«Интересно, как давно близнецы Миллеры узнали о предстоящем переезде в усадьбу?» – свербит в моей голове новый вопрос. Черт возьми! Да наверняка раньше меня! Удивительно, что они пока не ткнули мне этим в лицо при встрече в школе. Впрочем, у них еще полно для этого времени.

Я представляю себе, как Фрейя в моей комнате надзирает за своими приспешниками, выкрашивающими стены в золотистый цвет. И леденящий ужас заставляет меня содрогнуться. Выкрашивают… Черт! Я забыла закрасить росписи в павильоне! И вся моя кровоточащая личная жизнь осталась на его стенах. Если близнецы Миллеры ее увидят, они решат, что я спятила. И не только. Они не преминут снять их в одной из своих примитивных онлайновых страшилок, и тогда… тогда все смогут заглянуть мне в голову. Нет! Я не могу им этого позволить! Мне надо вернуться.

Когда я возвращаюсь после смены обратно в коттедж, дядя Тай смотрит «Свою игру». Я просовываю голову в гостиную.

– У этого южноафриканского города есть прозвище «Город жакаранды».

– Кейптаун, что ли? – спрашивает дядя Тай, не отрывая глаз от экрана, хотя не услышать, как я вошла, он не мог.

– Это Претория, – подаю я голос.

Теперь он вскидывает на меня глаза.

– Да неужели?

Судя по его ухмылке, дядя считает, что я ошибаюсь. Но эта же ухмылка говорит мне: он позабыл о своем бегстве после вчерашнего, ошеломившего меня признания. Что ж… По крайней мере один из нас об этом позабыл…

– Это Претория? – предполагает участник игры.

– Правильно!

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но дядя Тай, засмеявшись, бросается подушкой в мой затылок.

– Эй! Ужинать будешь? Я готовлю ризотто.

Я останавливаюсь. Давненько дядя Тай не утруждал себя готовкой, а у него это получается потрясающе.

– С чего это вдруг? – осторожно интересуюсь я.

– Решил загладить вину за вчерашнее, – отвечает дядя; выходит, он не забыл. – Мне жаль, что все вышло настолько паршиво…

Я киваю. Я все еще злюсь из-за того, что так вышло, но паршиво не мне одной – всем нам.

– Я, естественно, заставлю себя заглотнуть твое ужасное ризотто. Но после ужина я собираюсь к Форду. Годится?

– Я тебе не начальник, – отмахивается от меня дядя Тай, его внимание снова захватывает викторина.

«Сегодня чудесный вечер для прогулки», – убеждаю себя я. Земля потрескивает от морозца, а звезды над головой, кажется, светят во сто крат ярче обычного. По правде говоря, на улице страшно холодно – можно задницу отморозить. И я бы предпочла передвигаться на колесах, однако «Бесси» отказалась заводиться. Но что поделать? Мне попросту необходимо прогуляться после двух порций дядиного ризотто.

Тропинка у кромки реки – самый прямой путь к дому (я о своем старом доме, конечно). Она тянется по берегу примерно с полмили, потом резко убегает в сторону и вливается в дорогу, что поднимается по склону холма вверх, к аллее, на которой угнездились усадьба Тёрнов и дом Форда.

Вот я дохожу до дуба, на стволе которого вырезан глаз-оберег. Со временем его некогда четкие контуры затянулись, стали мелкими и невразумительными. А сам дуб обозначает место, где река расширяется вокруг трех огромных валунов – Запруды Медных Колокольчиков. Сейчас уже невозможно сказать, были ли эти валуны помещены в воду намеренно – чтобы замедлить течение реки. Или их приволок сюда проползший в древности ледник. Но запруда выглядит так, словно находилась здесь испокон веков. Возникает ощущение, будто ты вступаешь во что-то не совсем реальное. Будто, минуя дуб, преодолеваешь некий незримый барьер.

В этом месте всегда царит тень. Даже летом, когда солнце светит ярко. А сейчас, под треск мороза, силящегося сковать деревья, меня и вовсе пробирает дрожь. Словно я здесь не одна… Да нет! Никого тут больше нет. Я уверена: звуки шагов, эхом вторящие моим собственным шагам, – всего лишь игра разбушевавшегося воображения. А может, эти звуки отражаются от валунов или воды. Может быть… Однако я ловлю себя на том, что все равно ускоряю шаг.

