Где и когда караван-баши, ослепленный и обманутый миражом, сбился с пути, никто так и не понял. Но оазиса, что должен был встретиться еще три дня назад, все не было и не было.

Белое слепящее солнце начало свой путь над белой мерцающей пустыней.

Погонщики поднимали верблюдов, которые, отказываясь продолжить путь, лежали в изнеможении среди барханов.

– Нужно возвращаться, – один из мужчин решил произнести вслух то, о чем шептались ночью погонщики. – Нужно бросить груз здесь, зарезать одного верблюда, утолить голод его мясом, а жажду – кровью, и идти обратно.

– И где оно, это твое обратно? – караван-баши осмотрелся по сторонам. – За ночь песок занес следы верблюдов. Мы не сможем найти путь, по которому пришли! Нужно идти вперед! И груз мы не бросим! Не имеем права!

– Мы не станем погибать за горстку специй! – второй погонщик подержал товарища. – Ты завел нас в такую глубь пустыни, откуда нет выхода! Мы хотим вернуться!

– Хорошо, – согласно кивнул караван-баши. – Каждый из вас сейчас примет решение: следовать за мной, уповая на милость духов пустыни, или возвращаться! Я не стану никого отговаривать! Не стану принуждать! Выбирайте!

Половина погонщиков, сбросив тюки со спин животных, не глядя на бывших товарищей, развернулась и, держа в поводу верблюдов, устремилась туда, где по их предположению был город, откуда начался путь.

– Пора и нам, – караван-баши забросил на спину своего верблюда тюк, оставленный на песке: – Вы можете последовать моему примеру! И тогда деньги, вырученные за специи и пряности, что бросили ваши товарищи, достанутся вам! Решайте! Медлить некогда, солнце уже высоко! – и, не оглядываясь больше, зашагал вперед. Те, кто сохранил верность долгу, последовали за ним.

К полудню впереди замерцало зеленое марево.

Погонщики не знали оазис это или очередной мираж? Понять, что перед ними можно было, только приблизившись вплотную.

Уже к вечеру от марева, которое и не думало исчезать, потянуло свежестью и прохладой.

Караван замер перед стеной непроходимых джунглей.

– Где мы? – переговаривались погонщики. – Куда попали? Как преодолеть это буйство зелени?!

– Не станем торопиться, – принял решение караван-баши. – Основная часть каравана останется здесь! Скоро настанет ночь, и вы сможете утолить жажду росой, что соберется на листьях деревьев. Ну а пока еще светло, я с тремя добровольцами отправлюсь на разведку. Нужно узнать что там, за этими джунглями. Если к утру мы не вернёмся, собирайтесь и идите в обход! Держите путь так, чтобы солнце всегда было справа, и через неделю, если будет благословение духов пустыни, вы доберетесь до города, где нас давно ждут.

Караван-баши и трое погонщиков, вызвавшиеся сопровождать его, прорубая себе путь ятаганами, углубились в заросли.

***

Продираться сквозь джунгли становилось все труднее, но караван-баши, не останавливаясь, все так же шел и шел вперед.

Стена зарослей оборвалась внезапно. Словно кто-то обрезал её, расчистив впереди круглое каменистое плато, в середине которого виднелся огороженный камнями колодец.

Погонщики бросились к колодцу, надеясь вдоволь напиться воды.

Каково же было их удивление, когда на дне колодца вместо живительной влаги их взору предстало нечто багровое, пульсирующее, источающее нестерпимый жар, вынудивший тотчас отшатнуться.

– Что это? – прошептал караван-баши. – Я вожу караваны по пустыне уже не первый год, но никогда не видел ничего подобного!

Скрипучий старческий голос раздался у него за спиной:

– Это сердце ифрита, огненного демона пустыни! – караван-баши обернулся и увидел перед собой сгорбленную старуху, обряженную в лохмотья. – Он, улетая в пустыню, дабы лишить жизней неразумных людей, рискнувших нарушить его пределы, и вдоволь полакомиться их душами, всегда оставляет свое сердце здесь! Под надёжной защитой непролазных джунглей, обнаружить которые до сей поры не удавалось никому!

– У меня два вопроса! – воскликнул караван-баши. – Только два! Но я хочу получить на них ответы!

– Спрашивай, – проскрипела старуха. – Я отвечу на оба.

