Туман Уже опал последний лист. И с той горы, что горбит спину, Туман-иллюзионист, Спустился медленно в долину. И вот пополз во все края, Укрыв молочною завесой Шоссе, конюшни, тополя, Аэропорт за дальним лесом. Шагая к дому наугад Под всё густеющею дымкой, Я вижу, как бледнеет сад. Как елка стала невидимкой. Как все теряет плоть и вес, Становится бесцветно, мглисто. О Боже, даже дом исчез По воле иллюзиониста! Исчез, и не ищи – ведь зря! Он был – и нет. Он канул в бездну, Как горы и как тополя, Как я когда-нибудь исчезну. Вот даже самый ближний куст Передо мной растаял сразу. И мир, знакомый наизусть Уж недоступен больше глазу. Береза У шоссе – за первым километром. Где дорога круто рвется вниз, Извиваясь под осенним ветром, Исполняет дерево стриптиз. Сбросив наземь все свои одежки — Всё дотла, не сыщешь и листок. Лишь остался на точеной ножке Белый ослепительный чулок. Как в тяжелом приступе психоза, В голубом бензиновом дыму — Пляшет обнаженная береза У машин проезжих на виду. Плавен выгиб тоненького стана, Нежен веток дымчатый плюмаж; Ей бы на холсте у Левитана Украшать какой-нибудь пейзаж. Или в русской выситься деревне, Где растут поэты от сохи, Где березы, стройные издревле, Попадали в песни и стихи. Я стою, как будто бы на тризне У шоссе, где смрад и визг колес… Горько мне, что не сложились жизни Так как надо – даже у берез! Влюбленные лошади Глубокий дол, и словно пламя всполохи, — Хвосты и гривы рыжие полощутся, И нежно, наклонив нечесанные головы, Стоят под ветром две влюбленных лошади. Над ними небо – лучезарным куполом. Полынный запах солнечного луга; Ну, а они – так влюблены по-глупому. Вот в этот мир цветущий и друг в друга. А ветер дует, ковыли обшаривая, И никого вокруг, их только двое — Замкнутые в два дивных полушария: Одно зеленое, другое голубое. Замкнутые в два дивных полушария. Осень в горах
Осень – вылитая из бронзы. Солнце кажется гонгом лучистым, И дубы, величавые бонзы, Над ущельем стоят каменистым. Тихо все, у песчаной запруды, Спят рыбешки на каменном донце; Валуны, ожиревшие Будды, Животы согревают на солнце. Облака над вершинами низко Проползают всё мимо и мимо, И как будто бы в храме буддийском Аромат горьковатого дыма. У океана Ветер дует и дует, – напорист и рьян, Пальмы гнет и пылит у курортного скверика. Как рубанком стругает с утра океан, Вьются белые стружки у желтого берега. Распирает под ветром опять паруса И веселое солнце на запад катится. Золотит берега, розовит небеса И на каждой волне, расколовшись, дробится. Вот в сверкающих брызгах волны поперек, Под шального прибоя размерные залпы, С оснеженной вершины скользит паренек И тотчас же взлетает на новые Альпы. И девчонка бежит по песку босиком, А за нею собаки, – отчаянно лают, Пахнет рыбой, смолою и мокрым песком И три тысячи чаек кричат и летают. То кидаются в небо, над пляжем паря, То в прибой окунутся – высокий и хлесткий; Белый парус до самой волны накреня, Кто-то ловит ладонью слепящие блестки. А девчонка бежит вдоль шипящей межи, Мимо мокрых камней в голубой крутоверти. И повсюду грохочет и буйствует жизнь, — Жизнь чистейшего сплава, – без примеси смерти! «Не зачерствей как пень с годами…» Не зачерствей как пень с годами, Окаменеть не торопись, Опять вишневыми садами В далекой памяти пройдись. Мимо давно знакомой хаты Перешагни за перелаз, Где рыжий клен, как пес кудлатый. Тебя облизывал не раз. Где с детства были сердцу любы Душистый стог и сеновал. Где частокол, оскаля зубы, Крапиву в зарослях жевал. Пройди к ручью, где вечность не был. Где в зной, чтобы набраться сил. Ты, над водой склонившись, небо, Хватая пригоршнями, пил. Остановись у той же липы, К земле колени приклони И из ручья, как прежде, выпей, Вновь неба русского хлебни. Потом в густой траве укроясь, Приляг и сквозь завесу трав Смотри, как вытянется поезд, Лиловым дымом степь застлав. Как поравнявшись с лесом вскоре, Переползет через поля, И в небо – голубей, чем море — Уйдет, как молодость твоя. Уйдет, как жизнь, неповторимо! Зови и плачь – не возвратишь! Побед и поражений мимо — В ночную синь, в ночную тишь. |
