Большую часть усадьбы окружает высокая кирпичная стена. И я обхожу ее до того места, где мои скромные навыки в шимми позволяют мне под пологом деревьев перелезть через стену. К счастью, я знаю, что это место не охватывается камерой. Если только Мэдок Миллер не усилил охрану.

В этой части усадьбы растут в основном красные дубы, но они прикрывают своей сенью мой путь только до моста Бурден. А там мне нужно стремительно перебежать на другую сторону и нырнуть в сад, уповая на то, что никто не выглянет из верхнего окна дома в самый неподходящий момент.

Мне приходится напомнить себе: меня не должны застукать крадущейся по усадьбе, еще вчера бывшей моим родным домом. Но уже приблизившись к мосту, на котором я провела так много часов своей жизни, и увидев в отдалении очертания особняка, я понимаю: что-то изменилось. Все ощущается совершенно иным.

Возможно, это потому, что я сознаю: по дому бродят Миллеры, эти падальщики, любители легкой наживы. А может, дело во мне самой, ведь я за последние сутки превратилась из Авы – последней дочери и наследницы проклятых Тёрнов – в Аву со старой, продуваемой ветрами мельницы.

Я быстро шагаю к мосту, влекомая знакомым рокотом низвергающегося под ним водопада. И даже сознавая, насколько важно не попасться никому на глаза, я на минуту замираю на середине моста. На том самом месте, где накануне вечером мне привиделась фигура, стоявшая так же, как сейчас стою я.

Внезапная дрожь пробирает меня до самых костей. Признаю: жутковато находиться ночью там, где стольким людям якобы являлись призраки. Но я всегда любила это место. Невзирая ни на что. В детстве я думала, что могу увидеть отсюда весь мир. Выходит – могла. По крайней мере, те его части, что имели для меня особое значение. Были мне дороги…

Я опускаю глаза вниз – на стремительный поток, падающий с высоты шестидесяти футов в пенящийся водоем. Я знаю: задержись я здесь еще на минуту, и нечто холодное и призрачное обдаст меня своим дуновением, окружит туманным коконом. Я не раз наблюдала, как, внезапно задрожав, отшатывались от края моста посетители усадьбы Тёрнов.

Сегодня ночью я здесь не задерживаюсь. И туманная дымка отлетает от меня бесформенным шлейфом, когда я дохожу до конца моста и скрываюсь в поджидающих меня тенях сада. Но не успеваю я сделать и несколько шагов, как замечаю фигуру, направляющуюся ко мне по периметру яблоневых насаждений.

Мои губы пересыхают. Это… Нет, такого не может быть! Но мне кажется, что это и в самом деле она… А уже в следующий миг лунный свет падает на коротко стриженные белокурые женские волосы, и я понимаю, что вижу кое-кого похуже призрака.

Люсиль Миллер! Жена Мэдока. А с ней рядом огромный пес – Пилот. Я прижимаюсь к стволу яблони, пытаюсь с ним слиться. В щеки впивается гнилая кора, но я стойко не шевелюсь. Не думаю, что Люсиль меня заметила, а вот Пилот повел ушами в мою сторону.

Тут не на что глазеть, псина! Я закрываю глаза, как будто это поможет внушить Пилоту мою мысленную команду: «Не останавливайся! Двигай лапами дальше!»

Издав поначалу короткий рык, пес разражается лаем. Мои глаза распахиваются, но Пилот не смотрит на меня – он принюхивается к земле. Он учуял меня? Или просто я пахну его новым домом? У меня собака была так давно, что я уже успела позабыть повадки этих животных.

– Тихо, Пилот, тихо! Сегодня мы не станем гоняться за белками, ладно? – вполголоса говорит ему Люсиль.

Пес бросает последний подозрительный взгляд на дерево, за которым я прячусь, и они продолжают свой путь по гравийной дорожке, кольцом окружающей усадьбу. Выждав на всякий случай пару минут, я отлипаю от дерева. Убедившись, что Люсиль с Пилотом ушли, я разворачиваюсь к саду. Делаю еще два шага… всего два шага! И слышу голос.

Проклятие, она вернулась! А, нет! На этот раз это не Люсиль, а Фрейя. Мне ее не видно, но этот противный, несносный тон я узнаю всегда и везде. Такое впечатление, будто Фрейя что-то бормочет. Себе? Или мне? Да вон же она! Впереди! Стоит, прислонившись к небольшой яблоньке с кровавыми плодами. И держит руку у уха. Ну точно – разговаривает по телефону!