Говорят, будто ведуньи с Красной дороги регулярно собирались здесь и накладывали на воду заклятия. Они звонили в медные колокольчики, чтобы удержать в узде злые силы. Некоторые люди до сих пор вешают колокольчики на ветви деревьев, склоняющихся над рекой, и вырезают на их стволах глаза-обереги. Под стать тому, мимо которого я только что прошла.

Но в Бурден-Фоллзе сотни таких глаз, вырезанных на любых заметных поверхностях. Один был даже в моем бывшем доме – в темном углу погреба. Не знаю, когда и как началось это увлечение резьбой глаз, но ею занимаются почти все обитатели нашего городка. И со временем ты просто перестаешь их замечать.

Я торопливо шагаю по берегу. Добираюсь до поворота и поднимаюсь по склону до того места, где стоит усадебный особняк. Последние несколько ярдов до дома Форда я преодолеваю, уже с трудом волоча ноги и встряхивая руками. Шрамы на ладонях при этом протестующе ноют.

Коттедж Форда стоит на другой стороне аллеи, напротив восточных ворот усадьбы. И я радуюсь, когда наконец-то добираюсь до него и вижу в окнах свет. Дверь на мой стук открывает мама Форда.

– Ава, дорогая! – восклицает она так, словно мы не виделись несколько лет.

– Здравствуйте, миссис Саттер. Как ваши дела?

Глаза женщины уставшие, но теплей ее улыбки не бывает. И усталость, и теплая улыбка, по-моему, не покидают миссис Саттер никогда. Как, впрочем, и Форда. Хотя, если по чесноку, то его усталость объясняется не долгими рабочими сменами, а ночными бдениями за компьютерными играми да косячками.

– Все как всегда, ты же знаешь! Впрочем, у мамы сегодня выдался хороший день, так что все было прекрасно.

Миссис Саттер работает медсестрой. В прошлом году она уволилась из местной больницы, чтобы устроиться няней в дом престарелых, куда ей пришлось поместить свою собственную мать, чтобы проводить с ней больше времени. Форд не любит говорить на эту тему, но мне кажется, что его бабушке в этом мире осталось недолго.

– Только вот Форда нет дома, солнышко. Он знал, что ты придешь?

– Да, но я не сказала ему, когда именно, – пытаюсь я скрыть досаду.

И дело вовсе не в том, что Форд – закоренелый раздолбай (а он такой!).

– Вы знаете, куда он пошел?

– Он в вашем доме… – смутившись, запинается миссис Саттер и тут же норовит исправить свою оплошность: – Извини, я хотела сказать – в усадьбе. Я попросила Форда нанести нашим новым соседям приветственный визит.

– Я думала, что он пошел к ним еще несколько часов назад. Разве не так?

– Так, солнышко, – кивает миссис Саттер. – Похоже, он застрял с ребятишками Миллеров. Но раз он знает, что ты собиралась прийти, то не задержится там слишком долго. Я в этом уверена. Может быть, зайдешь и подождешь его?

Мне требуется время, чтобы сформулировать ответ – мой мозг все еще обескуражен тем фактом, что Форд – мой друг Форд! – чуть ли не целый день провел, развлекаясь в обществе моих врагов. Нет. Он, скорее всего, завис еще где-то. Просто матери не сказал.

– Ничего страшного, миссис Саттер. Я увижусь с ним завтра в школе.

– Хорошо, я скажу ему, что ты заходила.

Убедившись, что дверь дома Саттеров закрылась, я пересекаю аллею и подхожу к воротам усадьбы. Эти витые железные ворота с выкованным именем нашего рода всегда казались мне такими гостеприимными, манили войти внутрь… И у меня всегда было ощущение, что мы неотъемлемая принадлежность усадьбы и так будет вечно. Увы, теперь эти ворота, угрожающе нависая надо мной в лунном свете, вызывают в душе гнетущее беспокойство. Соберись! Возьми себя в руки, Тёрн!

Я замираю на месте лишь на секунду. Сверкающий объектив камеры над правым воротным столбом напоминает мне (хоть я и не нуждаюсь в этом напоминании): я не должна здесь находиться. Но для меня, возможно, это последний шанс закрасить свои чертовы художества в павильоне, прежде чем их увидит кто-то из Миллеров. «Возможно» – потому что Миллеры уже могли их обнаружить. Да нет, вряд ли… Иначе мои рисунки уже стали бы питательной почвой для их «Земли призраков». Интуиция подсказывает мне: еще не поздно.