Брат с сестрой подошли в обнимку.

– Садись в карету, Вера, не стой на ветру, – Александр подал ей руку, помог подняться на ступеньку. Затворил дверцу.

– Мне надобно сказать вам, Катрин, – он заметил, что Вера смотрит на них из окна. – Давайте пройдёмся.

Меховые серые полусапожки скользили плоскими подмётками на обломках наста вдоль обочины – Екатерина едва поспевала за быстрым шагом Александра. Солдаты поглядывали на них и довольно хлебали деревянными ложками из котелков. Дуло картофельно-говяжьим бульоном.

Они дошли до привязанных к осине двух лошадей с пустыми санями. Александр остановился. Повернулся лицом. Екатерина смотрела на него доверчивыми, ясными, какими-то (чёрт возьми!) одухотворёнными глазами.

– Катрин, я благодарен вам за Веру. Но… Я буду честен с вами. Я прошу вас не ждать от меня ничего и не надеяться. У меня нет намерений жениться на вас.

Тёмно-серые дуги её бровей дрогнули.

– Вы не любите меня. Но почему вы прощались со мной так, будто…

– Прошу вас, не спрашивайте! Не говорите о чувствах! Катрин, я вижу своё будущее на военном поприще. Служба в гвардии – главное в моей жизни. Я не свободен в выборе жены. А вы не соответствуете кругу жён офицеров нашего полка. Да, вы из хорошей семьи, ваша безупречная репутация вызывает дрожь у всякого, кто слышал о вас. Вы образованны, умны. Нет сомнений, что командир полка одобрил бы брак. Но жёны офицеров гвардии должны иметь общие интересы – а у вас в голове одни цифры и счёты. Мне нужна жена, которая будет танцевать со мной на балах, устраивать званые вечера и очаровывать на них гостей. Вы принимать гостей не любите. К тому же, ваши прямые суждения только отпугивают! Иметь свой собственный ум – это, конечно, похвально, но жене офицера следует проявлять и мягкость, и гибкость характера в особых случаях. Жена подпоручика обязана склонять голову перед жёнами капитана и полковника. Вы же не уступите самому Криденеру, если глубоко не сойдётесь с ним во мнениях. Вы не научены ни петь, ни музицировать, спотыкаетесь на ровном паркете, а за столом у вас на платье всякий раз оказывается капля щей или варенья. Ваши промахи делают вас предметом насмешек моих приятелей, командиров и их жён – тех, от кого прямо зависит моё продвижение по службе! Мой полк не допустит, чтобы вы оказались выше по положению иных уважаемых дам. А это значит, что и мне придётся распрощаться с карьерой. Но я от своей цели отказываться не хочу!

– Мне нечем возразить вам. Я знаю, что жёны ваших командиров не признают меня. Но разве и Нина Ланевская состоит в их числе?

– Княгиня Нина Григорьевна – единственная, с кем вы дружны, но вы стоите для неё по другую сторону от общества офицерских жён. Вы не можете входить в нашу полковую семью, как в неё не входит ваш друг – герцог ди Кастеланьоло. Ваша дружба для Нины Григорьевны – как развлечение, она не имеет ничего общего с продвижением по службе князя Петра Васильевича. Да и терять Ланевским нечего: Пётр Васильевич – полковник гвардии. Нина Григорьевна принимает вас – ей простительно. В глазах офицерских жён вы для неё – некто вроде собственного скомороха.

– Я поняла, – Екатерина заставляла себя смотреть не на снег под ногами, а в лицо Александру. Только бы не дрожали губы, только бы не унижать себя слезами!

Она хотела уйти, но разговор казался неоконченным.

Да разве стоило спрашивать позволения?..

– Постойте, Катрин! Я ценю дружбу с вашей семьёй. На балу у Ланевских, когда вы утопили в колодце мои пистолеты… Две дамы, чьих имён я не стану называть, оскорбительно отзывались о вас.

Александр рассказал ей в подробностях, как случилась известная ссора со штабс-капитаном Черевиным. Не упустил ни единого слова честивших её красавиц.

Она слушала – и склоняла голову против воли. Взгляд её сделался тяжёлым – под тенью насупленных бровей. Ветер рвал шляпку, туго подвязанную под подбородком.

– Позвольте мне идти, – прошептала Екатерина. И пошла прочь. Не оглядываясь.

