Балансируя уже на четвертой ступеньке, Изольда ловко открыла замок и вынула его из ушка люка.

– На вот, подержи, а мне дай фонарь!

Изольда продолжала свое восхождение. После небольшой задержки, связанной с тем, что туловище завхоза никак не хотело впихиваться в отверстие люка, толстуха все же очутилась там, где и хотела, а именно на чердаке.

Выпрямившись во весь рост и включив фонарь, она громко крикнула:

– Эй, ужасные дети, вылезайте! Я вас поймала! Пойдемте со мной, я сдам вас в милицию!

Чердак в ответ лишь молчал.

– Ладно, я иду к вам сама.

До Галины долетели звуки тяжелых шагов. И вдруг душераздирающий вопль опять сотряс весь детский дом:

– Ааа! Спасите! На меня напали!

Галя кинулась на выручку. В темноте она не сразу поняла, что случилось. Но, увидев на чердаке фонарь, схватила его и включила. На полу, в двух шагах от люка лежал огромный ком из грязных тряпок и газет. Этот ком шевелился и издавал страшное нечеловеческое рычание. Галя в ужасе попятилась назад.

– Что у вас тут происходит? – рядом с Галиной неожиданно возник Иван Иванович. – Вы сейчас всех детей разбудите!

– Ой, дорогой мой Иван Иванович, Вы пришли спасти меня? – вдруг залепетала куча на полу голосом завхоза.

– Изольда Карловна, хватит играть со мной в прятки. Выходите и объясните, что тут творится!

– Нет, нет! У нас все прекрасно! Просто помогите мне встать.

И тут из кучи появилась толстая, пыльная рука и потянулась в сторону директора.

– Мне здесь так душно. Хочу на свежий воздух., – захныкала Изольда.

Иван Иванович вопросительно посмотрел на Галю, та угрюмо закивала, указывая на шевелившуюся гору, подтверждая догадку директора о том, где же прячется завхоз детского дома.

Совместными усилиями Ивану Ивановичу и Галине удалось вытащить толстуху из кучи грязных тряпок и спустить на лестничную площадку.

– Я просто запуталась в старых занавесках и упала, – потупив взгляд оправдывалась Изольда Карловна. Как удивительно менялась она в присутствии директора. – А Вы услышали мои мольбы и спасли меня!

– Боюсь, что Ваши мольбы услышал не только я, – вздохнул Иван Иванович, – хотя, раз уж все проснулись, можно и в дорогу собираться. Автобусы уже ждут.

Четыре одинаковых белых автобуса с большими табличками «Осторожно! Дети!» выехали из ворот детского дома и направились на юго-запад.

Дети оживленно болтали, воспитатели судорожно пересчитывали коробки и тюки, пытаясь вспомнить, что же они забыли взять. Даже старая дворняжка Бусинка, которую в последний момент было решено отправить на дачу, тоненько подвывала из переноски, в которую ее с большим трудом запихал лично Иван Иванович. В общем, в автобусах царила атмосфера радости и предвкушения дачной жизни, которую все, и взрослые, и дети, очень любили.

Только Изольда Карловна Лягушкина сидела, погруженная в свои мысли, и то и дело морщила нос, и скалила зубы. Она размышляла о власти, так неожиданно оказавшейся в ее руках. Иван Иванович был вынужден остаться в детском доме и следить за ходом ремонта чердака, а Изольде Карловне, наоборот, пришлось тащиться на эту дурацкую дачу, которую она на дух не переносила. Но после того, как Иван Иванович объявил толстухе, что она будет исполнять обязанности директора дачи, она сразу же согласилась. Уж теперь-то она покажет этим детям! Введет свои порядки и правила! А ее любимый Иван Иванович, увидев, как она хорошо все устроила, сразу влюбится в нее и сделает предложение руки и сердца.

Так, в грезах и мечтах протекала дорога Изольды Карловны.

Наташа с Сережей, забившись на заднее сиденье последнего автобуса, в окружении чемоданов и коробок с кастрюлями и чайниками о чем-то шептались.

– А Малахитова и Орлов опять что-то затевают! – на весь автобус закричала пухлая девочка с короткими рыжими волосами. – Они уже целый час шушукаются! Их надо рассадить.

