Вот она на кухне готовит дочке суп и смотрит канал «Россия». Я захожу налить себе чаю и вижу Дмитрия Киселёва, который до меня доводит что-то вроде:

– Обама не будет объявлять России кибервойну, об этом он заявил в минувшую пятницу. Но отметил, что атаковать Россию всё равно надо. Обама добавил, что скоро кровь пойдёт из деревьев, и камни в стенах восстанут против хозяев домов…

– Зачем вы это смотрите? – спрашиваю я.

– Ой, сама не знаю! Я уже ухожу, только картошку дочищу быстренько-быстренько, я вам не сильно помешаю?..

– Но вы же понимаете, что это полный бред?

– Понимаю, но как-то… чтобы в тишине не сидеть, дай, думаю, включу, пусть говорит…

– А чем вам тишина не угодила?

– Ну… если есть телевизор, то почему не включить?

– Хотите, я вам музыку включу?

– Хочу.

На кухне был проигрыватель. Я включил маме Леночки Эллу Фицджеральд. Ей понравилось. Элла Фицджеральд и Леночке нравится. А ещё ей нравится Хью Лори – не только как актёр, но и как музыкант. Когда я заикнулся о том, что у него есть занятные смешные песни, Леночка покривилась и сказала:

– М.

В одно из утр я проснулся в дурном настроении. Просто встал не с той ноги. Проходя мимо кухни, увидел там Леночку, сидящую за столом, и сказал ей:

– Доброе утро, Лена.

А она ничего не ответила. Даже бровью не повела. И мне захотелось избить её. Я готов был загубить свой 27-летний стаж неизбития женщин ради нескольких оглушительных смачных ударов по её красивому челу. Мне захотелось схватить её за каре и ёбнуть об холодильник так, чтобы магнитики разлетелись.

Я подошёл, сел за стол напротив Леночки и сказал:

– Лена, может быть, ты расскажешь, почему ты так сильно ненавидишь меня? Что я такого сделал, что у тебя не поворачивается язык элементарно меня поприветствовать? Что я должен в себе исправить, чтобы получить право быть замеченным? Я хочу знать, с кем я ночую в одних стенах. Ты меня понимаешь?

– Да всё нормально, – сказала Леночка.

Она встала, не глядя на меня, поставила на поднос только что вскипевшую турку с кофе и удалилась. Минутой позже в кухню вбежала мама Леночки с вопросом:

– Где аптечка?!

– Вон в том ящике, а что стряслось?

– Боже, боже!..

– Да что стряслось?

– В этом? Или в том?..

– Да вот же! Что стряслось?

– Леночка обварила себе руку кипятком!

Мама Леночки ушла с бинтом. Я поставил чайник, чтобы заварить иван-чай. Мама Леночки вернулась и устало села за стол.

– Хотите чаю? – спросил я.

– Не откажусь. Только мне немножечко, совсем чуть-чуть, вот прямо самую-самую капелюшечку…

– Знаете, – сказал я, – я не могу выйти на контакт с вашей дочерью уже почти год.

Мама Леночки вздохнула.

– Я не могу выйти с ней на контакт уже двадцать лет. Как тебе такое?

– Но почему?

– Лена росла гиперактивным ребёнком. И разговаривала много – ещё больше, чем я. И в школе на одни пятёрки училась, и в бассейн ходила, прыгала там с вышек, рекорды била… А потом оказалась не в то время не в том месте. Ограбление магазина. Два здоровых лба угрожали ей пистолетами. С тех пор она такая. Я ничего с этим не могу сделать. Думала, хоть мужчина у неё появится, станет получше. Мужчина появился, но она что-то не пылает. Любить, говорит, вроде люблю, но не пылаю…

Мне нечего было сказать.

Назавтра приехал Ленин папа: седой, приятный и не менее словоохотливый, чем мама Леночки. Они каждый день устраивали на кухне семейные обеды, чем никогда мне не мешали. Несмотря на это, Ленины родители всё равно постоянно находились в состоянии «ухожу-ухожу». От этого становилось неловко.

Как-то раз я зашёл на кухню во время их обеда. Ленин папа предложил мне выпить с ними вина. Я не отказался и сел за стол. Леночка тут же молча встала и вышла.

