Увы, от расторопности деда уже ничего не зависело. Даже в том возрасте я понимала: уцелеть при падении с моста Бурден было невозможно. На следующий день на каменной стене моста установили оградительные перила, а дядя Тай после того случая никогда больше не приводил друзей в наше поместье (до появления Кэролин, ставшей его женой). Но время от времени я замечаю, как он «общается» на мосту Бурден с туманом. И каждый раз задаюсь одним вопросом: он – под стать герою старинной легенды – молит воду унести его тяжкое бремя или на самом деле разговаривает с Джеромом?

Я приближаюсь по мосту к дяде Таю, все еще опирающемуся на перила. Мост дребезжит под моими стопами, содрогаясь от мощи падающей под ним воды. Темная копна дядиных волос свисает вперед, спина выгибается горбом вверх. Папа часто подшучивал над ним, сравнивая с угрюмым подростком. И доля истины в его шутках была. Дяде Таю сейчас двадцать семь; он почти на десять лет старше меня, но выглядит моложе. Возможно, потому, что худощав и невысок – как будто ему еще расти и расти. Но в нашем семействе все такого сложения. Люди вокруг называют нас проклятыми Тёрнами не потому, что мы крикуны и скандалисты. Мы просто не из тех людей, кого другим захочется доставать. По крайней мере, мои родители были такими. А до них дедушка.

– Дядя Тай! – говорю я достаточно громко, чтобы мой голос не заглушил шум водопада, но не настолько громко, чтобы напугать дядю.

Я не хочу стать причиной его падения. Но дядя все же пугается, зато его ясные глаза заверяют меня: он не пьян, как я подумала.

– Ава? А я уронил свою… я кое-что уронил в воду, – поводит он рукой в неопределенном жесте.

Я догадываюсь, что именно он уронил. Последние несколько дней дядя пил слишком много. Много даже для него. А из своего личного опыта я знаю, как быстро водяной пар на мосту заставляет бутылку выскользнуть из твоей руки.

– Надеюсь, вода смыла твое бремя? – говорю я полушутя-полусерьезно.

Дядя Тай пожимает плечами. Вряд ли упавший с моста ликер способен что-либо для него исправить.

Я опираюсь на перила рядом с дядей.

– Помнишь, ты привел меня сюда и научил, как правильно плеваться? – Свой вопрос я сопровождаю плевком, задавая ему такую дугу полета, чтобы он попал не в водопад, а в бассейн внизу.

– Ты натренировалась.

Судя по тону, дядя Тай пусть и не сильно, но впечатлен. Он никогда не остается в плохом настроении долго.

– Я всего лишь преподал тебе урок, который мне преподал твой дед.

– Это было перед тем, как ты бросил колледж, верно? – говорю я, растягивая губы в улыбке. – А в следующий раз ты заявился домой с бакенбардами артиста и гнусавым бостонским выговором. И требовал называть тебя Тайлером.

– Не напоминай мне, – рычит дядя.

– Тайлер был слишком хорошим, чтобы плеваться со своей любимой племянницей. Он носил оксфордскую рубашку и намеревался отрастить усы.

Дядя Тай смеется. Это хорошо.

– Дед посетовал, что видел больше волос на коже бекона. И зашел за мной в ванную, чтобы удостовериться, что я их сбрил.

Дедушка никогда не боялся высказывать свое мнение.

– Ты закончил на сегодня всматриваться в бездну? – Оттолкнувшись от перил, я в притворном нетерпении скрещиваю на груди руки.

Дядя Тай выпрямляется, салютует мне по какой-то дурацкой причине и разворачивается в сторону дома. Но в тот момент, когда он проходит мимо, обдавая меня шлейфом ликерного амбре, я замечаю, как между деревьями у дальнего конца моста что-то движется.

– Ава? Я думал, что ты пришла загнать меня обратно…

– Да-да, иду… – Я несколько секунд пристально, до рези в глазах, вглядываюсь в тени, но там ничего нет.

Час спустя, когда солнечный свет уже начинает меркнуть, мы наконец уезжаем из дома. В последний раз и… навсегда. Кэролин и дядя Тай с ревом уносятся по подъездной аллее в своем спорткаре. А меня терпеливо ожидает набитая доверху «Бесси». Окна усадьбы зияют темными впалыми глазницами. Величавая архитектура размывается сумерками, как уже подернутая пеленой тумана память. И я не могу избавиться от беспокоящего ощущения: мне кажется неправильным покидать отчий дом вот так. Я к этому не готова. Однако выбора нет – и я это понимаю. После смерти родителей выяснилось, что наша семейная винокурня в бедственном финансовом положении. Дядя Тай и Кэролин изо всех сил пытались ее спасти, но в итоге нам пришлось продать все поместье.