– Тише, Клава, не шуми! В автобусе можно сидеть с кем захочешь. Лучше пой с нами! – и сурового вида воспитательница в круглых очках затянула «Вместе весело шагать». Девочки с первых рядов сразу подхватили любимую песню, и в автобусе получился целый хор.

Замечание на Клаву не подействовало, она продолжала оглядываться назад и, будь ее воля, пересела бы поближе, чтобы подслушивать. Ох, как она это любила! Складывалось впечатление, что целью своей жизни Клавдия Петрушкина считала быть в курсе всего, что происходит вокруг нее. Она во все совала свой нос. Но самое плохое, за что ее все не любили, было то, что она обо всем сразу докладывала завхозу Изольде Карловне, которую считала своим кумиром и во всем пыталась ей подражать. Так же махала пухлой ручкой, так же скалила зубки и так же стремилась своей фигурой к идеальной форме шара. Прозвище у нее было соответствующее – Каркуша. Уж если она что накаркает, жди беды.

Наташа и Сережа с жаром обсуждали события прошлой ночи. Как же удачно все вышло! И Наташины вещи с чердака забрали, и Жаба, так между собой они величали Изольду Карловну, их не поймала. Какая всё же Галина мировая воспитательница, прикрыла их. Конечно, им еще предстоит разбор полетов, и Галя точно назначит им наказание. Но что ее наказание по сравнению с жабьим, одно удовольствие, тем более они его заслужили.

Вдоволь наговорившись про свою ночную вылазку, Сергей вдруг предложил:

– А может, расскажешь вторую историю? Ехать нам еще долго.

– Ну…, не знаю… А вдруг кто подслушает? – и Наташа покосилась на Каркушу.

– Сейчас все устрою, – шепнул мальчик. Он приподнялся со своего места и торжественно произнес:

– Надежда Михайловна, а давайте петь русские народные песни!

Строгая дама в очках расплылась в улыбке:

– Конечно, мой дорогой! Это чудесная идея! Я знаю столько хороших песен. Все начинаем с «Березки».

И громким выразительным голосом затянула «Во поле березка стояла…»

– Ты что, с ума сошел? Ее же теперь не остановишь! Она нас так до конца пути развлекать будет! – зашипела Наташа, прижимая ладони к ушам.

Сережа ухмыльнулся и указал в сторону Клавы, которая, как и Наташа, сидела с зажатыми ушами.

– Ты – гений! – Наташино лицо опять сияло.

Она осторожно протянула ему шкатулку.

– Выбирай! Только быстро!

– Ага, – и Сережа, запустив руку в коробочку, вытащил что-то блестящее непонятной формы. – Это же мой значок! Я тебе его сам подарил.

– Вернее проспорил, – поправила его Наташа.

– Ха, – довольно заулыбался мальчик, – значит, я тоже есть в твоих сокровищах!

– Не ты, а история про тебя.

– Ну, давай рассказывай свою историю. Только поподробнее и побольше меня хвали.

– Но ты же ее и так знаешь, – Наташа попыталась отобрать у друга значок.

– Да, знаю. Но уговор был на три истории. И эта – вторая.

– Хорошо, слушай! – и в глазах девочки заплясали озорные искорки: – Мне тогда было пять лет. У меня было полно друзей, меня все любили. И вот однажды, в наш детский дом подселили одного гадкого мальчишку.

Довольная улыбка сползла с лица Сергея.

– Это я то гадкий! На себя посмотри!

Наташа нахмурилась.

– Я не понимаю, твоя это история или моя? Не хочешь – не слушай. Или тогда не перебивай меня!

Сережа торопливо закивал.

– Так вот, – продолжила девочка, – оказалось, что этот мальчишка будет жить не просто в нашем детском доме, а в нашей семье, да еще в соседней спальне будет спать.

– Ну, он же не виноват, – Сережа принял правила игры, и она, похоже, ему начинала нравиться.

В это время в автобусе творилось что-то невообразимое. «Березка» закончилась и уступила место «Рябинке». Половина детей громко и выразительно подпевали Надежде Михайловне, которая, вскочив со своего места, активно дирижировала половником. А вторая половина, включая рыжую Клаву, пытались спастись от хорового пения с помощью ваты, которую напихали себе в уши. Картину завершала лохматая Буся. Собачонка громко выла в своей временной тюрьме. Выла так, что слезы наворачивались. И только двое детей, спрятавшись за чемоданами на заднем сиденье, не обращали на всё это никакого внимания.