Хозяйские дети – три мальчика и две взрослые дочери отличались среди домочадцев русскими разноцветными косоворотками и сарафанами: синим и красным на льняных рубахах. У девиц шёлковые ленты обвивали голову, подвязанные под косой. Широкие рукава собирались узкими манжетами на запястьях.
– Феодора! Отодвинь стол еретикам, – приказал хозяин. – В угол поставь – вон в тот.
– Батюшка, Иван Васильич, да неужто мы с еретиками будем обедать? – с поклоном прошептала Анна Прокопьевна. – Не лучше ли их в другую комнату отправить.
– Я сказал – стол для них поставить здесь! Пусть зрят истинную веру!
Феодора поволокла тяжёлый стол в тёмный угол. Поставила перед Раффаеле миску щей, поглядела на него, как на сатану, – и пошла-пошла бочком.
Он смотрел на Екатерину ошалелыми глазами:
– Почему этот человек назвал меня eretico?
– Не разговаривать! Молча обедайте! – пригрозил хозяин.
Герцог сдвинул брови на деревянную некрашеную ложку.
Все встали перед иконами и положили три поклона. Пропели молитву. Перекрестились – и заняли места за столом.
– Они по-другому крестятся, – шепнула Ненила.
– Они раскольники, – ответила Екатерина.
– Что значит «раш-кольники»? – спросил Раффаеле.
Хозяин и хозяйка обернулись на шум. Екатерина прикрыла губы платком:
– Я вам потом расскажу.
Старушки обедали с хозяевами. За длинным рядом столов не осталось свободных мест. Ели строго молча.
Во время трапезы любопытные синие глаза хозяйской дочки – той, что в красном сарафане, выглянули на гостей из-за головы сестры.
– Марья! – отец ударил кулаком по столу. – А ну вон ступай! Без обеда будешь! Ступай в молельню, двести поклонов положишь!
Девица безответно встала, поклонилась отцу и тихо вышла, оставив недоеденные щи.
– Катя, – прошептала Лиза, – Они не позволят нам остаться.
– Я попробую упросить.
После трапезы и благодарственной молитвы старушки в чёрных одеждах покинули комнату. Пустые тарелки собирались матрёшкой в Феодориных руках.
Екатерина поправила на голове платок и подошла к хозяйскому столу.
– Могу ли я говорить с вами?
– Агафья, Мишка, Митька, Алёшка, выйдите! – приказал Иван Васильевич. От мощного его дыхания пахнуло хлебным квасом.
Старшая дочь с соломенной косой вывела мальчиков в соседнюю комнату.
– Позвольте поблагодарить вас за приют и за обед, – сказала Екатерина.
Хозяйка поклонилась в ответ.
– Не стоит того, – супруг её глянул из-под светлых бровей. – Что хотели-то?
– У нас в Угличе нет знакомых, кроме вас. И просить о помощи некого. Моя подопечная, девица благочестивая, вчера узнала о гибели жениха на войне. Ей нужно сшить траурное платье.
– Так подите на площадь, там есть заведения, где вам сошьют, – проворчал хозяин, закрывая душу скрещенными руками.
– Полотно у нас куплено, и нитки. Платье должно быть готово уже к вечеру.
– Помилуйте, матушка, мы такие заведения сроду не посещали. Откуда нам знать, как скоро они шьют? – Анна Прокопьевна глядела ясными глазами.
– Мы не можем задерживаться в Угличе. Я спешу в Москву – там находится человек, тяжело раненный в бою.
– Ты скажи нам, барышня, чего ты от нас-то хочешь? – хозяин скрипнул дубовым стулом.
– Нам надобно снять мерки и раскроить платье. Позвольте сделать это в вашем доме.
– А шить вы где будете? – спросила Анна Прокопьевна.
– Нам некуда идти. Я понимаю, что в вашем доме правила не располагают принимать людей вроде нас…
Екатерина замолчала, не находя слов. Иван Васильевич оглядел её тёмно-серое дорожное платье с длинным рукавом. Посмотрел ей на ноги. В лицо. Тонкие пряди выбились из-под шёлкового серого платочка и спутались с ресницами. Щёки – устало-бледные, глаза – тусклые и строгие, как у измождённой постом схимницы.
– Жаль мне их, Анна Прокопьевна. Девицы-то хоть и еретички, а честные. Погляди: лица чистые, не напудренные, каблуки не носят…
– Позволите им остаться, Иван Васильич?
