«Пушкин…»
Пушкин.
Лермонтов.
Лорка.
Сколько в самом расцвете
(вспомнить страшно и горько)
сгублено было поэтов.
Взяли в слуги мы
атом.
Смерти пыл укротили.
Им – безоружным солдатам —
песни одной не простили.
Потьма. Хмурый край света.
Маска.
Ланцет «хирурга».
Снова в нашем столетье
люди лишились друга,
Музы – поэта.
Январь 1973
Бонгард Сергей Романович
(1918–1985) – художник, поэт, педагог
Родился в семье юриста в Киеве, который он, по воспоминаниям В. Синкевич, называл «самым красивым городом в мире». С детства проявлял способность рисовать, учился живописи в Киеве и Праге, позже – в Вене и Мюнхине. Его первым учителем был М.М. Яровой.
В 1943 году в потоке беженцев попал в Германию, прошел через лагеря Ди-Пи в американской зоне и в 1948 году эмигрировал в США, где преподавал живопись, позже открыл собственную школу живописи в Санта Монике (штат Калифорния), пользовавшуюся известностью у американских деятелей театра, кино и музыки, и филиал этой школы в Рексбурге (штат Айдахо), по природным условиям напоминавшем родные края. Этой школе Бонгард дал название «Киевщина».
Стихи писал с юности. Его поэтическим наставником и другом с киевских времен был Иван Елагин. Тесная дружба связывала его и однокурсником Киевского художественного училища поэтом и художником Владимиром Шаталовым. Оба они удостоились чести стать членами Национальной академии художеств (Нью-Йорк). Именно Бонгард оформил обложку первого серьезного сборника поэтов Ди-Пи «Стихи» (Мюнхен, 1947), куда вошли и 9 его стихотворений: «Актрисе», «Пора расстаться нам», «Когда из этой жизни прочь», «Зима», «Отплытие», «Нет, поступить иначе я не мог», «Сегодня день так сумрачен и мглист», «Шторм», «Ей». Почти все они обращены к Галине Нечи, с которой автор расстался. Позже, как вспоминает В. Синкевич, Нечи объяснила этот разрыв кратко и выразительно: «Оба мы были артистами». Лирический герой сравнивает прежние чувства с бушующем от восторга театральным залом. Тем горче осознание ушедшей любви, когда
на сердце щемящая жалость
Обманувшей когда-то мечты…
И, как память о прошлом, осталось
Между нами ненужное «ты».
И грусть разлуки соединяется с осознанием своей вины перед «стройной девушкой и ласковой женой», «которую я так нелепо бросил», и пониманием, что «что жизнь моя по швам / Разлезлась, как пиджак потертый / и помятый», а «для жизни искалеченной протезов / Еще никто не мог изобрести».
Характерно, что цикл завершается стихами, связывающими любимую и родину:
И годы скитаний, и суетность дней
Горячую память во мне не осилят
О той, что не знала России моей,
Но столько напомнила мне о России.
Россия для Бонгарда неразделима с Украиной («Детство мое тихое. / Тын, да хата с мальвами»), с залитым дождем Киевом.
В более поздних стихах поэта появляется Волга, «Невы зеленое игорное сукно», купол Исакия, темный петербургский двор Раскольникова, «душистый стог и сеновал», березы.
Ностальгия неизменно присутствует в стихах поэта. Но никогда не принимает трагического характера, хотя порой и вырываются строки вроде: «Все ушло навсегда и не жди» или «Горько мне, что не сложились жизни / Так как надо – даже у берез!».
Но поэт мужественно переживает такие мгновения, жизнь привлекает его во всех ипостасях
В поэзии Бонгарда можно найти восхищение стихийными силами природы («Начало бури», «Вздымались и рушились тучи…»), не похожей на олеографические открытки. Характерно, что ветер, месящий волны, сравнивается со скульптором, мнущим глину; «бешеный круговорот» воды – с рвущимся на свободу рабом Микеланджело Буанароти, а «крутые бугры» волн – с торсами Огюста Родена.
Есть у Бонгарда и другая природа, родственная человеку, придающая людской жизни радость существования и позволяющая сказать: «Не знаю, как там на Олимпе, / Но тут – божественно у нас!» («Дождь в засуху», «У океана», «Осень в горах»).
Художественным образом, воплощающим красоту мира стала у Бонгарда сирень:
Сады бушуют, рвутся в небо, даже
Его просторы стали им тесны,
И улицы кипят в ажиотаже
От ливня, от сирени, от весны…
Не случайно, Иван Елагин в стихотворении «Памяти Сергея Бонгарта» написал:
Мы выросли в годы таких потрясений,
Что целые страны сметало с пути,
А ты нам оставил букеты сирени,
Которым цвести, и цвести, и цвести…
Любовь к жизни отчетливо проявилась в стихах поэта о смерти:
С курносой смертью ежели
Я встречусь наяву,
Немногие пережили —
Но я переживу.
И вновь мысль художника обращается в родине:
Пес идет умирать из дома —
Человек возвращается в дом.
Не с того ли я вижу всё чаще
Крест с рябиной, где к небу лицом,
В самой гуще кладбищенской чащи
Похоронены мать с отцом?
Уже будучи тяжело больным он мужественно говорил о своем конце: «Мне последнее время труднее уснуть, / Уже меньше надежд, и желаний, и планов. / Знать, пора собираться в положенный путь, / В путь, в который с собой не берут чемоданов».
Художник по профессии, С. Бонгард удивительно живописен в стихах. Цвета, тона, оттенки моря, дождя, городского пейзажа или гор, даже запахи поражают своей точностью (в шторм у моря «черное лоно», «лиловая вода», «зеленая вода»; «полынный запах солнечного луга»; «молочная завеса» тумана; «птица сонная»; «кривые вербы»).
Удачны и метафоры поэта («космы небес», «сосняк на скале, как гребенка», «как рубанком стругает с утра океан, / Вьются белые стружки у желтого берега»; «солнце кажется гонгом лучистым»; «дубы, величавые бонзы / Над ущельем стоят каменистым»; горы «горбят спину»; «туман-иллюзионист»; «ветряная мельница / Неустанно крестится»).
Публикации
Память //Грани. 1946. № 2.
Стихи // Стихи. – Мюнхен, 1947
Стихи //Встречи, 1979, 1980, 1981, 1982, 1983, 1984, 1985.
Стихи // Встречи. 1983–1985.
Стихи // Перекрестки, 1979–1982. №№ 3–6.
Актрисе
Это было, но память упорно
Сохранит, как недавнюю близь,
Этот сумрак актерских уборных,
Этот приторный запах кулис.
Помню: зал до краев переполнен,
В дымном воздухе гулкая дрожь —
Это плещутся звуки, как волны,
У кильватерной линии лож.
Ты поешь. В нарастающей крепи
Голос к люстрам взлетел и упал.
Длится миг… И как будто бы с цепи,
Обезумев, срывается зал.
Бьет крылами, как дикая стая,
Стонут ярусы гудом перил,
Хлынет к рампе, бушует – и, стая,
Снова рушится всплесками крыл!
Вьется занавес в буре оваций,
Я смотрю на тебя, не дыша —
И цветами душистых акаций
Осыпается в счастьи душа.
…Это было. Прошло, как проходит
Все. Как ты, моя жизнь, отгоришь.
Лишь висят в театральном проходе
Пожелтевшие клочья афиш,
Да на сердце щемящая жалость
Обманувшей когда-то мечты…
И, как память о прошлом, осталось
Между нами ненужное «ты».