– Место известное, только я здесь в первый раз. И правду говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Ворота – шедевр.

– Да, танк на ходу остановят.

Ворота не спеша уползали в землю. За это время коротышка и его водитель успели хорошо осмотреть открывшееся перед ними пространство. Первое, что они увидели, был квадратный дом с серой крышей. В доме было три этажа и чердак. И если бы не самое правое окошко на первом этаже, светившееся тусклым электрическим светом, можно было бы подумать, что дом необитаем. Вокруг дома был разбит яблоневый сад с асфальтированными дорожками, которые петляли между деревьями как хотели. Из-за угла выглядывала веселенькая детская площадка с качелями и турниками. Видимо, ее построили недавно, и она своим видом выбивалась из общей картины старости и уныния.

– Яблони – это хорошо, безопасно, – коротышка кивнул в сторону деревьев. А Егорушка опять вздохнул:

– Я больше люблю березки.

Шеф в ответ только фыркнул:

– Много ты понимаешь!

Наконец ворота опустились, и путь был открыт. Коротышка решительно двинулся вперед. Сначала он честно пытался идти по извилистой, узкой дорожке, но потом ему это надоело и он пошел напролом через заросли синих цветов.

На крылечке гостя уже поджидал мужчина, высокий и худой, как жердь. Он переминался с ноги на ногу и с явным неудовольствием наблюдал, как гибнут его любимые растения. Это был директор детского дома Иван Иванович Ложкин. Сам он считал себя потомком древнего аристократического рода Ложкиных, очень этим гордился и всем об этом рассказывал. Хотя никаких документальных подтверждений этому факту он найти пока не смог. И всё же, считая себя персоной голубых кровей, держался соответственно и разговаривал со всеми свысока.

Иван Иванович стоял на крыльце и удивлялся той робости, которая неожиданно овладела им в тот момент, когда он увидел странного невысокого господина в желто-синем халате с маленькой девочкой на руках, идущего через сад.

– Добрый день! – подойдя к крыльцу, поприветствовал коротышка директора и вытянул правую руку вперед.

Иван Иванович осторожно пожал ее и поймал себя на мысли, что ему захотелось поклониться незнакомцу.

«Да кто он, собственно, такой?» – возмущенно подумал Иван Иванович.

И как бы отвечая на его вопрос, гость произнес:

– Меня зовут Эдвард Малахитов. Мы можем поговорить?

– Да, да, конечно! Заходите, заходите! – Иван Иванович торопливо распахнул входную дверь и опять пресек в себе желание поклониться.

Кабинет директора оказался тем единственным помещением, в котором горел свет. Весь центр небольшой комнаты занимал старинный письменный стол на резных ножках. На столе горела лампа под зеленым абажуром. Хотя зеленым абажур можно было назвать условно, видимо, давным-давно он был таковым, но сейчас выцвел, полинял и кое-где порвался.

У окна стоял диван, покрытый старым шерстяным ковром. Здесь-то и расположился Эдвард, по-прежнему прижимая к себе девочку.

– Чем я могу быть полезен? – начал разговор Иван Иванович.

– Мне необходимо уехать в командировку. А так как моя работа связана с некоторого рода опасностями и постоянными переездами, я не смогу должным образом позаботиться о ней. – И Эдвард покосился на спящую малышку. – Могу я ее у Вас оставить?

– Это Ваша дочь?

– Нет. Ее родители пропали.

– Тогда, может быть, Вам найти няню, которая присмотрит за ребенком в эти несколько дней? – Иван Иванович развел руками: – Это детский дом, и на всех детей здесь есть соответствующие документы.

– С документами проблем не будет. Все необходимое Вы найдете на вашем столе завтра утром. – Эдвард печально улыбнулся: – И если бы проблема была в нескольких днях, стал бы я беспокоить Вас, потомка прославленного графского рода Ложкиных. Моя командировка продлится девять лет, а может быть, и дольше.

