— Что ты несешь? — горько завываю от бешенства и сжимаю кулаки так сильно, что недавно полученный ожог даёт о себе знать резкой болью. — Да, ты не кто попало. Ты мой коллега, мой друг в конце концов. Но друзья не спят друг с другом.

— Да ладно тебе, расслабься. Ничего страшного не произошло.

Цедит сквозь зубы, невнятно или с явным безразличием. Конечно, для него это плёвое, привычное дело затащить на себя дуреху для собственного кайфа. И то, что после этого запросто может всё рухнуть, ему не интересно. Галочка в списке личных достижений на постельном поприще — вот зачем он гонится.

— Считаешь это нормой? Серьезно?

Это риторический вопрос и я не жду на него ответа, мне вдруг становятся не важны его отговорки и аргументы. Меня душит ярость, от того что я не могу разделить его спокойствия, захлебываясь в собственных обвинительных мыслях. А в довершении всего больше не сдерживаюсь, начиная рыдать, как маленький ребенок, всхлипывая и стирая рукавом слёзы с лица. Андрей неуклюже меня обнимает, встретившись позже с моим взглядом, полным полного порицания.

— Что теперь хочешь меня пожалеть? Отвести в спальню и как полагается у друзей переспать со мной?

— Ксюх, перестань. Ну ты бред полный несешь. Все не так! Да это произошло, да от этого никуда теперь не деться. Ничего не вернешь и не исправишь. Но не стоит же из-за этого бросаться в такие крайности.

— Лучше бросаться в крайности, чем в каждую дырку как ты, — хлестко огрызаюсь, при этом больше оскорбив саму себя, чем пристыдив Крутилина. Ему всё как с гуся вода. Поимев одну, гордо переходит к другой, за тем к третьей и так до бесконечности. И я по каким-то странным стечениям обстоятельств замыкаю круг, ну как замыкаю, становлюсь крайней в очереди.

— То есть, я правильно тебя понимаю?! Ты ассоциируешь себя с дыркой?!

— Только лишь с твоей легкой подачи, — градус конфликта начинает повышаться и по враждебно напряжённой мимике Андрея, читаются намерения глумливо возразить.

— Тогда соответствуй дырке и не делай из меня мудака, который надругался над бедной овечкой. Тебе хреново было со мной? — прибивает вопросом к полу, а после вонзается хищным взглядом, прошибая до мурашек суженными точками зрачков, которые неотрывно следят за мной. — К чему этот кипиш? Мы оба прекрасно провели время, глупо отрицать.

Внимательно слежу за губами, в попытке прочесть по ним суть его монолога, ведь расслышать хоть слово проблематично. Он яростно шипит, притягивая меня за локоть ближе, почти вплотную. Я теряю контакт с его ртом, проваливаясь в неизвестность, а в моих ушах звенит призыв соответствовать шкуре, которую он с удовольствием тёр, забывая кем мы приходимся друг другу. Приходились, до того как перешли в горизонтальную плоскость.

— Никогда больше ко мне не прикасайся, — изловчившись, отвоевываю ноющую от жёстких пальцев Андрея руку, звонко наказывая паскудника за поганый язык. — Впредь будем общаться исключительно по работе и больше никак. Мне такая дружба не нужна, когда ко мне лезут в трусы. Считай что объездил меня бонусом. В качестве компенсации за твои потраченные нервы за долгие годы нашей дружбы.

Я выскакиваю из кухни и поспешно закрываюсь в спальне, чтобы одеться и покинуть его квартиру. А у него хватает ума не идти за мной.

В этот день у меня всё не ладится с самого утра. Сперва я позволяю себе проспать, потому что уже которую ночь размышляю над случившимся, а задремав под утро, естественно не слышу будильник. Вернее, конечно же, я слышу его отчётливо, но упорно сопротивляюсь пробуждению, отключаю и снова зарывшись в тёплое одеяло, благополучно засыпаю.

Спасибо милому секретарю-референту Оленьке, что она не теряя надежды и упорства, в конце концов поднимает меня с постели. Хотя гонца приносящего плохие вести принято убивать, её стоит даже поощрить. Именно она не даёт мне опоздать на встречу к Софье Михайловне, ведь та жутко организована и пунктуальна, и требует от сотрудников того же.

