– Слезай.
Но ноги меня уже не держали. Скуля и сдавленно всхлипывая, я попытался послушаться и кубарем полетел с лестницы. Упал бы, если бы меня не подхватили сильные руки. Я уткнулся в грудь альфы, глубоко дыша, и замел бы хвостом, если бы он у меня был.
– Зачем ты это сделал? – рявкнул альфа, прихватил мою шею сзади ладонью и встряхнул, как непослушного щенка за шкирку. – Ты должен меня слушаться! Делать так, как я говорю!
Слезы уже текли рекой, альфа попытался оторвать меня от себя, но я только крепче в него вцепился, как в единственную теплую, твердую и надежную опору в океане ужаса и холода, который меня захлестывал.
Из горла вырывался уже не скулеж – какое-то сдавленное мычание.
– Да блядь, – раздалось где-то за много километров отсюда, а затем ужас начал потихоньку стихать.
Я продолжал цепляться за альфу, спрятав лицо у него на груди и обхватив обеими руками за пояс. Рыдания, рвущиеся изнутри, постепенно сошли на нет, и альфа дернул меня за волосы. В темноте его лица я не смог разглядеть, только тени. В голове роем перепуганной мошкары носились мысли: «Ты пришел» и «Так хорошо, что ты рядом». Все тело пело от восторга.
– Успокоился? – рявкнул альфа. – Живо пойдем за мной. Никогда. Не смей. Нарушать. Мои. Приказы. – Свои слова он сопровождал толчками в спину, заставляя двигаться ближе к дому. – Лев! Лестницу убери! И разберись там… Давай вперед шагай.
В свете лампы, закрепленной над входной дверью, я смог увидеть стоящего на дорожке Льва. Лицо у него опять было сложным, жалостливым.
Втолкнув меня внутрь особняка, альфа рыкнул, сгреб меня в охапку и вцепился так, что чуть не переломал все кости. Вдохнул запах с кожи на шее, прикусил, и я не удержался от стона. Черт. Мысли все еще путались, но произошедшее я уже начинал осознавать: сбежать мне не удалось – это раз; член опять стоит колом, а между ягодиц мокро от омежьей возбужденной смазки – это два; альфу я видеть почему-то рад – это три.
Наконец он отпустил меня и, схватив за руку выше локтя, потянул вперед. Толкнул в одно из кресел, стоящих в гостиной, и встал напротив, скрестив руки. Сейчас в теплом свете небольших ламп под потолком, которые здесь всегда оставляют включенными на ночь, я смог его рассмотреть. Уже знакомые мне свитер и джинсы заменили белая рубашка и брюки, в которых альфа выглядел… есть синоним слова «сексуально», чтобы это не звучало по-гейски? Я омега, но я же нормальный. Вроде. Был, по крайней мере. Альфа выглядел стильно, вот. Не подкопаешься.
– Сейчас я очень хочу тебя убить, – сдержанным голосом сказал он. – И ты представить не можешь, каких сил мне стоит оставаться спокойным.
Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: он говорит сейчас о том, что каким-то чудом его запах, который во дворе едва не расплющил меня, как букашку, сейчас не исчез полностью, но будто размылся. Я по-прежнему чувствовал давление, желание бухнуться на колени, обнять ноги альфы и смотреть на него снизу вверх, но хотя бы себя контролировал и мог оставаться на месте.
На такое были способны первобытные альфы-вожди, внезапно вспомнил я школьные уроки о таких дремучих временах, что ничего достоверного о них неизвестно, одни только догадки. Считалось, что кланами управляли только те альфы, которые могли подчинить себе каждого, кого встретят на пути. Кто-то полагал, что речь шла о махании кулаками, а кто-то – об особом запахе, который биологически определял самую сильную особь. Такой тест на профпригодность.
– И почему не убьешь? – хмыкнул я, глядя на альфу снизу вверх.
– Хочу сначала поговорить. Так что будь добр, без фокусов. Счет у нас на минуты.
– А дальше что, после этих твоих минут? – спросил я, почувствовав себя наконец спокойно. Откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу.
– Дальше… – тихо сказал альфа, а затем подошел ко мне, сел на корточки и взял за подбородок. Глаза у него были как печные горнила, совершенно безумные, на коже блестела в свете ламп испарина. – А дальше я сдерживаться уже не смогу, и мне придется говорить не с тобой, а с тем комком соплей, в который ты из-за меня превращаешься.
