«А рога где?» – однажды спросила Эдиту какая-то женщина на рынке. И была потрясена, когда Эдита продемонстрировала, что никаких рогов у нее нет. Как человек может быть настолько невежественным, чтобы поверить, что у евреев есть рога, что они пекут мацу с кровью младенцев или что они убили Бога? Ведь кто, как не евреи, этого Бога и придумали!
Как вообще можно верить пропагандистской газете?
В сентябре 1941 года словацкое правительство принялось за составление так называемого «Еврейского кодекса», сборника законов и установлений, которые в ту осень вводились все чаще и чаще, вплоть до того, что глашатай уже чуть не каждый день выходил на площадь с очередным объявлением о новых мерах против евреев.
«Настоящим мы доводим до общего сведения, что все евреи и все члены их семей в 24 часа должны зарегистрироваться в мэрии, а также подать список своего недвижимого имущества», – прочел глашатай в один из первых дней.
На следующий день:
«Евреи обязаны предоставить сведения по своим счетам в местных и иностранных банках, а также с сего момента им запрещается жить на центральных улицах. Они должны освободить свои дома и квартиры на таких улицах в течение семи дней».
Через неделю:
«Евреи должны носить на любой одежде повязки с желтой звездой размером 24×24 сантиметра.
Евреи не могут перемещаться между государствами и внутри страны без письменного разрешения Глинковой гвардии, стоимость которого составляет сто крон. Разрешение выдается только в том случае, если Глинкова гвардия сочтет причину запроса уважительной».
Но у многих ли евреев найдется сотня крон, а тем более – знакомый из Глинковой гвардии, который мог бы утвердить запрос?
«В двадцать четыре часа евреи обязаны сдать все свои ювелирные изделия в главное управление Глинковой гвардии.
Евреям запрещено иметь домашних животных – ни единой кошки! – а также радиоприемники и фотокамеры, дабы не распространять ложь, передаваемую «Би-би-си».
Евреи обязаны сдать все свои меха в главное управление Глинковой гвардии.
Евреи обязаны сдать свои мотоциклы, легковые и грузовые автомобили.
Больницам запрещено оказывать евреям медицинские услуги, включая хирургические операции.
Евреи не могут посещать старшую школу или делать какие-либо запросы в государственные учреждения».
Даже сегодня Эдита горько качает головой, вспоминая о тех законах, поставивших крест на ее образовании. «Мои братья и сестры еще не доучились до пятого класса. Когда они его закончили, то – по закону – должны были ходить в школу до 14 лет». То есть им пришлось трижды посещать пятый класс! А Эдита и Лея уже не входили в эту категорию, поскольку были старше, и, несмотря на их живой ум и тягу к знаниям, путь в старшую школу им был заказан.
Потом вышел еще один закон.
«Евреям нельзя появляться в общественных парках».
И еще один:
«Евреям нельзя нанимать на работу арийцев, общаться с арийцами, посещать театры, выставки или иные культурные мероприятия, а также собираться больше пяти человек. Евреям запрещено выходить на улицу позднее 21 часа».
Никто прежде и подумать не мог, что еврейских предпринимателей ждет аризация, которая позволит неевреям отобрать у евреев их бизнес, «а также любую деловую практику, дабы обеспечить скорейшую передачу указанного бизнеса арийским собственникам» на абсолютно законных основаниях.
«Евреям оставили только право на самоубийство», – говорила мать Ивана Раухвергера.
А теперь властям еще понадобились их дочери?
Какой в этом смысл? Если для работы, то зачем хоть кому-то девочки-подростки? Подростки ленивы и вечно перечат. Тем более девочки. Хуже вообще не придумаешь! Вот они хихикают, а вот они тут же уже рыдают. У них сплошные месячные и капризы. Их больше волнуют волосы и ногти, чем выполнение простых дел. Вон Пришку попросили подмести пол, и вы только гляньте на этот пол, это называется «подмести»? Или вон посуда – на тарелках так по бокам и остался кугель, ведь она вместо того, чтобы мыть, глазела в окно на Якоба, сына рабби. Если при ней не будет матери, которая научит, как правильно прибираться и гордиться своим трудом, девочка и пальцем не пошевельнет! Да и какой подросток любит работать?
