Валентина психанула ещё больше и начала собирать свои вещи в узел, злая на весь мир, – Да кто он такой то, чтобы уважать? Телок! Ага, вот он и есть телок. Надо вернуть место в общежитии. Мужиков этих – пруд пруди. Я себе мужа что ли не найду? А маманя говорила, чтобы замуж не торопилась. Как в воду глядела. Ещё прибежит, в ноги упадёт! А я подумаю, вернуться или нет! Да все они одинаковые!

Мысли прыгали в голове, перескакивая с одного на другое, не давая сосредоточиться. И руки беспорядочно засовывали в наволочку кофты, платья и выкидывали мужские рубашки на пол.

Но Валентина вдруг села, опустила наволочку с вещами на пол, со злостью пнула ногой и разревелась

– Куда идти то? В общежитие? Девчата засмеют: хороша жена, нечего сказать. И месяца не прожила. Бабы итак судачили, что замуж мне, только за столб выходить. Ехать домой в деревню? Так маманя с отцом заклюют. Бабам соседским, вот радость то будет, когда станут на позор выставлять. В первый раз от мужа сбежала через полгода и теперь. А сёстры? Так и будут упрекать, что их жизнь осуждала, а сама? Ну уж нет!

Вечером Толик пришёл с работы, как ни в чём не бывало. Александра Никитична сидела с вязанием в руках и только изредка вздыхала и поглядывала в сторону кухни, где молодая встречала мужа с работы.

Валя накрывала на стол и не знала, как начать разговор, поэтому суетилась между печкой и буфетом, забывая о том, зачем подошла в этот раз.

Но Толик помылся в рукомойнике и начал первым, вытирая полотенцем руки и пытаясь уловить реакцию жены, которая постоянно отводила взгляд, – Валюх, тут рядом домик продают. Может посмотрим сходим?

– А деньги где возьмём? Дом то не копейки стоит?

– Может собрать успеем, а может хозяева уступят, чтобы частями отдавать. Я шабашить думаю и перевестись в горячий цех. Там заработки выше, чем у меня с бригадирскими. Надо посмотреть сначала. Да и не дом там, а так, избушка. Много не запросят. Нам то главное, чтобы первое время жить в нём, да строиться. Как думаешь?

Валя замерла около стола, так и не решившись повернуться лицом к нему и неопределённо пожала плечами

– Поужинаем, да сходим. За спрос денег не берут.

Толик повесил полотенце на гвоздь, улыбнулся и обнял её, мечтательно вздохнув, – Эх, Валюха, мы с тобой такой дом построим! Высокий, деревянный и такой тёплый, что зимой босая не замёрзнешь. И чтоб детям, каждому по комнате, и у нас своя спальня и зал большой. Вот увидишь, так и будет!

Пять лет промчалось, будто орёл над ковыльной степью пролетел. Махнул тот орёл одним крылом над Милохиными и народилась дочка, а другим провёл – сын появился.

Только дом не строился так быстро, как дети рождались. Было кому бегать по тёплому полу босыми ногами, но самого пола ещё не было. Да и согласия, и мира в семье, как не было, так и не появилось. И от этого ещё тяжелее шли дела.

Дом строился своими силами и главе семьи приходилось не только в горячем цеху по две смены брать, но и шабашить постоянно. Чтобы за зиму собрать деньги и закончить уже основную стройку. Перебраться в дом и потихоньку делать внутреннюю отделку.

Ни отдыха, ни продыха, а дома скандалы такие, что кусок в горло не лезет. Он был виноват везде и во всём. Сначала Валентина укоряла, что он хочет её с детьми засунуть в двухкомнатную клетушку и не соглашалась на то, чтобы жить в небольшом по площади доме и расстраиваться по мере сил и возможностей. А когда муж согласился возводить большой дом, стала упрекать, что тот слишком дорого обходится и дело двигается слишком медленно. А мужчина уже не мог ничего изменить и сам психовал из-за того, что послушал жену и втянулся в непосильное строительство, которое шло вокруг той избушки, где им приходилось жить всё это время.

Зима выдалась суровой, снега было маловато, зато морозы стояли лютые.

Толик оценил размеры поленницы во дворе под навесом и вздохнул, – Надо бы ещё дров привезти да угля подкупить, чтобы вволю топить. Февраль впереди, да и март каким будет неизвестно.