А вот это уже аргумент.
– Какого… Что… Какого хрена? – наконец выдал я, не в силах сформулировать вопрос четко.
Отстраниться от руки альфы я даже не попытался: ощущать ее было приятно и у меня хватало проблем кроме беспокойства об этом.
– Ты, наверное, заметил, что я специфически на тебя влияю, – альфа хмыкнул и встал, а затем сел в кресло напротив. Неосознанно я потянулся следом, но тут же взял себя в руки. Фыркнул: заметил – это еще мягко сказано. Альфа кивнул. – Спешу заверить, влияю я так не только на тебя.
– Но почему?
– Не твоего ума дела, – отрезал альфа и нахмурился. Лицо его было напряженным, высокий лоб перерезали морщины. – Сдержать свой запах практически невозможно. Но я могу это сделать. Нечасто. Ненадолго. Если спокоен. Сейчас я от этого как никогда далек. – Он оттянул в сторону ворот рубашки с острым, как лезвие, сгибом, и впился в меня взглядом. – Так вот, назови мне хоть одну причину, по которой я не должен прямо сейчас отрывать тебе голову.
Я восходящая звезда сборной, вообще-то, и лучший форвард «Линамо» за последние двадцать лет. Так в газетах писали, бабушка даже вырезала ту статью и положила на край кухонного стола, чтобы ненавязчиво похвастаться подружкам, когда те придут пить чай.
– За что ты мне собрался голову отрывать? – рявкнул я вслух. – За то, что я сбежать попытался? Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен был это делать. Ты меня ку-пил, – выделил я последнее слово. – Против моей воли. Ты меня запер. Избил. И чего ты от меня ждешь? Что я буду сидеть на заднице ровно?
– Да, – спокойно ответил альфа, и от взгляда его карих глаз, которые в тусклом свете напоминали провалы, захотелось поежиться. – Именно этого я и жду. Твоя старая жизнь кончилась, теперь – только это. От твоих фокусов одни проблемы.
Нет, он правда идиот или притворяется?
– Знаешь, а какого хрена ты вообще со мной разговариваешь? – я опять откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. – Ты меня зачем купил, чтобы трахать? Ну так вперед! Сам же знаешь, что я лягу, еще и ноги раздвину. Видел уже.
Я скривился. По спине пополз липкий страх от воспоминаний о беспомощности, но одновременно что-то внутри дернулось возбуждением, будто собака сделала охотничью стойку.
– Не раздвинешь, – покачал головой альфа так, как будто мы обсуждали обычную деловую сделку, а не то, как и когда он собрался меня трахать. – У меня гон. Если мы проведем его вместе, то после этого – не раздвинешь. Тебе вообще до фонаря будет мой запах. Иначе я бы с тобой тут не разговаривал.
– Подожди-ка… – в моей голове закрутились шестеренки. – То есть, один секс – и я свободен? В смысле, перестану… вот это все… Ну ты понял!
– Ты вообще ничего не знаешь? Как вы вообще живете?
– Кто – мы?
Альфа махнул рукой.
– После моего гона, если мы проведем его вместе, наши запахи начнут смешиваться. Поэтому ты перестанешь на меня реагировать. Говоря грубо, ты станешь моей парой, равным мне, – альфа фыркнул, показывая свое к этому отношение. – На время, конечно. Через пару месяцев все сойдет на нет. Если мы не повяжемся и я не поставлю тебе свою метку.
– Да ни в жизни!
Оказаться навсегда связанным – с этим? Сердце испуганно заколотилось. Метка – это не неудачная татуировка, ее не сведешь, это не заключенный ради шутки брак, такое не отмотаешь назад. Метку ставят навсегда, после этого уже ни альфа, ни омега физически ни с кем другим не смогут быть. Для них это будет так же отвратительно, как подышать ядовитым газом или дотронуться до сырой рыбины.
Альфа ухмыльнулся краем губ, на его лице промелькнула злость.
– Тебе никто и не предлагает. Я тебя купил, чтобы ты меня слушался. И для отношений. Не для метки.
– Ты дурак? – не выдержал я, несмотря на орущий от тревоги внутренний голос. – Какие отношения, какое слушаться? Да тебя даже собака слушаться не будет по своей воле, и как вообще послушание связано с отношениями?