Но тем не менее именно девочки вращают этот мир. Когда они милые и добрые, то милее и добрее них нет никого. Когда они обнимают тебя, то чувствуешь, что ты – самое ценное и любимое существо на планете. Даже звезды в небесах замирают. «Вы только посмотрите!» – говорят они. Мы все зависим от наших дочерей, от их света, их лучистости, их надежды. Их невинности.
Именно поэтому так трудно было поверить в этот слух, который разнесся по словацким городам и весям, слух, который воплотился в закон. Зачем хоть кому-то для общественных работ понадобились девочки-подростки? Почему не взять мальчиков?
– Да, невеселые дела… – то и дело повторяли все.
Глава вторая
Где словак, там песня.
Словацкая поговорка
Фридманы были чем-то вроде еврейского варианта известной семьи фон Траппов, этакой словацкой версией «Звуков музыки». В утренних заботах по дому Эдита и Лея всегда пели, украшая своим пением день, какая бы погода ни стояла на дворе. И зачем нужно радио, когда у девочек такие голоса?
Ганна Фридман слушала, как поют дочери, и с тревогой представляла себе безмолвие, которое настанет в их доме, когда правительство заберет девочек. Кто же будет выводить эти трели – мелодичные трели жаворонка Эдиты или гортанные трели воробушка Леи? Девочки не знали, с какими чувствами прислушивается сейчас к их песням мать, и пели себе на два голоса, пока мыли посуду после завтрака, подметали и протирали пол в кухне, а потом открыли входную дверь и впустили в дом немного свежего, морозного воздуха. С улицы уже доносились крики и смех детей, играющих в снегу. Выбив из пуховых одеял пыль и остатки ночного сна, Ганна сложила их возле кроватей, чтобы матрасы тоже проветрились.
Мир за окном после снегопада обретал сказочные черты. На снегу сверкали радуги: это солнечные лучи преломлялись сквозь сосульки, окаймлявшие крыши. Черные ветви деревьев принарядились в сказочное снежное кружево. Тусклое солнце проглядывало сквозь редеющие тучи, а на фоне еще более тусклого неба ветер рисовал снегом белые узоры.
В обычный базарный день Эдита и Лея отправились бы в центр города, взявшись с двух сторон за ручку корзины, куда они сложат покупки для Баби, как они называли свою бабушку. По пути поболтали бы с друзьями и соседями, узнали бы свежие сплетни, почитали бы объявления на специальной доске и в других местах на площади… Но сегодняшний день отнюдь не обычный. Во-первых, на рынке будет мало продавцов, поскольку фермеры еще явно не разгребли весь снег. А когда привезут товар на санях и санках, все по дороге уже успеет промерзнуть. Ну так это же зима! Однако сегодняшний день был непохож на другие даже не поэтому. Нынче все шли на рынок послушать, нет ли у глашатая дополнений к субботним сообщениям, – ведь тех объявлений почти никто не слышал, но всем пришлось поверить в их реальность.
Девочки ни о чем не знали. По крайней мере, пока. К тому же Эдите и Лее – после длившейся более суток снежной блокады – не терпелось увидеть подруг. Они выскочили из дверей и помчались вперед матери, таща раскачивающуюся между ними корзину.
По дороге к площади под их ногами хрустел свежий снег; вдоль всей улицы распахивались и захлопывались двери, из домов выбегали молодые мужчины и женщины, пробираясь сквозь сугробы по полурасчищенным дорожкам. До кого-то долетел чей-то еле различимый шепот, и единственным способом разузнать, что же происходит на самом деле, было докопаться до истины самим. Девочки услышали бы, как их окликает Анна Гершкович, одна из лучших Леиных подруг. В тот необычный базарный день Анна – в вязаной шапочке на пшеничного цвета волосах – захотела бы побежать на площадь вместе с сестрами Фридман.
