– Зачем тебе это надо? Верила бы в своего бога, – недоумевала Антонина Георгиевна.
– Я дала обещание Христу, что буду верно служить Ему, если он поможет мне стать врачом.
– Поэтому ты сейчас моешь полы и унитазы? – хихикнула старушка.
– Это пока я мою полы и туалеты. Но так будет не всегда, – заверила ее Камила.
– Уж лучше бы ты сидела дома, как все японские женщины, и делала бы суши.
– Я не японка! – расхохоталась Камила. – Хотя суши очень люблю.
Глаза Антонины Георгиевны загорелись новым огоньком.
– Вот расскажу тебе одну историю, как наши русские парни делают суши, – заговорщицки прошептала старушка. – Уж они работают далеко не так добросовестно, как ты.
Антонина Георгиевна резво вскочила на ноги, встала перед Камилой, как на сцене, и понеслась. Уж если она бралась что-то рассказывать, то делала это всегда очень эмоционально, жестикулируя, восклицая, вздыхая перед каждым словом.
– Вот работала я четыре года назад в суши-лавке на набережной, – начала она, – тоже полы мыла, мусор выносила. Ну, ты знаешь эти генеральские обязанности. Так вот, пришла как-то молодая парочка и заказала себе порцию этих сушей, или сушов, уж не знаю, как верно склонять эти ваши китайские слова. Значит, стоит наш русский сушекрут за прилавком, роллы крутит. Мало того что рис летит во все стороны, так он еще, знаешь, что делает? Вот он накрутит эти роллы, а потом там же нужно концы подрезать. И вот он с одного конца хвост отрезает, ножом его на пол скидывает и говорит: «Это на хрен!», а потом отрезает другой конец и тоже на пол сгребает со словами: «А это за хрен!» Я вот как это услышала, теперь смотреть на эти роллы не могу. Я даже если голодная помирать буду, не взгляну на них. Покрыли эти роллы хренами, как можно после этого такое есть?! Вот так люди работают, а ты тут о совести да о халатности говоришь. Я если и облегчаю немного работу, но по сравнению с этими поварами-сушехренами все делаю очень добросовестно!
Весь ее эмоциональный рассказ сопровождался громким заливистым смехом Камилы, который разносился по всей санитарной комнате и через открытую форточку выливался на улицу. И случись же именно в этот момент старшей медсестре стоять на балконе соседнего отделения и услышать этот детский смех. Через пару минут старшая уже стояла на пороге санитарной комнаты и сердито чеканила, что нужно провести генеральную уборку в четвертой палате. Видите ли, ей совсем не понравилось, что эти санитарки распустились.
– Доржались мы с тобой, – прошептала Антонина Георгиевна. – Бери тряпки, а я ведра возьму.
Вот такими были рабочие будни Камилы. И несмотря на всю грязь, с которой она имела дело, ей все же нравилось осознавать себя частью всей этой огромной больничной системы, пусть даже она находится в самом низу, занимая должность обычной уборщицы. Она утешала себя тем, что не всегда будет мыть лестницы и унитазы. У нее есть будущее, и она поднимется к нему с низов. Так ведь ее учили отчим и пастор Иосиф.
По воскресеньям Камила прилежно посещала церковь на Хорошева. С тех пор как Камила стала прихожанкой этой церкви, она не пропустила ни одну службу. Покой и мир, которые она находила там, давали ей силы верить в свое светлое будущее.