– Пускай займут комнату. Только с этим чужеземным господином как быть?
Хозяйка наклонилась и зашептала ему на ухо.
– Чтоб мои дочери шили бесовское немецкое платье?! – взревел Иван Васильевич. Анна Прокопьевна сжала плечи, склонила голову и снова принялась шептать.
– Агафья! – он отстранил локтем жену.
Девица в синем сарафане выскочила из соседней комнаты, как будто стояла за дверным проёмом и подслушивала. За нею высунулась жёлтая мальчишечья голова.
– Ступай, приведи Марью, – отец притопнул широким носом сапога.
Обе дочери показались перед ним. Марья, глазами похожая на мать, хлопала ресницами.
– Сейчас пойдёте помогать еретичкам шить платье. Анна Прокопьевна, и ты ступай с ними. Будешь следить. С еретиками не разговаривать! Когда будут платье примерять, тело нагое руками не трогать! И не глядеть!
Лиза за столом напротив Раффаеле зарделась.
– А поклоны, тятенька? – спросила Марья.
– Поклоны потом положишь! А сейчас – помогать! А то они, ей-Богу, так никогда и не уедут от нас. Принесло же их на нашу голову… Но прежде с Анной Прокопьевной сходите в молельню, от бесов молитвою защититесь.
– Благодарю вас, – произнесла Екатерина. – Позвольте мне стакан воды…
Губы пересохли. Она справилась – уговорила хозяев. Осталось определиться с участью Лизы и Ненилы.
***
Феодора проводила гостей в светлицу с обитыми тёсом стенами. И тотчас ушла, сторонясь Раффаеле, как чумы. Под окнами здесь стояли лавки, у стены против окон – пастельно-голубой мягкий диван. Над ним висела полка с рядом старых икон. На маленьком дубовом столике лежали пяльцы с полотном и серый шерстяной клубок.
Екатерина разложила чёрную ткань на чистом полу, разгладила руками складки. На белёных половицах здесь обронённая иголочка не затерялась бы. Раффаеле подошёл к окну. Отодвинул льняную шторку. Окна светлицы выходили в сад. Вид на улицу и соседний купеческий дом закрывался глухим забором, яблоней и высоким дубом, вдали выглядывали голубые купола с крестами.
Из-за шторы в дверном проёме показались хозяйка и две её дочери. Вернулись с молитвы. Обе девицы посмотрели на герцога, потупили взгляды – и щёки их зарумянились.
– Скажите моим дочерям, госпожа Чубарова, что делать надо. Агафья, Марья, найдите иглы и ножницы. А вы, милостивый государь, – Анна Прокопьевна строго взглянула на Раффаеле, – пойдёмте-ка за мной!
Она вывела герцога из светлицы за жёлтую цветастую занавеску.
– Вот что, милостивый государь! Пошли бы вы, погуляли по городу что ли! Не к добру вы тут! Дочери мои из-за вас стали рассеянны! Слова молитв забывают! Такого с ними отродясь не бывало!
Чёрные глаза смотрели невиновато. И как у Бога такая красота получилась?.. Тьфу-тьфу-тьфу! Анна Прокопьевна отвернулась и в спешке ушла, пряча улыбку.
Екатерина сняла мерки и раскроила на полу платье.
Трудно строилась работа с хозяйскими дочками: им строго-настрого запретили разговаривать. Сидя на лавке рядом, Ненила подсматривала, как девица стачивала рукав ровными стежками.
– Ишь ты, как ладно вы шить умеете! Хорошие жёны вашим мужьям достанутся!
– Что ты говоришь, матушка! – испугалась Агафья. – Тятенька нам даже думать про это запрещает!
– Почему? – спросила Екатерина.
– Тятенька говорит, что замуж выходить грешно, – Агафья с опаской глянула на жёлтую занавеску.
– А как же родители ваши?
– Тятенька с маменькой не сразу к истинной вере пришли, – подняла голову Марья.
– А чего будет, ежели вы замуж захотите? – спросила Ненила. – Вдруг полюбите кого?
Она пожала плечами:
– Верно, уходить надобно будет от родителей и никогда с ними не знаться.
– Господи сохрани! Не говорите нам такое! – закрестилась Агафья. – И ты, Марьюшка, думать не смей! Права маменька, что говорить с вами не позволила!
Ненила прикусила язык: не подвести бы барышень под монастырь с недошитым-то платьем. Алёнка гулила на диване, шевелила ручонками из-под белых пелёнок.