Мы выпили вина с Лениными родителями, поговорили о геологии и бандитских 90-х. Говорил по большей части Ленин папа. У него большой жизненный опыт, ему необходимо постоянно с кем-то им делиться. Допив вино, я поблагодарил Лениных родителей и пошёл к себе в комнату. Леночка была в гостиной. Она молча прошла мимо меня и вернулась на кухню. Позже тем вечером я впервые услышал через стену, как Леночка мастурбирует.

Хотя Леночка порой ссорилась с родителями, она общалась с ними куда лучше, чем со мной. Она была приветлива с Валей, даже шутила с ней и смеялась, но только когда меня не было рядом. Я мог слышать её смех лишь из другой комнаты. Когда в моём доме стала появляться Алге, они с Леночкой тоже нашли общий язык. Лена, кажется, даже обрадовалась, когда я сказал ей, что Алге будет жить с нами.

И была зима.

Я работал у себя за столом, когда дверь распахнулась, и кто-то ворвался в комнату. Я знал, что без стука и с такой решительностью могла войти только Алге – она делала это каждый вечер. Но это была не Алге. Это была Леночка.

Чтобы понять моё удивление, вам нужно знать, что Леночка не только никогда не переступала порог моей комнаты, но даже постучав в дверь (что, конечно, случалось лишь по самой крайней необходимости), она никогда не открывала её. Я кричал «Войдите!», но она ждала, пока я подойду и открою сам. Но сейчас Леночка с растрёпанными волосами и голыми ногами в чуть распахнутом кимоно влетела в мою комнату и громко сказала:

– А где А… А…

Она никак не могла запомнить имя Алге.

– Кто? – спросил я.

– Ну А… А… А…

Ничего не получалось. Я сказал:

– Алге.

– Да, где Алге?

– На репетиции.

– Жаль… Будешь водку пить?

Мне не хотелось водки, и у меня была уйма дел, но меня разобрало любопытство. Я шёл за Леночкой на кухню, с каждым шагом убеждаясь, что она пьяна вдрабадан. На кухне Валя сметала осколки разбитого блюдца. Леночка поставила на стол бутылку «Финляндии» и смородиновое варенье. Мы выпили по одной, закусили вареньем, и Леночка сказала:

– Во-первых, я лесбиянка.

Я усвоил эту весть спокойно.

Валя – тоже, не считая того, что она зацепила ногой провод и чуть не обрушила микроволновку. Лену было не узнать.

– Во-вторых, моя первая любовь – японец. Он был практикант у нас в институте. Я не могла признаться ему в любви. Практика закончилась, и он уехал на родину. Я больше никогда его не видела. С тех пор я страстно люблю восток. Изучаю японский. И я лесбиянка.

Мы ничего не спрашивали. Леночка рассказывала.

– У меня была женщина. Я любила её, но она уехала жить в Париж. И теперь я встречаюсь с мужчиной, похожим на японца. Кажется, он калмык. Это напоминает мне о востоке. Сегодня он сделал мне предложение. А я отказалась. Вот и пью. И внутри меня такая чернота. Если бы вы только знали, какая внутри меня чернота!..

Леночка задрожала всем телом и разрыдалась. Валя принялась её успокаивать, но её пальцы запутались у Леночки в волосах. Я всем налил водки.

– А родители мои не живут вместе, – продолжала Леночка. – Но мой папа – очень хороший человек.

– Это правда, – сказал я.

– Он столько всего видел, – сказала Леночка, – столько всего знает. Он и в Питере работал.

Вспомнив, как мы обсуждали с отцом Леночки тему лихих девяностых, я, не подумав, ляпнул:

– Кем работал? Бандитом?

И осёкся. Чёрт возьми, можно ли было сказать что-то менее уместное девушке, чья жизнь пошла под откос из-за ограбления?

– Нет, Сергей, – очень строго говорит Леночка. – Нет. Не бандитом.

Её слёзы вдруг куда-то деваются. Она смотрит на меня в упор, качая головой и словно бы трезвея и находя спасение в справедливом порицании.

– Нет, – повторяет она, не сводя с меня глаз. – Нет. Нет. Нет. Не бандитом…

– Я понял, понял, – говорю. – Просто неудачная шутка…

– Нет, Сергей. Нет. Нет. Нет…

Тогда я осознал: существуют люди, которым просто лучше никогда друг с другом не разговаривать. Я поднял стакан, мы все выпили и закусили вареньем. Леночка продолжала смотреть на меня и повторять:

– Нет. Нет. Нет…

Засветился экран её смартфона.