В животе урчало, желудок скукожился от голода и горел. Утром, чтобы не выслушивать колкости, он ушёл на работу пораньше, даже чая не глотнув, впрочем, как и последние несколько месяцев. А на заводе обедать – денег жалко. Поэтому, открывая обитую брезентом дверь, надеялся хотя бы поужинать. Но маленький однокомнатный дом встретил не только теплом, но и голосом жены

– Явится сейчас ваш папаша. Глаза б мои его не видели. Вот видишь, дочь, какой сволочь. У детей изо рта кусок хлеба готов выдрать. Всё сама тяну, на всём экономлю, а ему хоть бы хны. И ведь не подавится.

Валентина перестала гундеть, как только увидела мужа и продолжила кидать деревянные чурки в печь.

Четырёхлетняя Маринка сидела за столом и что-то рисовала, а Славик, почти двухлетний мальчишка, возил по полу деревянную машинку

Обида пробрала так, что аж пятки закипели и он не выдержал

– Зачем же ты так про меня детям то? Я дом для себя строю что ли? Ты же сама мне всю душу вымотала, чтобы сразу большой строил. Я в нитку уже так вытянулся, что нутро болит!

Женщина прикрыла дверцу печурки кочергой и швырнула ту на лежавшие рядом поленья, на которых ещё виднелся схватившийся снег. Кочерга зашипела и выдала тоненькую струйку пара.

– А ты вот так взял и меня послушал! Ну конечно, своего ума то нет! Теперь Валька виновата. Ты же мужик, должен был наперёд думать! Вытянулся он! Да от злости, а не от боли ты вытянулся. Что? Зло берёт, что я сама могу всё? И детей кормлю-пою и сама, как куколка. А ты на тарелку супа не приносишь!

Толик снял кирзачи, в которых ходил, чуть ли не круглый год и нагнулся, чтобы убрать их в угол, но резкая боль в грудине отозвалась прострелом в голове, и он прислонился к дверному косяку, не понимая, что с ним. Боль отпустила, и он кивнул на небольшой буфет рядом с детскими кроватями

– Да вон они, деньги то. Сама же знаешь, что коплю, чтобы побыстрее закончить. Что ж ты мне нервы то на кулак выматываешь, да перед детьми винишь? Чтобы больше не попрекала, забирай и расходуй, а дом подождёт. Ты так хочешь?

Такого поворота Валентина явно не ожидала, но отступать она не привыкла, поэтому «пошла в наступление», со злостью выставляя на стол тарелки и ложки

– Да какие там деньги то? Откуда я знаю. Может ты вдвое больше зарабатываешь, да на полюбовниц тратишь, а на дом копейки остаются!

Повесив ватник на деревянную планку с крючками, мужчина уже хотел присесть за стол, но боль пронзила тело с макушки до пяток, и он схватился за грудь, в попытке продышаться и успокоить взбесившийся организм и жену

– Ты совсем дура что ли? Там же расчётные корешки лежат. Совсем свихнулась?

Но Валентина не унималась и продолжила нести околесицу, обвиняя его во всех смертных грехах. Не обращая внимания на то, что мужа свернуло так, что он опустился на колени и прижал ладони к верхней части живота, пытаясь вдавить боль вовнутрь.

– Да хватит притворяться то! Слова не скажи! Мужик, а хуже бабы!

Но у мужчины всё поплыло перед глазами, и он уже ничего не слышал, свалившись на пол без сознания.

Много чего передумал Толик, пока лежал в больнице, после того, как ему прооперировали язву желудка.

Спорил сам с собой, со своими чувствами и желаниями. И сам себя накручивал и успокаивал. Но принять какое-либо решение так и не смог.

Одно понял точно, что загнуться он ещё успеет. Хоть и не до жиру, но есть нужно нормально. Питаться дома было равносильно тому, чтобы кормить себя мышьяком и рассчитывать на долгую здоровую жизнь. Поэтому, как ни жаль денег, но здоровье дороже. Тем более, что завод работал в три смены, поэтому столовая готовила и завтраки, и обеды, и ужины. Это был выход, хоть на какое – то время.

К концу зимы Толик приходил в заводскую столовую на обед, как к себе домой. Он знал всех поварих в лицо и по именам. Знал, как зовут мужей, детей, и какие проблемы у каждой из них.