Я опять выжидаю: надеюсь, что Фрейя закончит болтать и свалит. Или свалит, а потом закончит болтать. Не важно. Ей всего лишь нужно отойти подальше, чтобы шум водопада помешал ей услышать хруст веток, на которые я рискую наступить, пробираясь по саду. Но Фрейя этого, естественно, не делает. И у меня едва не вырывается громкое проклятие, когда она обходит ствол дерева и останавливается по другую сторону яблони, за которой прячусь я. Фрейя находится так близко, что мой нос улавливает орхидейный аромат ее шампуня. (Должно быть, она вылила себе на голову весь флакон – настолько запах сильный.)

– …Я думала, тебе понравилась та последняя фотка… Да? Могу побиться об заклад, что и другие части моего тела ты тоже найдешь прелестными, – хихикает Фрейя, а меня чуть не тошнит. – Ага… Я сделала ее в школе, предвкушая встречу с тобой… Ну конечно, я была осторожной. Но я устала посылать тебе обнаженку – мы же скоро будем вместе, да? Ты знаешь – я не из тех девчонок, что готовы ждать парня вечность.

Вы подумали, что Фрейя поддразнивала своего собеседника? А вот и нет! Ее стальной, непреклонный тон заверяет меня: кем бы ни был тот, с кем она разговаривает, ему лучше воспринять ее слова серьезно. Мне не хочется слушать их беседу дальше. Что бы ни происходило между Фрейей и ее секс-другом, мне нет нужды об этом знать.

– Конечно, я тебе верю. Просто я хочу, чтобы мы были вместе по-настоящему, понимаешь? И мои родители уезжают из города на работу в среду утром, так что мы могли бы всю вторую половину дня провести вдвоем… Ты серьезно? Ты тоже этого хочешь? О’кей. Я уже сгораю от нетерпения!

Закончив разговор, Фрейя счастливо хмыкает. Это так на нее не похоже. Воображаю, как бы она разозлилась, узнай, что я все подслушала. Экран ее мобильника вспыхивает, отбрасывая тень от дерева на снег передо мной. Если я сдвинусь хотя бы на пару дюймов, я окажусь освещенной, как звезда на Бродвее.

Затаив дыхание, я жду: сейчас Фрейя повернется и заметит меня. Но она не поворачивается. А кладет свой мобильник в карман и, пригнувшись, чтобы не наткнуться на низко свисающие веретенообразные ветки, уходит из сада в направлении дома. Я продолжаю стоять где стою, наблюдая за тем, как свет из окон освещает ей дорожку к особняку, и мысленно поторапливая Фрейю. Мне ведь надо успеть закрасить росписи в павильоне!

Фрейя заходит в парадную дверь, ее длинные волосы красиво струятся по спине. А мои пальцы сжимают ствол дерева, за которым я все еще прячусь.

Это не твой дом!

Увы, теперь он вообще-то ее. Формально. Я с трудом подавляю вскрик боли – один ноготь, упершись в твердую кору, выгибается назад. На глазах проступают слезы, и я несколько раз моргаю. А когда зрение проясняется, я кое-что замечаю в верхнем окне дома. В моей бывшей комнате три фигуры. Одна из них – Доминик Миллер. Похоже, теперь это его комната, догадываюсь я, и от этой догадки у меня холодеет в груди. Рядом с Домиником стоит его отец, Мэдок Миллер. Он явно над чем-то смеется. Я втягиваю ноздрями воздух. Он не имеет права там стоять да еще и смеяться! Но третья фигура, позади Мэдока… Вот что самое интересное. И самое возмутительное. Это Форд!

Какого черта мой лучший друг делает там с людьми, укравшими мою жизнь? Мне хочется ворваться туда и спросить Форда прямо. Да послать всех этих Миллеров куда подальше! Но сделать этого я не могу. Если Миллеры меня засекут, они поднимут жуткий хай – скорее всего, решат, что я удумала побить им окна или учинить еще какую-нибудь пакость. Они и полицию способны вызвать.

«Нет! Мне не стоит уподобляться законченной дуре!» – решаю я в тот момент, когда Мэдок выходит из комнаты. Доминик высовывается из открытого окна и указывает на что-то Форду. Не на что-то. А на кого-то. На меня. Черт! Я натягиваю на голову капюшон (совершенно бессмысленный жест, так как волосы у меня реально темные) и отворачиваюсь от дома. А затем пускаюсь в бегство.