Это был лишь повод сбежать, спастись от холода, что сковал нас обоих. Ракх ни слова не сказал о любви ко мне, он останется из чувства долга, чтобы загладить вину, но разве о таком я мечтала? Мне было паршиво, и я, закрыв дверь, села на стул, уткнувшись лицом в колени. Наш ребёнок погиб, и этого нельзя было изменить. Но вдруг средь всей этой гадостной мути можно отыскать и тепло, и новую радость?

Я не расплакалась, просто не позволила себе новой печали. Мы должны были всё решить как можно скорее. Поговорить наконец-то по душам, ничего друг от друга не скрывая. Подумав об этом, я смогла выдохнуть какую-то часть напряжения, и вышла, так и не притронувшись к тазу с тёплой водой.

Ракх, сгорбившись, стоял у окна. Когда я подошла, он медленно обернулся, и я едва сдержала крик: лицо мужчины потемнело, морщины на лбу обозначились резче, а в волосах появилась седина! К тому же у него были красные, опухшие глаза, хотя следов слёз я не заметила. Наверняка он, даже если и плакал, потом вытер щёки.

— Не стоит жалеть меня, — сказал мужчина хрипло. — Я сам избрал свою тропу.

Я шагнула и встала к нему так близко, что пришлось задрать голову. Едва сдержалась, чтобы не погладить мужчину по щеке, но только положила ладонь ему на грудь.

— Отныне никаких тайн. Мы должны поговорить обо всём, что случилось, спокойно. Мы сможем понять друг друга, я уверена… Если не сейчас, то со временем.

— Мне нечего тебе прощать, лиса. Разве я могу винить тебя за тепло и любовь? — Внезапно он встал передо мной на колени. — Роза, я давно уже не верю в счастье. В своей последней мечте я разочаровался. Ты хочешь услышать правду? Хорошо. Но сначала ты решишь, можешь ли простить меня.

Ком в горле помешал мне ответить тотчас.

— Несмотря ни на что, я по-прежнему люблю тебя, Ракх. И, если ты немного мне поможешь, справлюсь с болью. — Я положила ладонь ему на макушку и тихонько погладила жесткие волосы. — А ещё я помогу справиться тебе.

Я покачнулась — так резко он обнял меня за бёдра, прижимая к себе. Мужчина всё ещё стоял на коленях, и я чувствовала, как трудно он дышит.

— Моё чудо. Моя единственная радость.

Я расплакалась, и Ракх, поднявшись, взял меня на руки.

— Никогда больше не бросай меня! Никогда! Ладно? Хорошо? Ты обещаешь?

— Хорошо. Хотя не очень… Понимаешь, могут возникнуть некоторые трудности с моим появлением в Тёрне… Но об этом потом. Я хочу, чтобы ты знала другое, куда более важное: Шэн все эти годы была рядом со мной, чтобы указать путь к тебе. Она берегла меня, пыталась объяснить, что жизнь продолжается, даже когда человек живёт в ненависти. И она хотела для меня другой судьбы — не тьмы, тёплого света. Конечно, я разгадал её замысел слишком поздно. Я постоянно везде опаздываю, и этим всё порчу.

— Она вела тебя ко мне? — всхлипнула я.

— Именно. И давала множество подсказок, но я был слишком упрям и туп, чтобы понять их.

— Что ты чувствуешь к ней сейчас? Что чувствуешь ко мне? — спросила я, не в силах справиться с бегущими слезами.

— Я сберегу память об Анне, но никогда не испытаю того, что чувствовал к ней прежде. Надеюсь, я отпустил её, и, уверен, она не посчитает предательством, что я отважусь полюбить снова.

Я вжалась в его грудь, и больше ничего уже спрашивать не стала. Я рыдала, ревела, а потом устало плакала в его объятьях. Пыталась осознать сказанное — и не могла. Мне хотелось встряхнуть его, выругаться, стукнуть — но куда больше приласкать, погладить, пожалеть, как он жалел и ласкал меня.

Нет, Ракх не предавал меня, так же, как он не мог предать жену. Но если она и правда желала нашего союза, и хотела для него нового счастья — неужели это и было моё чудо, о котором я просила? Неужели судьба всё-таки подарила мне второй шанс? Но — пустой свёрток в его руках, который не станет сыном. И тишина за окнами нашего необретённого дома. А остров всё дальше, он движется по холодному океану, и вот-вот скроется за горизонтом…

— Я буду бороться до конца, — сказала я, не узнавая своего голоса. — За тебя. За нас. За любовь.

— Я буду биться за тебя, маленькая храбрая Роза, — шёпотом отозвался Ракх, и я почувствовала в его голосе трудную горечь.

Минута, две — и стук родного сердца убаюкал меня. Впервые за долгое время я спала, как убитая, и не видела дурных снов.

