– А мне не спится.

– И мне. Здесь так мирно, спокойно. И кажется, как будто это последняя такая ночь для нас…

– Почему?

– Не знаю. Всё, Лиза, спи!

Ненастная осенняя погода навевала сон. Дождь давно затих. От земли поднялся холодный туман. В вечерних сумерках четверня бежала вперёд безлюдной немощёной дорогой.

Лиза дремала, прислонясь к стенке кареты. У неё на коленях в клетке ворковал голубь. Рядом Ненила качала ребёнка, напевая колыбельную вполголоса, чтобы не мешать господам. Екатерина думала. На какой срок попросить Ивоницких приютить Лизу? Когда она вернётся от Александра? И вернётся ли? Четыре дня она не видела свежих газет, не слышала новостей с войны. Раффаеле рядом с нею смотрел в тёмное окно на беспроглядную белую пелену. Все молчали.

– Подъезжаем к Угличу! – бодрым голосом крикнул Леонтий.

Екатерина потянулась через плечо Раффаеле к правому окну. Далёкий пейзаж скрывался за низким облаком тумана. По ровным, ухоженным рощам угадывались хозяйские земли угличских помещиков. Грязная размытая дорога бежала под липами и берёзами, как парковая аллея.

С пригорка на мгновение открылась туманная линия реки – и дорога начала исподволь спускаться во влажную низинку. Показалась Волга. За нею мутно светили огоньки уличных фонарей Углича.

Вода в Волге прибыла, и лошади, мотая головами, послушно взошли на барку.

На городском берегу гасли огни в окнах. Вот он, Углич – рукой подать. А они никак не могли до него доплыть. По деревянному дощатому дну Екатерина прошла к паромщику.

– Нельзя ли быстрее?

– Куда быстрее-то, барышня! – заворчал бородатый мужик. – Не видите разве, как река разлилась, течение какое! Коли быстрее, лошади взбулгачатся, забесятся и нырнут, и нас с вами перевернут!

Леонтий услышал разговор на другом краю длинной барки и поспешил заступиться за барышню:

– Ну-ну, эти не испугаются! Они вишь как устали – им не до нырянья.

– Подняли шум, как будто не Волгу, а море-океан переплываем! – пробурчал в ответ паромщик, и барка продолжала двигаться с прежней скоростью.

Берег оказался пустым, как дикий грот. Единственная живая душа – паромщик не знал, кто такие Ивоницкие и где они живут.

Леонтий повёл лошадей наугад по каменной мостовой улицы.

– Боязно мене, – произнесла Ненила. – А ну как меня не пустят? Ладно Лизавета Андреемна. А я кто? Да ещё и с дитём.

– Полно, Ненила, ты же сама хотела ехать, – ответила Екатерина.

– Ну так, то было в деремне, а таперичи чего-то аж сердце заходится. Боюсь, рады ли нам будут господа эти. Ведь как ни говори – незваный гость хуже татарина.

– Татарина, – повторил Раффаеле.

В ночных окнах и чугунных оградах раздавалось звучное цоканье подков. Мощёная провинциальная улица вела на безлюдную площадь, освещённую фонарями и окружённую арками торговых рядов. Леонтий остановил лошадей возле каменного пятиглавого храма.

Раффаеле открыл дверцу кареты, огляделся. В воздухе растворялся туман, словно пузырьки игристого вина.

У здания напротив храма послышались шорох и хриплые женские голоса.

– Поезжай туда, Леонтий! – приказала Екатерина.

Под аркой у колонны сидели на земле две бабы в грязных телогрейках, лаптях и пёстрых платках.

– Где Ивоницкие живут, знаете? – раздался громкий голос Леонтия.

Досиня пьяные физиономии уставились на него. И заметили в окошке кареты… прекрасное нерусское лицо.

– Царь!

– Да не-е-е! Чего ему, царю-то, делать тут?

– Говорю тебе – царь!

– Так вы скажете али нет? – напомнил Леонтий.

– Так, а тебе чего надобно-то? – заплетающимся языком прохрипела одна.

– Господа – Ивоницкие – знаете, где живут?

– А-а-а, Иво-ниц-кие, – она глотнула из большой бутыли, спрятанной в складках сарафана. – Да не знаем мы таких.

– Тьфу! Питуньи окаянные…

– Мы не знаем, батюшка, не знаем, – наперебой загалдели обе. – А вот вы у этой спросите!

