— Пусть ты цветёшь всего пару дней, зато успеешь насладиться красотой зимы и узнаешь вкус ветра.

Обратно в гостиницу я ехала понурая. Пусть мне удалось вспомнить нежную щекотку земной магии, умиротворения это не принесло. А тут ещё взялась изнеоткуда красивая девушка, и, улыбнувшись мне, протянула сладко пахнущий кулёк.

— Здравствуй! Я сегодня замуж вышла, и дарю тебе удачу в любви.

Это была традиция осенних — отдать первому встречному так называемую «счастливую вкусность». Считалось, что того, кто её получит, ждёт успех и процветание, и я, выдавив улыбку и поблагодарив девушку, просто не смогла сдержать слёз.

— Вперёд!

Сахар рванул, Кутерьма ринулась следом. Мне хотелось зашвырнуть подальше кекс, свалиться с коня и расшибить голову, забыться во мраке… Народу на улице не было, и я понукала Сахара бежать быстрее, как вдруг ощутила сильное покалывание внизу живота, которое стремительно переросло в по-настоящему безжалостную боль. Мне пришлось остановить коня: в глазах потемнело. Я доковыляла до лестницы и тяжело на неё опустилась, а через минуту почувствовала, что платье промокло снизу. Боги леса, что со мной происходило? Меня бросало то в жар, то в холод, и трясло так, что я не могла сфокусировать взгляд. Кутерьма сочувственно поскуливала, тёрлась о моё бедро, но помочь ничем не могла…

— Женщина, вам плохо? — остановился поздний прохожий.

Это был не Вардар с его безразличными к чужим страданиям людьми. Здесь, в Осени, милосердие было угодно богам, люди старались помогать друг другу. Мне было не до смущения.

— Если вам не трудно, — прошептала я. — Проводите меня, будьте добры, к лекарю. Я заплачу.

— Ну что вы! — отозвался он. — Ничего не нужно. Вы ранены? Ударились?

— Да, — прошептала я, принимая его руку. — Наверное. Спасибо…

Не знаю, как мне удалось доковылять до соседней улицы. Хорошо, что мужчина оказался порядочным, и, постучавшись в белую дверь, передал меня в руки двух немолодых женщин в светлых платьях.

— Благодарю вас от всего сердца! — выговорила я, и он, кивнув, ушёл.

— Добро вам под кровом Берёзовых Сестёр, госпожа! Что с вами?

— Не знаю, — отозвалась я. — Простите. Живот очень болит. Кажется, я сейчас потеряю сознание…

Мне в нос тотчас сунули что-то ядрёное, и в голове прояснилось.

— Не беспокойся, коня твоего уведут во внутренний двор. Давай-ка проходи сюда, милая…

От их спокойных, ласковых голосов мне стало легче, но потом низ живота резануло сильней прежнего.

— Ай!..

Женщины под руки довели меня до узкой постели, задвинули ширму и попросили раздеться. Сделать это самостоятельно я не могла, и им пришлось самим расшнуровывать моё платье, стягивать сапоги и колготки.

— Моя лиса…

— Она на кухне. Позволишь поднять твою юбку? — Я кивнула, и женщина попросила: — Расскажи-ка, когда у тебя были последний раз месячные?

— Должны были… две недели назад, — отозвалась я сбивчиво. В душе что-то встрепенулось и затихло, потухая. — Что со мной?

— Сейчас я посмотрю, — сказала та, что повыше. — Не бойся, расслабься.

— Выпей вот это, — сказала вторая.

Я откинулась на подушку, сжимая зубы от боли. Никогда у меня так не начинались женские дни! Да к тому же с такой задержкой!

— Получится? — спросила одна другую.

— Боюсь, что нет. Но принеси ещё настоя барки, и тазы, и тряпки… Лежи, лежи, — и она ласково похлопала меня по руке. — Мы попытаемся помочь. Расслабься. Сейчас станет легче, боль уйдёт.

— Что со мной? — повторила я. — Скажите, пожалуйста…

— Тише, тише. Лежи, милая.

Мне было страшно и больно, и я видела, как унесли в тазу окровавленные тряпки.

— Эллу бы позвать, — нахмурилась младшая.

— Уже не важно. Ребёнка мы спасти не смогли, — вынесла вердикт старшая. — Сожалею, но я уже ничем не помогу твоему малышу.

Я тупо уставилась перед собой. В глубине горла зарождался раскалённый тугой ком.

— Я ждала ребёнка?..