Когда я проснулась, за окном было темно. Ракх, сидящий за столом, зажёг всего один камень в красивом кованом фонарике, и на потолке вырос густой синий лес.

— Сколько я?..

— Сутки, — отозвался он. — Да я сам только недавно проснулся.

Я поднялась, расправила платье, в котором так и заснула, и подошла к мужчине.

— Есть хочется…

Впервые с момента нашей встречи Ракх улыбнулся, хотя и слабо.

— Садись. Я как раз сходил за едой. — Он поставил для меня стул, и добавил: — Ты, оказывается, этот ужин должна была помогать готовить.

— Ну да… — смутилась я. — Нанялась, чтобы как-то справиться с мыслями, занять себя. К тому же деньги заканчиваются. Меня уволили?

— Нет. Если захочешь, сможешь вернуться. Я оплатил гостиницу на месяц вперёд. Правда, не уверен, что мы здесь надолго задержимся.

Вид у него был виноватый, и я знала, почему. Где бы мы ни находились, тёмные могли появиться внезапно, и разрушить старательно создаваемое мирное будущее. Однако всё оказалось ещё хуже.

— Я вчера упомянул, почему рискую появляться здесь. Король Осени не враг мне, но он для меня опасен. Хотя бы потому, что может потребовать воспользоваться магией для его личных целей.

— Но осенние не пользуются тёмной магией!

— Для тех, кто на вершине власти, не существует запретов. Я предупреждаю тебя потому, что не хочу снова разочаровать. Нам бы нежелательно надолго здесь задерживаться… то есть мне. Всё дело во мне.

Я осторожно подвинула свой стул поближе к его.

— А где будет лучше для нас обоих?

— На острове, — невесело усмехнулся Ракх. — Но только на таком, о котором никто не знает. Или где-то, где о моей истиной силе понятия не имеют. Или в ином измерении, свободном от предубеждений.

— А, может, мы найдём такое место?

— Возможно, — вздохнул мужчина. — Я много думал об этом, но пока что ничего путного в голову не пришло.

— Тогда давай поедим, обычно на сытый желудок лучше думается.

Злость моя прошла. Ракх всё-таки вернулся, и он — я чувствовала — действительно во мне нуждается. Другая на моём месте, наверное, послала бы его куда подальше, но я никогда не была достаточно гордой для того, чтобы отказаться от тепла, даже боясь ошибиться вновь. И пусть нам предстояли испытания, вместе мы могли преодолеть любые трудности. Хотя, возможно, я просто уговаривала себя не бояться худшего…

Когда мы поели, Ракх предложил мне отдохнуть ещё немного, но я не хотела спать. На меня напала какая-то болезненная болтливость. Не знаю, почему я вдруг начала говорить про детей? Зачем-то перебирала все имена, которые мне нравятся, потом пыталась убедить нас обоих, что всё ещё непременно получится, затем строила планы относительно дома, где нам будет хорошо, понимая, что мечтаю о несбыточном. Я вспомнила все места, о которых слышала, но ни одно не подходило нам полностью.

— Малышка, — тихо сказал Ракх, — у тебя голос охрип.

Как вскоре выяснилось, я просто заболела, и у меня поднялся жар. Ракх перенёс меня на кровать, избавил от платья, а потом до поздней ночи лечил сладкими микстурами, и отвлекал от дурного самочувствия разными интересными историями. Я попросила у него показать каплю — он исполнил мою просьбу. Захотела поглядеть, как копошатся цветные червяки — он достал червяков. Когда далеко за полночь я разревелась, снова вспомнив погибшего малыша, он не придумал ничего лучше, чем дать мне успокаивающее зелье, благодаря которому я уснула крепким сном без сновидений. А проснулась утром, и впервые увидела, как Ракх разминается.

Он был по-прежнему крепким, хотя и немного похудел. Я примерно представляла, как должны выглядеть разминки воинов, но и не догадывалась, что Ракх настолько гибкий и сильный! Он мог, сидя с разведёнными ногами, лечь грудью на пол, встать на руки ногами вверх и отжиматься так, или, например, держать всё тело на упёртой в пол ладони, а потом и вовсе — на пальцах! Он шагал, будто по льду, не замечая неровностей пола, и падал совершенно бесшумно, катился, как колесо, в любую сторону, и поднимался стремительно, даже не запыхавшись после пятидесяти самых разных падений… Я знала, что он знает, что я смотрю, а ещё знала, что он не против моего любопытства. Удивительно было и то, что я стала иначе чувствовать его — без прежней страсти, без глубинного, обжигающего желания, как-то тихо, с мирной сладостью. Мне нравилось любоваться — и всё. Наверное, я просто ещё не отошла от потрясения, хотя прошло уже достаточно времени, и у меня ничего, кроме горла, не болело. Но простуда — дело нехитрое. Гораздо сложнее было залечить раны сердца.