«Пора расстаться нам. Давай рассудим…» Пора расстаться нам. Давай рассудим трезво. Напрасно мы себя надеждой льстим. Для жизни искалеченной протезов Еще никто не мог изобрести. Как объяснить тебе, чтоб поняла ты четко, Что мы не можем!.. Незачем – вдвоем! Как не сдаваться, если дрогнет нотка В усталом голосе твоем? Сложить бы вещи и скорей – на поезд! Письмо короткое тебе оставить здесь, Чтоб на вторые сутки, успокоясь, В свою работу по уши залезть! Чтоб лгать друзьям о легкости разлуки, А возвратясь домой в свою пустую клеть, Присесть к огню и стынущие руки Теплом искусственным стараться обогреть. Чтоб поздней осенью, под веток черствый скрежет И тусклый свет ущербленной луны, Грустить о той, с которой я пережил Три страшных года мировой войны. «Когда из этой жизни прочь…» Когда из этой жизни прочь Я отойду в пределы ада — Все будет так же. Та же ночь Придет сюда в окно из сада. И не изменится ничто, Ни эта ложь, ни эти бредни, И будет также здесь пальто Висеть на вешалке в передней. Как и теперь, сухой листок Уронит тихо ветка клена, И так же поезд на восток В два сорок отойдет с перрона. На темной насыпи кусты Мелькнут за поворотом снова, И так же, так же будешь ты, Как и меня, любить другого. Зима Воют вьюги по неделям, — Видно, норов их таков, И хребты ломает елям Непосильный груз снегов. Убегу – тогда ищи-ка! Из-за ветл зовет река. Будет мною лед исчиркан Беглым почерком конька. За рекой чернеют срубы, Я с тобою встречусь там. Приморозит «ветер губы К ярким девичьим губам. Приморозит, не отпустит! Он шутить не любит зря! Я вернусь, когда за устьем Будет снег топить заря. Отплытие Уже качнулся серый борт, Уже толпой гудят причалы! Передо мной туманный порт И дышит море за плечами. Я отплываю на восток. Скрипят расшатанные реи. Прощальный белый твой платок Там над землей, как чайка, реет. Пускай не порвана тесьма Соединившего нас горя, Но ты мне не пришлешь письма, Когда меж нами ляжет море. Когда я стану одинок, Разлукой нерушимой ранен… Плывем. А белый твой платок, Как чайка, мечется в тумане. «Нет, поступить иначе я не мог…»
Нет, поступить иначе я не мог. Теперь ничто меня с тобой не свяжет И память о тебе, как вечное клеймо, Морщиной темной над бровями ляжет. У чьих-то бедер жадных и тугих Пойду мутить назойливую память, Но в сердце вновь возникнет горький стих И буду жечь, упорствовать и плавить. Однообразные, ненужные года!.. Ничто не исцелит от тяжкого недуга, Но слово “родина”, быть может, мне тогда Придет на ум, как имя друга. И я вернусь. Угрюмый паровоз Уволочет меня от тления и сплина, И осень каплями тяжелых грустных слез, Как мать, оплачет возвращенье сына. Там будет все, как будто бы вчера: Весь город мой в людском немолчном гуде, И те же дни, и те же вечера… Но только там одной тебя не будет. И где-нибудь, не знаю точно – где, Мой любопытный друг меня расспросит О стройной девушке, о ласковой жене, Которую я так нелепо бросил. «Сегодня день так сумрачен и мглист…» Сегодня день так сумрачен и мглист, В холодном небе затерялась просинь… Я так любил, когда шуршащий лист Мне на плечо клала спокойно осень. Когда, от сутолоки дней устав, Наполненный тоской однообразных будней, Уходишь за город, и блеклый цвет листа Воспоминанья потихоньку будит. Так было раньше. Но сегодня – нет! Пускай не опадают листья! Они во мне шевелят только бред Твоих волос туманно-золотистых. Куда итти, куда бежать теперь? Мне не найти покоя в желтых ветвях. Вернусь домой… Ехидно скрипнет дверь, Вползая в комнату на заржавелых петлях. Потом безвольно брошусь на кровать, Линялым пледом с головой укроюсь, И в сотый раз попробую понять Свою беспутную, мучительную повесть. И буду медленно, но нагло по пятам Преследовать события и даты, И, наконец, пойму, что жизнь моя по швам Разлезлась, как пиджак потертый и помятый. |
