Шторм Косая молния стегнула горизонт И подала сигнал к началу боя. И гром скомандовал. И дрогнул гарнизон, И ветер двинул тучи за собою. В открытом море, огибая мол, Построившись у крепостного форта, Побатальонно цепи черных волн Неутомимо шли на приступ порта. И взяли порт. Они прорвались там, Где берег был песчанее и ниже. А ветер мчал за ними по пятам И вел их в бой на штурм рыбачьих хижин. Всю ночь сопротивлялись берега И медлило сдаваться плоскогорье. А на рассвете, с жадностью врага Собрав трофеи, отступило море. Ей Мы встретимся снова на этом углу… Все снова и снова, и так до разлуки. Но в памяти я навсегда сберегу Твои обнаженные нервные руки, Бездонную глубь твоих ласковых глаз, Такой необычный изысканный профиль — Я все постараюсь запомнить сейчас, Я их зазубрю, как любимые строфы! Потом мы простимся. Расстанемся, – пусть Но я тебя всю в ореоле былого, Как эти стихи, буду знать наизусть От рифмы до рифмы, от слова до слова. И годы скитаний, и суетность дней Горячую память во мне не осилят О той, что не знала России моей, Но столько напомнила мне о России. «Вздымались и рушились тучи…» Вздымались и рушились тучи, А в сердце вползала тоска мне. Все море как будто в падучей Ревело и билось о камни. И ветер, бросаясь в пучину — Шипящее, черное лоно, Как скульптор буграстую глину Месил и месил исступленно. Плащом запахнувшись потуже, Кляня ураган то и дело, Я шел по камням неуклюже Туда, где оно сатанело. Как будто в неслыханных пытках Был стон его глух и неистов; Не то что на этих открытках Для легковерных туристов. Не то что на этих шедеврах, Написанных бойким мазилой, Ревело, играло на нервах И целому миру грозило. Оно наливалось валами, Шипела лиловая пена, Ярилось крутыми буграми. Как торсы Огюста Родена. И в бешеном круговороте. Швыряя зеленую воду, Рвалось словно раб Буонаротти Из массы своей на свободу. «Ты помнишь, у нашей калитки…» Ты помнишь, у нашей калитки Сияющим утром, лениво, Прибой разворачивал свитки И клал их к покромке залива. Там крейсер стоял на причале И высился серою глыбой, Отчаянно чайки кричали, Кидаясь в пучину за рыбой. И соль на губах от прибоя, Клочок облюбованный суши, И ветер и море. И двое Влюбленных друг в друга по уши. «Детство мое тихое…» Детство мое тихое. Тын, да хата с мальвами. Я не знал о них тогда. Океанах с пальмами. За кривыми вербами, У болотной ямы, Мне лягушки первыми Были кобзарями. Сумрак дымкой ладана. Вился над бурьяном, И в копилку падало Солнце за курганом. Вечер в поле стелется, Тихий свет от месяца. Ветряная мельница Неустанно крестится. Звездными миражами Пруд сиял у берега, И не снилась даже мне Та страна Америка. «С курносой смертью ежели…» С курносой смертью ежели Я встречусь наяву, Немногие пережили — Но я переживу. Скажу ей – нету в мире Для жизнелюбов мест, И яма-то не вырыта, И не сколочен крест. Иди к соседу – пьяница. Ленив, завистлив, слаб. Он сам к тебе потянется, До смерти любит баб. Ей-Богу, парень стоющий, Спьяна на все готов; А мне б, картин хоть сто Да книжечку стихов. Дождь в засуху Дождя все ждали долго, долго, А он все набирался сил, И вдруг залил мой сад, как Волга Мой дом как баржу накренил. Шумят, кипят деревьев кроны. Летит поток с мансарды вниз, И тучам рукоплещут клены — Еще дождя! Дождя! на бис. «Присела птица сонная…» Присела птица сонная На черное окно. Внизу Невы зеленое. Игорное сукно. Всю ночь знаменья всякие, Да шорохи окрест. На куполе Исакия Как туз трефовый крест. Дорогами окольными. Бочком как будто вор. Вновь месяц как Раскольников Проходит в темный двор. Опять при мертвом свете том Ползет по этажам, Уже почти столетие Кого-то ищет там. Обрывки фраз до Невского Доносит шепотком, «Вам, сударь, Достоевского? — Пошел в игорный дом». |
