, там, где расположены датчики жизненных показателей, цвет верхней лампочки сменился с красного на оранжевый.

Электра зажала себе рот обеими руками, метнулась к гробу, потом к дверям — надо в медотсек! Снова назад, обронила записку. Заставила себя остановиться и наконец всмотрелась в лицо за толстым стеклом. Никаких зримых перемен не было видно, и это помогло если не успокоиться, то хотя бы перестать биться. Она еще раз, осторожно, чтобы не спугнуть, перевела взгляд на датчики. Жизненные показатели оставались, как и прежде, в критической зоне, но безнадежный прочерк в окошке ментограммы исчез. Индикатор активности мозга обнадеживающе мигал оранжевым, предлагая гипотетическому врачу сделать запрос.

Гай знал, знал с самого начала, еще когда прилетел на «Светоносный» торговаться. Но это потом, все потом.

Анаклет Траян не сразу принял ее вызов, а когда принял, немедленно пошел в атаку.

— Что вы себе позволяете? Похитили моего пациента? Где он?

— Примите видео, пожалуйста. Я должна что-то вам показать.

Электра развернула в воздухе виртуальный экран, чтобы тоже видеть собеседника. Анаклет находился в медблоке, но Электра не вдруг узнала привычное помещение, оно показалось больше и много оживленнее. Похоже, дальнюю стенку раздвинули или убрали вовсе, за ней виднелся целый зал с койками. Раненые с пострадавших кораблей, подобранные в спасательных капсулах, раненые с приписанных к «Светоносному» малых «орок» и «гарпий», брошенных вчера в бой и сметенных гравитационным ударом ксеносов, как сломанные спички. Хоть кто-то выжил.

Минуту назад она думала броситься в медблок, сама толкая перед собой криокапсулу, но сейчас, увидев, что там творится, услышав жесткий тон врача, поняла, что не отдаст. Ляжет на эту капсулу брюхом, как волчица, и не подпустит никого лишнего.

— Вы сможете прийти? Лично.

— Поднимусь к вам, как только смогу. Простите за цинизм, но он может подождать еще немного, а многие здесь ждать не могут.

Гравиплатформа шла сама, повинуясь командам с чипа, но Электра все же положила на нее руку, для надежности. Индивидуальный медкабинет в покоях Люция, где она решила ждать Анаклета, был просто еще одной просторной каютой, оснащенной тем же медицинским оборудованием, что и госпитальный отсек. Отличие, видимо, заключалось в том, что, случись адмиралу заболеть, здесь он мог бы пользоваться всеми каналами связи и управления флотом, защищенными экранами и тактическими дисплеями.

Вероятно, помещение это, заложенное в конструкцию и логику корабля, по назначению не использовалось никогда. Во всяком случае, не в обозримом прошлом. С чего бы? Римляне практически не болеют. Им не знакома простуда, инфекции, разного рода нарушения клеточной дифференцировки. Со всякой ерундой вроде переломов и ожогов успешно справляется медробот. Стандартный руф, незаменимый друг детства — вернее, его неотличимый брат — пылился, кстати, в адмиральской спальне и приветливо помигивал Электре по утрам зеленым огоньком. Тяжелых ранений, которые могли бы приковать к постели надолго, у Люция в последние десять лет, насколько она знала, не было.

Впрочем, что она знала? Какую жизнь он вел вдали от Рима и вдали от нее? Очевидно, она никогда об этом не думала. Воображение дежурно подсовывало какие-то заглушки: вот маневры, а вот люди в приталенных мундирах пьют кофе из старинногох фарфора, сияет Процион в огромном иллюминаторе. «Вечером трансляция "Алкмены" из драматического, вы идете?» Раньше она не давала себе труд сосредоточиться на этих картинках и заметить фальшь. Как же он жил на самом деле? Горел в шаттле над чужой планетой? Отправлял пленных на пытки? Строил заговоры с адмиралом Лицинией?