Пастор Иосиф был пожилой мужчина лет семидесяти. Двадцать лет назад он приехал из Германии как миссионер. Он плохо говорил по-русски, поэтому рядом с ним всегда верно шагала его переводчица Рита, которая была всего на десять лет моложе него. Сопровождая его во всех делах, Рита старалась слово в слово переводить его проповеди, советы, передавать ему все исповеди и просьбы прихожан. Когда Рита была рядом, то казалось, что пастор Иосиф говорит с людьми ее голосом, а ее словно и вовсе не было в помещении, настолько она умела сливаться с его речью. Иногда, когда пастор был сердит, она тоже говорила очень сердито, а если пастор мог прослезиться, то плакала и она. Когда он поднимал свою руку, она поднимала свою. Это была верная женщина, с которой Камила познакомилась сразу же, как пришла в церковь. Рита представила ее пастырю Иосифу, который с первого дня принял ее так, словно уже слышал о ней и ждал ее появления очень давно. Так и началось ее воцерковление. Рита давала ей советы, как нужно себя вести в церкви и что нужно сделать, чтобы понравится жене пастора, у которой был очень строгий и требовательный характер. У пастора Иосифа был большой дом, где он принимал гостей или давал временное пристанище членам церкви. Чтобы содержать такой огромный дом в чистоте, требовались ловкие руки и сильный характер. Рита нередко просила молодых девушек из церкви прийти и помочь прибраться в доме у пастора. И вот однажды, под самый конец августа она попросила Камилу об этом одолжении. Камила с радостью согласилась, посчитав это за честь. К тому же у нее уже был хороший опыт в уборке и чистке. Ведь сестра-хозяйка хирургического отделения была на редкость капризной женщиной. Она следила за Камилой каждый день, ходя за ней с белым платочком, как будто это доставляло ей нескончаемое удовольствие. Нередко Камиле приходилось убираться заново, потому что грозная сестра-хозяйка отодвигала при ней все тумбочки, указывая на пыль в самых темных углах, вставала на цыпочки, чтобы достать до высокой перекладины дверей своим платочком и показать Камиле ее недобросовестную работу. Начальство не ленилось заглядывать под унитазы, высовываться в окно почти по пояс, отодвигать железные койки, поднимать обшарпанный линолеум, одним словом, делать все, чтобы найти самые темные углы, где Камила не прошлась своей рукой. Сестра-хозяйка требовала полной отдачи и посвящения тряпкам и ведрам. Швабры она не любила, считая их приспособлением для лентяек. Поэтому Камиле приходилось мыть лестницы и кабинеты медперсонала руками и только руками. Очень скоро Камила ко всему приловчилась и напрочь лишила сестру-хозяйку удовольствия хоть на что-нибудь поворчать. Так что теперь Камила знала, где прячется пыль, как удалить мочевой налет на унитазе, как справиться со ржавчиной и как правильно мыть окна, чтобы они не запотевали, а также многое другое, что касается добросовестной уборки помещения. Вот почему Рита была в восторге от той чистоты, которая осталась от Камилы. Теперь впредь Рита звала на помощь только Камилу. Это было первое служение Камилы в церкви. Она хотела, чтобы это было именно служением, усердным, от всего сердца и бескорыстным. Первые два раза Рита настаивала на том, чтобы Камила взяла деньги за уборку, но в последующие два раза, когда Камила после своей работы убегала, не попрощавшись, Рита перестала настаивать на своем.
Лето закончилось. Перед тем как начался новый семестр, Камила нашла на улице Нарвской уютное семейное общежитие. Там ей предложили просторную светлую комнату на двоих. Она сразу же согласилась, и вместе с Аннель они тут же заселились в это общежитие. Сестры были очень рады снова жить вместе. На счастье, прямо на первом этаже общежития открылся новый салон красоты, куда Аннель и устроилась на работу. По утрам сестры решили выходить на пробежку. Церковь находилась в тридцати минутах ходьбы от их нового жилья. На рассвете, с шести до семи, там проходили ранние молитвы. Туда и начали бегать по утрам сестрички. Обычно, проснувшись в пять утра, они молча одевались, умывались и бежали до ворот церкви, не проронив ни слова. Иногда сон одолевал их даже после пробежки. Потом они сидели на коленях и молились, а иногда тихо дремали, но так, чтобы никто этого не заметил. Молитва длилась полчаса, потом они пели гимны, а затем пастор Иосиф минут десять проповедовал. Пастор всегда был очень аккуратным в словах, соблюдал время и никогда не пускался в пустословие. Даже если эта проповедь была обличительной, она все равно была полна искренней любви по отношению к слушающим. Не было в его проповедях упрека, высокомерия или даже намека на ложь. Он всегда говорил очень простым, понятным для всех языком. Во всех его проповедях красной нитью тянулась одна и та же тема: любить Бога, любить людей, любить природу. Утреннее служение заканчивалось ровно в семь заключительной молитвой «Отче наш». Сестры выходили из церкви, и тут они уже болтали всю обратную дорогу. Они могли петь, пританцовывая прямо на тротуаре. Юность, дружба, особая сестринская связь делали их общение ярким и незабываемым. Даже родные люди не всегда понимали, о чем говорят сестры и над чем смеются. Еще с детства у Камилы и Аннель появились свои игры, привычки, зашифрованные фразы и слова. Бывало такое, что в обществе других людей они могли переглянуться и начать над чем-то смеяться. Никто не мог уловить тот момент, который показался этим сестричкам особо забавным. Обе девочки были великолепные хохотушки. Во всех, даже самых серьезных, ситуациях они находили над чем посмеяться.