Впрочем, старый коттедж, который сняла для нас Кэролин, находится недалеко. И если повернуться на мосту Бурден лицом на юг, то можно разглядеть округлую стену мельницы, стоящей на берегу реки примерно в полумиле ниже по течению.

Доехав до железных ворот в конце подъездной аллеи, спорткар испускает веселый гудок. Даже не видя дядину жену, я отчетливо представляю, как растягиваются в улыбке ее губы, когда она выруливает из ворот на узкую улочку, ведущую к Ред-роуд. Да, Кэролин не станет оглядываться назад. Это не в ее духе. И дядя Тай, скорее всего, тоже не станет. Но по другой причине – он не сможет окинуть дом прощальным взглядом. Не выдержит.

Я сажусь в «Бесси» и, по обыкновению, бормочу похвалу Люциферу за то, что она заводится с первой попытки. Выехав за ворота на улицу, я останавливаюсь. Новые владельцы дома заедут в усадьбу через эти же ворота уже завтра. Я пытаюсь представить себе это – представить их, новых хозяев. Но у меня не получается.

В одном из коттеджей на противоположной стороне улицы свет то зажигается, то гаснет. Он мигает еще трижды в быстрой последовательности. А потом я замечаю его – свисающий из окна самодельный баннер со словами «ПОКА, ДРЯНЬ». А над баннером ухмыляется мой лучший друг (из парней, по крайней мере) – Форд. Покачав головой, я открываю окошко автомобиля.

– Козел! – кричу я Форду.

Ответом мне изысканный поклон, после которого парень исчезает из виду. Но его придурочная выходка, как всегда, срабатывает. Я с улыбкой закрываю окошко, отгораживаясь от холода, и следую за Кэролин и дядей к нашему новому дому.

Табло на Ред-роуд обозначает западную границу городка. На обращенной ко мне стороне написано: «ВЫ ПОКИДАЕТЕ БУРДЕН-ФОЛЛЗ – возвращайтесь поскорее!» Табло также информирует о численности горожан – их 9504 человека. А еще на нем нарисована темноволосая девушка: стоя к водителям спиной, она смотрит на волшебный водопад. Непосвященным приезжим даже в голову не придет, что она мертва. Но все местные об этом знают. И для городка эта девушка – своеобразный неофициальный талисман.

Наблюдая в зеркало заднего вида за тем, как уменьшается в размере табло, я поворачиваю к центру. Если изобразить Бурден-Фоллз в виде лица, рассматриваемого сверху, то наше, то есть уже не наше, поместье будет его левым глазом, а огибающая его дугой Ред-роуд – бровью над этим глазом. Ред-роуд вливается в убегающую на юг Ривер-роуд (нос, если вам угодно). И я выезжаю на нее. Свернув у бензоколонки, в минимаркете при которой я работаю по выходным, а иногда даже будними вечерами, я попадаю в «оскал зубов» из крошечных коттеджей. Самый дальний слева теперь наш.

Я припарковываюсь перед ним, Кэролин и дядя Тай уже внутри. Я видела этот коттедж раньше, но только снаружи. И по-моему, часть меня все еще цепляется за нелепую мысль: если бы я встала в позу, переселения бы не было. Ну да, ну да…

Коттедж квадратный, а стоящая у реки мельница имеет округлую форму. Когда-то эти два строения соединялись друг с другом гаражом. На вид коттедж со своими маленькими скученными оконцами, уже освещенными теплым светом, очень миленький. Схватив коробку с рисовальными принадлежностями, я устремляюсь внутрь. Верх входной двери закруглен, как у жилища хоббитов.

– Эй, вы!

На мой зов никто не откликается, но я слышу звуки приглушенных голосов, распространяющиеся по узкой лестнице. Поднявшись по ней наверх, я оказываюсь на лестничной площадке, которую замыкают три двери. Две из них открыты. Одна ведет в ванную. Другая, судя по всему, – в большой чулан (там нет кроватей, только громадная гора коробок с одеждой дядиной жены).