За воем ветра она не слышала, что Александр следовал за нею до экипажа.

– Благодарю вас, что выслушали меня с достоинством, – он открыл дверцу и предложил ей руку опереться.

Екатерина не дала ему руки.

И слава Богу – Нина не вознамерилась провожать Петра Васильевича до Царского Села!

– Катя, посмотри-ка, первые подснежники! – Александра Павловна вошла в комнату дочери с букетом, перевязанным голубой лентой. – Это тебе от сеньора Раффаеле принесли.

Екатерина две недели провела в постели, и только к Крестопоклонной горячка отступила. Тусклыми, впалыми глазами она следила, как маменька опускала короткие стебли подснежников в пустую вазу. На туалетном столике рядом с кроватью копились записки с пожеланиями выздоровления: десять от княгини Нины Ланевской и ни одной от Веры. Проводив Александра в Вильно, Вера уехала в Москву.

– Хочешь, киселя прикажу Настасье принести?

Екатерина поморщилась и отвернулась на бок.

– Ну, отдыхай. Отдыхай, – Александра Павловна вздохнула и тихими шагами ушла, затворив дверь.

Подснежники клонились из гранёной вазы белыми крылышками. Maman не налила воды… Что с ними станется? Зачахнут, не вынесут сухости натопленного дома – как Екатерина не удержалась от простуды.

Она потянулась за графином, но вошла Настасья с полным кувшином воды для цветов.

– Барыня приказали окно расконопатить. Говорят, дохтур позволил у вас проветривать.

В просторную спальню хлынула влажная свежесть весеннего воздуха. Екатерина услышала журчание под крышей талой воды и звон колоколов. Эти звуки стали напоминать ей, что за пределами её собственной жизни тоже есть жизнь.

Она подняла подушку и села на кровати. Заправила за уши слипшиеся волосы.

– Настасья, подай мне рукоделие.

Тонкая игла принялась вплетать в белое полотно синие и зелёные крестики, рисуя воды Неаполитанского залива.

Когда Настасья унесла ворох сухой пакли, Екатерина запахнула на груди кофту и, опираясь о комод и стулья, подошла к окну. Она увидела ледоход на Екатерининском канале и сидящих на чугунных бортиках ворон. Разносчик кидал воробьям сушёный крыжовник.

Пришлось вернуться в постель: мучил кашель, и слабость одолевала ноги.

Весна пришла в северную столицу проливными дождями. Твёрдый залежалый снег к середине апреля ещё виднелся кое-где, но каменные мостовые старательно расчищались дворниками и блестели, обильно орошаемые дождевой водой.

В Вербное воскресенье Екатерина поехала с княгиней Ниной в новый Казанский собор. После праздничной Литургии облака на северном небе Петербурга разошлись. Белое солнце подсушивало лужи тёплыми лучами.

Подруги ехали в открытой коляске по Невскому проспекту с веточками спящей вербы в руках. Шаль с русским узором обвивала плечи княгини и трепетала от ветерка. Екатерина похудела из-за болезни, но живительный воздух весны свежил её лицо.

Вся ширина мощёного проспекта кишела открытыми экипажами. Из них кланялись двухуголки и шляпки. Богатые мещанки прогуливались пешком под руку с кавалерами. Стучали трости под скрип покрытых рогожами телег, под выкрики разносчиков:

– Постные пирожки!

– Крыжовник! Сушёный крыжовник!

– Первоцветы, подснежники… Купите цветочки!..

У базилики Святой Екатерины католики выходили с мессы. Маркиза Сан-Чезаре и Биатриче первые замахали руками. Коляска княгини завернула к ступеням.

– У вас праздник! – Сибилла схлопнула ладошки от вида вербы. – Позвольте вас поздравить! Дорогая Катари́, вы здоровы и выезжаете!

– Есть ли новости от князя? – спросил Раффаеле.

Нина подала ему руку в агатовом браслете.

– Последнее письмо было из Белоруссии. Пётр Васильевич в добром здравии, но дорога трудна из-за дождей и ледохода.

Екатерина безучастно смотрела на букет вербы в своих руках и пряталась под полями шляпки. Нина одна знала о разговоре между нею и Александром на Царскосельской дороге.

– Вы позволите навестить вас? – обратился к ней Раффаеле, когда карета разворачивалась на Невский.