– Да у кого? – Леонтий закрутил головой.

– Вон у неё! Вон она едет!

Раффаеле высунулся из кареты посмотреть, куда показывали они кривыми синюшными пальцами. С конца торговых рядов на площадь выезжал экипаж. В открытом ландо, какие в ту пору бывали только в Европе, сидела молодая дама в широкополой белой шляпе с ярким цветком. Она подставляла волжскому ветру вздёрнутый нос и улыбалась, наслаждаясь прогулкой по ночному туманному городу.

Леонтий свистнул, помахал колпаком. Ландо остановилось.

– Эта женщина… curtisciana34? – спросил Раффаеле.

Бабы заморгали опухшими глазами. У одной отвисла губа.

– Это не наш царь… Чужеземный…

– Не ваш, – герцог отгородился рукой.

Лиза и Ненила прыснули со смеху.

– Святы-е угодники! – баба икнула. – А вдруг это Наполеон?

– Окстись! Наполеон не может быть такой красивый – он же злодей! – как отрезала вторая.

– Давайте спросим у этой дамы, – сказала Екатерина. – Вдруг ехать далеко придётся. А я не хотела бы утром задерживать отъезд в Москву.

– Позвольте, я поговорю с нею, – предложил Раффаеле. – Скажите мне, как спросить.

– Спросите, знает ли она дом Евстафия Алексеевича Ивоницкого.

– Йеушта-кей…

– Ев-ста-фия Алексе-е-ви-ча.

Леонтий спрыгнул с козел, выдернул под дверцей ступеньку.

Царственной походкой, постукивая каблуками кожаных сапог по каменной мостовой, герцог направился через площадь к ландо. Дама облокотилась на бортик и накручивала на палец пушистую рыжую прядь. Улыбалась ему нарумяненными губами.

– Гляди-гляди, ишь как смотрит! – толковала пьяная баба. – Она любит гостей чужеземных. Вон у ней повозка какая! Говорят, немец какой-то подарил, из самого Парижу привёз. Ни у кого в Угличе такой нету!

– А почему эта дама так ярко одета, Катя? – спросила Лиза.

Раффаеле подошёл к ландо, улыбнулся в лицо даме и приподнял на голове шляпу.

– Bonsoir, – она глянула из-под ресниц.

– Моё имя – герцог ди Кастеланьоло. Я ищу дом господина Ивоницкого.

– Господа Ивоницкие на Московской живут, – дама кокетливо повела плечом. – Вам надобно до Казанской церкви доехать и повернуть.

– Знаете ли вы, который дом?

– Знатные домá в Угличе я все знаю. Только там нынче одни старики живут – мне они мало интересны. Вот вы – другое дело… Дайте мне вашу ручку.

Раффаеле снял перчатку. Она улыбнулась, найдя у него на ладони серебряную монету, попробовала её на зубок и бросила в ушитый розами ридикюль. Достала баночку с губной помадой, обмакнула в неё палец и принялась выводить на красивой руке герцога адрес.

– Вы умеете писать?

– Я и по-французски говорить умею.

Её пальчик ласково щекотал ему ладонь.

– Вот вам и мой адрес, – она протянула визитную карточку. – Ежели вам вдруг в нашем городе скучно станет – приезжайте.

Раффаеле сел в карету и показал Екатерине морковно-красные буквы на руке.

Четверня развернулась и пошла шагом к Московской улице, в противоположную Волге сторону. Старые купеческие избы здесь перемежались с каменными домами. Имперское величие недостроенных особняков с колоннами вытесняло русскую допетровскую простоту.

Дом Ивоницких стоял в проулке: двухэтажный, с бревенчатым верхом и белым каменным подклетом, за невысоким глухим забором с деревянными простенькими воротами.

Лиза поглядывала на три окошка, на скособоченное крыльцо. Что ждало её за этими стенами? Надолго ли предстояло ей обрести в них приют? До конца войны? Или уже до венца?..

– Что ж, пойдём, – позвала Екатерина. Лиза, не противясь, последовала за нею в холодную тишину городской окраины.

В окнах горел тусклый свет. Костяная ручка дамского серого зонтика поколотила по деревянному крыльцу.

Ухнула дверь внутренних покоев – и послышались шаги по дощатым половицам. На пороге показалась прислужница: бледногубая, в чёрном платке и длинной телогрейке.