— Срок небольшой. Ничего, что ты не знала. Такое бывает — из-за нагрузок, или потрясения… Тебе нужно отдохнуть, побудешь в больнице несколько дней.

Я пыталась понять, но не понимала. Меня сковало ледяными путами, и только в животе по-прежнему клокотала раскалённая лава.

— А сколько ему было? — прошептала я, едва сдерживая слезы.

— Не больше шести недель. Так бывает, — повторила она.

— Вы уверены, что ничем нельзя помочь? Он точно… погиб?

— Совершенно уверена. Я не в первый раз подобное вижу.

Я вдохнула, выдохнула… и закричала. Слёзы хлынули рекой, живот снова объяла мука.

— Неси настой колина, — приказала старшая. — Успокойся, пожалуйста. Я понимаю, это горе…

Лекарство в меня вливали силой, и, едва я сделала первый глоток, как провалилась в необъятную, жуткую муть страшного сна, где не было времени, не было жизни, не было света. Во мне не осталось ничего.

Я оставалась в больнице несколько дней. Берёзовые Сёстры сами сходили в гостиницу за моими вещами, и даже разрешили Кутерьме спать под моей кроватью. Правда, они не сразу пустили лису к постели, а только узнав, что она благословлена магией летов, которая отгоняла от зверя всякую заразу.

Я старалась держаться, делала вид, что справляюсь, но на самом деле была в отчаянии. Не могло быть и речи о том, чтобы пойти во дворец. Когда целительницы перестали опасаться за моё здоровье и отпустили, я отдала им большую часть денег в благодарность за приют и заботу, а сама вернулась в гостиницу. Женщины предлагали мне остаться, помогать им магией, но я не хотела. Внимать чужой боли у меня просто не было сил.

Берёзовые Сёстры, как выяснилось, заботились исключительно о женщинах и детях. Здесь всем заправляла старая целительница по имени Мэйр, с которой я так и не встретилась — она отбыла во дворец по какому-то важному делу. В городе больница эта, хотя и принимала в основном бедных и одиноких, а считалась одной из лучших. Стань я частью этого доброго дела, и, возможно, нашла бы успокоение… Но я ослабла, утратила веру в лучшее. Наверное, если бы поделилась с кем-то, мне бы стало легче, но кому я могла доверить свои страдания? От подобной боли можно сойти с ума, если вовремя не найти избавление. И я, не придумав ничего лучше, попросилась к хозяину гостиницы в работницы. Удивительно, что в этот раз удача была на моей стороне, ведь им как раз требовалась помощница кухарки. За работу мне платили едой и возможностью жить в маленькой комнате на верхнем этаже, к тому же хозяева спокойно относились к Кутерьме и бесплатно кормили Сахара.

Хуже всего было ночью, когда я оставалась одна. В больнице меня часто навещали сами целительницы, днём, когда помогала поварихе, я была сосредоточена на работе, но, возвращаясь в свою комнатку, оставалась один на один с печалью и чувством вины. Если бы я не погнала Сахара галопом — ребёнок бы не погиб. Если бы внимательнее отнеслась к задержке, не приняв её за последствие горя — ребёнок был бы жив. Если бы только я могла вернуться на несколько дней назад, поберечься! О том, чтобы любовь вернуть, уже не думалось…

Мне снились кошмары, мерещился детский плач. Мне хотелось умереть вслед за малышом, и порой я решительно подумывала о том, чтобы отправиться на далёкие и таинственные острова Гроз, где, как говорили, всякий обретал покой. Ненавидела ли я Ракха? В какие-то мгновения да, ведь он тоже был отчасти виновен в случившемся. Но потом я вспоминала всё, что мужчина для меня сделал, и в голове звучал голос бабушки. Сердце нельзя принуждать, говорила она. Сердце должно выбирать свободно. И Ракх свой выбор сделал, также как я сделала свой.

Я устала неимоверно — от боли, от мыслей, от того, что ничего не смогу изменить. Даже блуждая в поисках работы по Вардару, и получая отказ за отказом, я не была в таком отчаянии. Тогда мне нечего было терять, кроме себя самой. Конечно, страх смерти был, но не настолько сильный, чтобы разъедал сердце. И только теперь, потеряв всех — семью, любимого, и даже малыша — я почувствовала, что значит по-настоящему страдать. Меня спасал только труд и прогулки верхом, хотя после случившегося целительницы посоветовали мне если и ездить, то только шагом. Зачастую я просто водила Сахара в поводу, а Кутя бегала поблизости, гоняя птиц и порой вылавливая из-под снега мышей.