1959? «Старый кот с отрубленным хвостом…» Старый кот с отрубленным хвостом, С рваным ухом, сажей перемазан, Возвратился в свой разбитый дом, Посветил во мрак зеленым глазом. И, спустясь в продавленный подвал, Из которого ушли и мыши, Он сидел и недоумевал, И на зов прохожего не вышел. Захрустело битое стекло, Человек ушел, и тихо стало. Кот следил внимательно и зло, А потом зажмурился устало. И, спиной к сырому сквозняку, Он свернулся, вольный и надменный, Доживать звериную тоску, Ждать конца – и не принять измены. 1959 «Вся жизнь прошла, как на вокзале…» Вся жизнь прошла, как на вокзале, — Толпа, сквозняк, нечистый пол. А тот состав, что поджидали, Так никогда и не пришел. Уже крошиться стали шпалы, Покрылись ржавчиной пути, — Но я не ухожу с вокзала, Мне больше некуда идти. В углу скамьи под расписаньем, Просроченным который год, Я в безнадежном ожиданьи Грызу последний бутерброд. 1959 «Любовь не кончилась – она…» Любовь не кончилась – она Живьем разлуке отдана, Чтоб в снах и в песнях длиться, — И влагой перья вороша, Слетает к ней моя душа, Как в летний полдень птица. Она – прозрачный водоем В именьи облачном моем И с радугой в соседстве, — Где всё былое во плоти, Где можно бусинку найти, Потерянную в детстве. Где можно молодость опять Цветком ромашки ощипать По лепестку – до «любит»… Любовь не кончилась – она Мне светит с голубого дна, Из самой тихой глуби. 1964 «Слоятся дыма голубые складки…» Слоятся дыма голубые складки, Опал костер, мерцает рыхлый жар, — Но подметенных листьев отпечатки Еще хранит осенний тротуар. Сгорело всё, что эта жизнь дала мне, Подметено. И пепел сер и чист. И лишь стихов прозрачный след — на камне Запечатленный лист. 1964 «От горя удаляясь, отдыхая…» От горя удаляясь, отдыхая — Вдруг изумиться: всё еще жива? Под инеем легла полусухая, Но крепкая октябрьская трава. А утром солнце иней растопило, Его роса по-летнему светла, — Трава живет. Ей тоже больно было, Но боль прошла. Почти совсем прошла. 1964
Ясень Вот свежий пень и щепок след: Здесь ясень мой срубили. Стоял он много тихих лет, Крепчая в стройной силе. И, так спокойно сожжены, Золой распались жгучей Все сорок три его весны И осени летучих. Мой друг, – с покорной простотой Тепло отдавший людям, Теперь твой дух за той чертой, Где все мы вместе будем. Теперь ты в облачном саду, Где жечь и резать – нечем, И я иду к тебе, иду Для неразлучной встречи! 1971 «Холод, ветер… А у нас в Крыму-то…» Холод, ветер… А у нас в Крыму-то У кустов – фиалок бледных племя, И миндаль, как облако раздутый, Отцветает даже в это время Там, над морем. А у нас в Стамбуле По террасам над Босфором синим На припеке солнечном уснули Плети распущенные глициний, — Разленилось. А у нас в Белграде, Хоть ледок еще по лужам прочен, Но вороны с криком гнезды ладят, И трава пробилась у обочин Тех тропинок… А у нас в Тироле Мутный Инн шумит в весеннем блеске, И в горах, где дышится до боли, Зацветают вереск и пролески. И стоит сквозной зеленый конус Лиственницы нежной на пригорке. До нее я больше не дотронусь, Не поглажу. А у нас в Нью-Йорке… 1971 «На весенних кленах даже листьев нет…» На весенних кленах даже листьев нет, Только красноватый неумелый цвет. Не трепещет тенью серых веток взмах И морщин слоновых лепка на стволах. Под высоким солнцем медленно иду, Ощущая радость остро, как беду, И родство с косулей, крокусом и тлёй — Кровное со зверем, травное с землей. 1971 «Слушай, Жизнь! Меня, твою родную…» Слушай, Жизнь! Меня, твою родную, Тоже где-то в мире сохрани, — Я тебя к стихам моим ревную. Я уйду – останутся они. Ими полны многие страницы — Легкий нержавеющий сосуд, — Чей-то с ними взгляд соединится, Чьи-то губы их произнесут… Я беру лицо твое в ладони: Посмотри и улыбнись опять. Неужели ты меня прогонишь, Словно невнимательная мать? Мне недолго пить красу земную, Но пока я вижу и дышу — Я тебя, любимая, ревную Даже к моему карандашу. |
