В гастрономе возле киностудии,
Возле столика, что на одной ноге,
Пил парнишка кофе. Вышел в люди он,
Словно Пешков, деньги в кошельке.
Он с пятнадцати в рабочих значился,
Жизнь узнать – желание его.
Не нудил, что рано, не артачился,
Жаждал разобраться что чего.
Сочинения писал играючи
И стихом под Пушкина страдал.
В философии петлял по-заячьи
И читал, читал, читал.
Но оставил он стишачьи листики.
Может, вот оно, о чем мечтал, –
В универ, в акулы журналистики
Паренек дорогу протоптал.
Трое мужиков с бутылкой водочки
К столику внезапно подошли.
То ль актеры, то ли уголовнички –
Ноги сами к полу приросли.
Вдруг один сказал с хрипотцей легкою:
«Пей, парнишка, кофе, не спеши.
Пишешь ты стихи? – Рука за водкою,
Взгляд с прищуром. – Ну, пиши, пиши…»
Так парнишку оценил он походя
И не ждал ответа. «За почин!»
Выпил он с друзьями влет, без чоканья
И стремглав покинул магазин.
Сколько встреч таких, что забываются,
И про эту тоже позабыл.
Лишь потом – вот так порой случается –
Понял, кто тогда с ним рядом был.
Горизонты жизни размываются.
То был тот, кто выбрал вертикаль,
Что струной гитарною вонзается
В гриф небес, в заоблачную даль.
Годы шли, стихи почти заброшены,
А в почете речи и статьи.
Поздно рассуждать, что облапошенный
Сам собой, ты жизнь вот так прожил.
Я не знаю, может, и подсуден я –
Столько лет в себе талант глушил.
В гастрономе возле киностудии
Взгляд с прищуром: «Ну, пиши, пиши…»
