– And… what’s thirdly?

– That’s all, two points!

– Alright daddy! – смеются девчонки, гася свет.

На соседней кровати происходит межнациональное культурное слияние. Я засыпаю в предвкушении того, что утром буду чувствовать себя потрясающе. [Ульяна: Вот ты сука!] [Сергей: Ух ты. У меня, кажется, есть идея насчет твоих комментариев]

Была весна.

Мы жили в трёхкомнатной квартире в лучшем городе этой фильдеперсовой планетки. Самую большую комнату занимали Никола, Маша и Элли. Никола – мастер покера и сёрфер, Маша – джазовая певица, Элли – золотистый ретривер, очаровательная и вечно голодная собака. В средней комнате жил я, чувак. А в самой маленькой – Леночка. Обычно в моих рассказах персонажи имеют вымышленные имена, но для Леночки я имени придумать так и не смог, ибо все другие ей почему-то не подходят.

Первые две или три недели я Леночку не видел вообще. Но однажды я сидел на кухне, и туда вошла мрачная красотка в кимоно. Ну как вошла – почти вбежала. Почти в прыжке влетела на кухню. С тёмной своей косой и загорелой своею кожей, с румянцем на щеках и в кимоно она ворвалась на кухню и сразу начала что-то делать. Доставать из шкафчика еду. Варить кофе. Ненавидеть болгарский перец. Я сказал:

– Привет.

Ноль реакции. Я повторил громче. Обернулась. Вытащила наушник из одного уха, сказала «Привет», отвернулась, наушник сунула обратно. Лихо завершив готовку, поставила еду и кофе на серебряный поднос и быстро удалилась. Я подумал, что она, наверное, куда-то опаздывает.

Второй раз мы встретились там же. Я обедал, а Леночка влетела и стала очень быстро готовить еду и кофе. Я заметил, что на этот раз она не в наушниках, и сказал:

– Здравствуй, Лена.

Мы не были представлены друг другу, но знали имена от соседей.

– Привет, – сказала она, повернувшись лишь на долю секунды.

– Как дела?

– Нормально, – сказала она, почти не оборачиваясь.

– Ну так и… чем вообще занимаешься?

– Недвижимость, – сказала она, не оборачиваясь совсем.

– Нравится?

– Не очень.

– Откуда ты родом?

– Из города Д.

С этими словами Леночка вышла из кухни и вернулась, только когда я ушёл. За следующие три месяца мы виделись от силы раз десять. Встречая её, я всякий раз говорил:

– Здравствуй, Лена.

– Привет, – отвечала она, спеша уйти.

Потом вовсе перестала отвечать. Просто шла себе мимо, будто меня не существовало. Она уходила из дому рано, возвращалась около семи вечера, готовила ужин и запиралась в келье.

И было лето.

Никола с Машей и Элли переехали. Я решил перебраться в их комнату. Она была гораздо больше моей. Там был такой огромный шкаф, что моих вещей не хватило, даже чтобы заполнить его наполовину. Такая огромная кровать, что из одного её конца в другой было впору добираться на маршрутке. Мыслям стало просторно.

В комнату, где я жил раньше, заехала Валя. Прибыла из Новосибирска, учится в театральной академии, работает на ипподроме. Лошадей Валя любит и почитает за равных, а они её слушаются. В свои восемнадцать она прекрасно рисует и играет на арфе. Молодые лучше нас. Своими глазами видел, как по людной улице мчался на лонгборде щегол в кепке набекрень и одновременно собирал кубик Рубика.

Валя – девушка-ураган. Ежеминутно она случайно задевает двери, углы, мебель, сваливает что-то с комода, обрывает гардины, бьёт салатницы. Но это пустяки, потому что она всегда улыбается. Валя добрая, поэтому мы нашли общий язык с первой же минуты. Она юна и будит во мне не сексуальные, а отцовские инстинкты. Дожил.

После отъезда соседей мы реорганизовали квартиру. Я убрал из гостиной телевизор, который при мне никто ни разу не смотрел, и поставил на его место гитарный комбик Fender.

На следующий день я встретил Леночку на кухне, где тоже был маленький телевизор. В тот раз он работал.

– Это ты убрал телевизор из гостиной? – вдруг спрашивает Леночка.

– Да, – говорю, – я выбросил его в окно.

– Почему?

– Даже в выключенном состоянии – это плохой символ.