Иван Иванович стоял как истукан, боясь пошевелиться, и пытался сообразить, что же его поразило больше, то, что незнакомец упомянул графские корни семейства Ложкиных или продолжительность командировки. Постояв так немного, он покосился сначала на желто-синий халат и буквой «А», на кобуру с пистолетом, а потом на маленькую девочку с тонкими мышиного цвета волосами.

Эдвард молчал, не мешая директору детского дома принимать правильное решение.

– Но если Вы так надолго уезжаете, а с ребенком что-то случится… – как бы размышляя вслух, произнес Иван Иванович.

– Нет, с девочкой ничего не случится, ведь Вы будете заботиться о ней. Хотя, все же я оставлю Вам номер моего телефона. И запомните, Вы сможете дозвониться до меня, только если произойдет действительно что-то серьезное или плохое. Но я бы на Вашем месте этого не допустил, – тихо проговорил гость.

– Хорошо, я все сделаю. – Иван Иванович уже понял, что решение здесь принимает не он. – Сейчас все дети на даче, они вернутся через неделю. А пока я сам смогу позаботиться о…

– Наташе. Ее зовут Наташа Малахитова. Все, что Вам надо знать о девочке, будет завтра утром на вашем столе.

Эдвард с явным облегчением встал с дивана и аккуратно передал малышку в руки Ивана Ивановича. Потом долго и внимательно посмотрел на нее, дотронулся до тонких, пушистых волос и тихо произнес:

– Придет время и ты все узнаешь.

И направился к выходу.

У двери смешной коротышка в полосатом халате обернулся, легко кивнул и, глядя в глаза директору детского дома, сказал:

– Береги ее, граф!

И вышел.

А Иван Иванович так и остался стоять, как столб, со спящим ребенком на руках, пытаясь осознать все то, что с ним только что произошло.

Иван Иванович Ложкин сдержал свое обещание, данное странному посетителю почти одиннадцать лет назад. Он заботился о девочке по имени Наташа и хорошо заботился. Так хорошо, что за все эти годы с ней ничего катастрофически ужасного не случилось. И директор детского дома был рад, что ему ни разу не пришлось побеспокоить ее дядю, при мысли о котором у Ивана Ивановича пробегали мурашки по спине. Но не будем скрывать, что граф, а в своих мыслях гражданин Ложкин называл себя только так, томился ожиданием и считал дни, прошедшие с назначенного Эдвардом Малахитовым срока. Коротышка задерживался уже почти на два года. Сегодня утром этих дней минуло ровно 651.

А Наташа ничего не считала и ничего не ждала. Она просто жила в детском доме, и ее жизнь нельзя было назвать самой плохой.

За эти годы Наташа сильно изменилась, она вытянулась так сильно, что оказалась самой высокой девочкой в классе. Сначала она стеснялась своего роста, но потом решила, что стоять на уроке физкультуры в шеренге первой – это здорово. И на доске писать удобнее, когда можешь дотянуться до ее верхнего края.

У Наташи была длинная шея, бледная с голубоватым отливом кожа и маленький острый носик, точная копия носа ее дяди, о существовании которого она даже не подозревала. С возрастом светлые пушистые завитки волос превратились в густую каштановую гриву до пояса, которую Наташа каждое утро заплетала в аккуратную косу и перетягивала на конце простой черной резинкой.

Осталось добавить, что глаза у девочки так и остались карими, с небольшими золотыми пятнышками на радужке. Эти пятнышки ужасно нравились Наташе, и она частенько рассматривала их в зеркало, замечая, что иногда их становится больше, а иногда меньше. Почему и с чем это было связано, девочка понять не могла, а воспитателей об этом спросить не решалась.

Как девочка себя помнила, ей всегда говорили, что она круглая сирота. Но так как большинство ее друзей тоже жили без родителей и не жаловались, Наташа последовала их примеру, тем более что долго грустить она не умела. На лице у девочки всегда сияла искренняя улыбка, хотя многим это не нравилось, и ей часто доставалось, особенно от учителей в школе.