Обжигаясь, допиваю чашку кофе, попутно влезая в платье. Нарисовать себе лицо решено по пути на работу. А зачем же ещё нужны пробки? Реснички подкрасим, губки намажем, а румянец если надо и сам от стыда проступит. А стыдиться скорее всего мне сегодня придется часто и густо. Выходя из дома, как назло задеваю ногой ржавый гвоздь и рву новые колготки, на видном месте. И как можно найти свободно торчащий гвоздь в 21 веке, в веке технического прогресса, переполненного дюбелями и саморезами, жидкими гвоздями, клеевыми полосками, всевозможными альтернативами? Резюме только одно: я не просто женщина, а баба катастрофа. Приходится возвращаться, чтобы переодеться, а это, как известно, дурной знак.

И примета срабатывает на все сто процентов! Свободных мест на парковке нет и бросить машину приходится за целый квартал. Добираюсь практически бегом, дико замерзнув и пожалев, что не надела куртку, вместо пальто, безусловно красивого, но совсем негреющего. На входе молодой охранник откровенно издевается надо мной и моей рассеянностью, не желая впускать без предъявления пропуска, хотя знает меня как облупленную. И после шуточного, тщательного досмотра разрешает пройти в здание.

— Привет. У себя? — кивком указываю в сторону кабинета начальницы, как только выскакиваю из лифта.

— Ещё нет, но уже звонила и дала указания сварить вам кофе. Много кофе с коньяком.

— Боюсь, я попала. Сбегаю покурить пока.

Сбросив сумку и верхнюю одежду на своем рабочем месте, бегу в курилку и распахнув дверь, тут же оказываюсь в чьих-то объятьях. Мне и смотреть-то не нужно, чтобы определить кому принадлежит цепкий захват, от которого нечаянно происходит прилив внутреннего жара. Словно каким-то чудесным образом чувствую его всем отозвавшимся на призыв телом. А в памяти моментально возникают воспоминания о той ночи, перевернувшей наш привычный мир с ног на голову. Недельные результаты выстраивания между нами стены отчуждения, рассыпаются быстрей моего участившегося пульса, пустившегося в галоп от жаркой обстановки.

— Что с тобой происходит? — его голос звучит чуть выше правого уха, заползая куда-то вглубь моей головы некой вирусной инфекцией, заражающей мозг трепетом и желанием, оскверняя похотью каждую клеточку, каждый нейрон, заставляя испускать химические сигналы.

В ужасе от того, какие чувства вызывают его прикосновения, я заставляю себя сконцентрироваться на сути вопроса. Но это не так-то легко сделать, под прицелом серых Андрейкиных глаз, проникающих гораздо глубже дозволенного. Затянувшаяся пауза может выдать моё волнение, а этого мне хочется меньше всего.

— Мне не нравится когда распускают руки, — попытка противостоять, выходит какой-то жалкой. Муха попавшаяся в липкую ленту и та яростнее сопротивляется, и борется за свободу. А я лишь нервно подергиваю плечами создавая провальную видимость, что мне якобы неприятно.

— А мне не нравится, когда меня игнорируют!

Теперь его руки ложатся на плечи, весьма ощутимо сжимая под пальцами кожу, причиняя двоякие ощущения от прикосновений. Андрей слегка притягивает меня к себя, побуждая посмотреть, а я словно цирковая дрессированная мартышка подчиняюсь. Будь неладны его глаза, стоит отвести взгляд в срочном порядке, либо близость грозит потерей контроля. А что можно ещё разглядывать на лице собеседника? Не нос же или уши к примеру. Вот и я засматриваюсь на расслабленные губы, выражающие ледяное спокойствие, но вот-вот готовые раскрыться в улыбке, обнажив белый ряд зубов. Сильно прикусив поверхность щеки, возвращаю себя с небес на землю, соперничать с внутренней силой Андрея чистой воды самоубийство, но раскисать не время, шанс побороться всегда есть.

— Я же кажется, просила тебя больше ко мне не прикасаться, — упрямо задираю подбородок, чтобы не давать повода думать, как я боюсь или раздражена.

— Да, просила, — торопливо соглашается, криво подергивая уголком губ. — А мне кажется, я задал тебе вопрос, на который так и не получил ответ. Освежить память? — Андрей пристальнее впивается своим гипнотическим взглядом, монотонно продолжая допрос. — Что с тобой происходит? Ты меня избегаешь. Здороваешься через не хочу, не заходишь в лифт, если там есть я. Демонстративно уходишь из любого помещения, в которое вхожу. Я настолько тебе противен, что моё присутствие тебя так раздражает?