– Почему ифрит оставил сердце здесь?! И как нам удалось обнаружить это место, если, как ты сказала, до сей поры оно оставалось для всех невидимым?!

– Сердце, – из горла старухи вырвалось какое-то бульканье, но караван-баши понял, что она смеется. – Отправляясь убивать, сердце лучше оставить дома. Потому что рано или поздно оно может подвести. В сердце может зародиться жалость к ни в чем не повинной душе, а это неминуемая гибель для падшего ангела! – добавила:

– Да-да, не удивляйся. Когда-то и ифриты, и дэйвы, и джины были ангелами. Пока не взбунтовались! Пока не начали братоубийственную войну! За что и были низвергнуты аллахом! Теперь они живут изгоями и творят зло во всех подлунных мирах. Ифрит, в вотчину которого ты попал – один из падших ангелов. Он оставляет свое сердце здесь, и воссоединяется с ним, вернувшись после охоты.

– Я понял, – кивнул караван-баши. – Теперь скажи, как и почему мы сумели сюда попасть?

– Я открыла вам проход, – старуха вздохнула, словно была вынуждена объяснять очевидное неразумному ребенку. – И сделала это после того, как увидела на твоей груди медальон с печатью Давида! Медальон, способный закупорить колодец и не дать ифриту воссоединиться со своим сердцем!

– Как может небольшой медальон закрыть эту огромную дыру?! – караван-баши нащупал на груди оберег, данный ему матерью в тот день, когда он впервые повел караван через пустыню.

Его мать давно покинула бренный мир, а медальон, незатейливый плоский округлый камешек с нацарапанными на нем непонятными знаками, однажды повешенный ею на шею сына, караван-баши с того дня не снимал ни разу.

– Сможет! – не сомневалась старуха. – Закрой колодец! И ты станешь первым правителем прекрасного города, что вскоре возникнет на этом месте!

– Но тебе-то какой в этом прок?! – все еще сомневался мужчина.

– Если ты решил, что для меня и моих десятерых сестер нет счастья выше, чем служить ифриту, танцевать и петь для него, ублажать его на ложе – то ошибся! Мы жаждем свободы! И ты дашь нам её! Поторопись! Ифрит уже близко! Я чувствую его зловонное дыхание! Печать Давида не даст чудовищу прорваться сквозь заслон джунглей!

Караван-баши понимал, что выбор у него невелик. Либо выполнить то, что требует старуха, либо быть безжалостно растерзанным чудовищем.

– Но мои люди! – воскликнул. – Они остались с той стороны! За кромкой джунглей!

– Не волнуйся! – старуха, явно нервничая, переступала с ноги на ногу. – Погонщики уже здесь! – указала рукой вдаль. – Сам убедись!

Караван-баши взглянул в указанном направлении. Один за другим из зарослей выходили мужчины, ведущие за собой нагруженных тюками верблюдов.

И тут же увидел, как под порывом ураганного ветра начали клониться верхушки деревьев.

Не раздумывая больше, сорвал с груди медальон. Не понимая, что делать дальше, посмотрел на старуху.

– Бросай его в колодец! – визжала, указывая на отверстие из которого повалил дым. – Не раздумывай! Доверься мне!

Медальон с печатью Давида словно завис в воздухе.

Начал увеличиваться.

Превратился в плоский камень, плотно закупоривший колодец.

Над пустыней, над джунглями прокатился дикий рев. Казалось, вздрогнул весь мир от отчаянного крика ифрита, разлученного со своим сердцем.

Понемногу вой затихал. Вместе с ним утих и ветер.

Погонщики растеряно озирались, так и не поняв, что произошло.

– И что же ждет нас дальше? – караван-баши, решив насущную проблему, задумался о будущем.

– Как я уже сказала, – старуха заулыбалась беззубым ртом, – совсем скоро здесь будет прекрасный город! Махтанбад, а именно так ты назовешь свой город-государство, расположенный на пересечении караванных путей! Мимо него отныне не пройдет ни один путник! И каждый станет способствовать процветанию твоего царства! Пока сердце ифрита сокрыто и замуровано печатью Давида, он не сможет сюда прорваться! Хотя, своих намерений не оставит! Отныне только от тебя и твоих потомков будет зависеть, увенчаются ли его попытки успехом или демон пустыни так и будет биться о стену лбом, – захихикала, представив себе картину.