– Символ чего?

– Зомбирования.

– М, – отвечает Леночка.

Она часто так делает, тем самым завершая неинтересный разговор. Сильно напрягает уголки губ и издаёт почти не слышное, короткое «М». Причём она делает это так, что невозможно понять: то ли она неумело скрывает неприязнь, то ли наоборот осторожно её тебе демонстрирует. Леночка всегда на грани.

– Лена, тебе нужен телевизор в гостиной? – спрашиваю я.

– Нет, не нужен. И вот ещё что. У меня аллергия на ладан.

Очевидно, Леночка сказала это, поскольку я жёг в гостиной благовония.

– Я не пользуюсь ладаном, – сказал я.

– М, – сказала Леночка и удалилась.

Мы с Леночкой начали иногда общаться, хотя исключительно по вопросам реорганизации квартиры. Стало полегче. Мы с ней и ураганом Валентиной устроили собрание на кухне. Леночка на меня почти не смотрела, но она разговаривала! Разговаривала со мной! Я даже начал подозревать, что где-то под кимоно у неё теплится душа. И я сказал:

– Давайте устроим новоселье на следующей неделе.

– Ой, давайте! – сказала Валя, роняя сахарницу. – Пригласим друзей и будем петь песни!

– Ой, здорово! – сказала Леночка. – Концерт!

Я ушам своим не поверил.

Мы с Валей организовали новоселье и позвали друзей. Мы создали беседу в ВК и всех туда пригласили. Всех, кроме Леночки. У неё не было никаких аккаунтов в соцсетях. По крайней мере, мы о них не знали.

На следующий день я зашёл на кухню и увидел стройные Леночкины ноги. Она стояла в халатике на стуле у своего шкафчика и тянулась к верхней полке. В мойке высилась гора продуктов, которые Леночка выбрасывала из шкафчика. На милом личике сплетались отвращение и ужас. Леночку трясло.

– Что происходит? – спросил я.

– Там жуки! Ненавижу жуков!

Я подошёл ближе. По всем стенкам шкафчика действительно ползали жуки. Совсем маленькие. Не очень быстрые. Бояться вроде бы нечего, но Леночку выворачивало так, будто из неё изгоняли беса.

– Слезай, – говорю. – Я разберусь.

Она слезла. У нас на кухне лежал апрельский номер журнала «Эсквайр» – наследие Николы с Машей. Я отыскал страницу с лицом Мэтта Дэймона в образе из фильма «Марсианин», вырвал её и встал на стул. Я собирал жуков со стен шкафчика лицом Мэтта Дэймона и выбрасывал их в открытое окно. Леночка стояла поодаль, её всё ещё передёргивало. Когда я закончил, она сказала:

– Спасибо.

За день до новоселья я встретил Леночку в прихожей. У неё была новая стрижка – под каре – и широкий тёмный чокер на шее.

– Здорово выглядишь, – сказал я.

– Спасибо, – ответила она и улыбнулась.

Я удивился, но быстро понял, что она немного пьяна и потому совсем другая.

– Я ещё не показывалась своему мужчине, – сказала она. – Переживаю, что ему не понравится.

– Понравится, – заверил я. – Ты помнишь, что новоселье в субботу в семь?

– Ой, так жаль, я не смогу прийти, – сказала она, сжав уголки губ.

Леночка покинула здание. С тех пор нам вновь стало не о чем говорить.

Каждый вечер пятницы Леночка закрывается в ванной на час, смывает грязь будней и выходит пышущей и светлой. Она надевает хорошую одежду и туфли на шпильке и исчезает из дома до заката воскресенья. Так случилось и в те выходные. Ну а мы с Валей справили новоселье в кругу друзей. Разбили кой-чего по малости.

И была осень.

Приехала мама Леночки – антипод своего отпрыска. Эта вечно говорящая о чём-то женщина счастливила нас две недели кряду. За всё это время поток её сознания, кажется, не прерывался ни на секунду. Все её мысли тотчас обретали форму весёлой обезоруживающей тарабарщины.

Мама Леночки, так же как и дочь, суетлива, но это хотя бы не выглядит так, будто она тебя боится. Она смотрит тебе в глаза, когда говорит. Она постоянно смеётся, хотя и неискренне. Она любит порядок и везде его наводит. Но она не чувствует себя как дома и постоянно находится в состоянии «ухожу-ухожу».