— Пожалуйста, сдай мой костюм в химчистку.

Слишком быстро голос становится лилейно ласковым, а через секунду передо мной возникает холодная сталь его глаз, кусающая, до боли холодящая все внутренности, замораживая раскрывающееся навстречу ему запертое естество. Всё слишком запутанно и туманно, чтобы поддаться искушению и откинувшись на подголовник кресла, дотянуться до губ, маячивших на уровне моего лба. Андрей продолжает стоять за спиной, нависая надо мной вниз головой, параллельно поглаживая плечи, на которые слегка опирается.

— Не злись на меня. Ладно? Я знаю, что очень часто бываю мудаком, но ведь ты всё равно меня любишь, а я тебя…

Он не заканчивает фразу, а я зажмуриваюсь сильнее, чтобы сдержать под веками яркие вспышки калейдоскопа, складывающиеся разноцветными пятнами то в зовущие полуоткрытые губы, то в нежные руки, то вовсе в смятые простыни.

Влажное прикосновение к кончику носа отрезвляет меня, высмеивая дурацкие мечтания о поцелуе, настоящем и по-взрослому. Андрей умело возвращает меня с небес на землю и подхватив сумку, убегает из кабинета.

Провожу весь день в сугубо рабочей обстановке, не отвлекаясь ни на кого, если не считать двух получасовых созвонов с Крутилиным и бесконечной переписки с ним же. А ближе к вечеру, когда он пропадает из зоны доступа, я работаю усерднее.

На самом деле, я настолько погружена в материалы, оставленные мне Андреем, что замечаю присутствие постороннего, лишь когда знакомая рука с широким кожаным браслетом плотно сидящем на запястье, захлопывает крышку ноутбука. Поднимаю голову и оказываюсь в плену холодных и обветренных губ. И поцелуй получается вымученным, доставляющим неприятный дискомфорт с контактом потрескавшихся губ. По ощущениям словно ешь киви прямо с кожурой, от которой зудит кожа исцарапанная сухими трещинками, а смачиваясь слюной пощипывает.

— А если бы я не сохранила файл? — оторвавшись от требовательного рта, выдыхаю я.

— Я тебя слишком хорошо знаю, ты сохраняешься после каждого слова.

Довольно резко выдергивает меня из удобного кресла, запирая в объятиях. Вадим разминает мне скованные долгим согнутым состоянием мышцы шеи, а та натужно поскрипывает под пальцами, напоминая что силы в этих руках больше, чем предостаточно, чтобы свернуть позвонки и не дрогнуть. Появившийся секрет может привести именно к таким печальным последствиям, если вдруг до Штриха дойдут мои игрища с Андреем.

Старательно прячу беспокойство и уперевшись ладошками в мокрую «кожанку», отстраняюсь от навязчивой близости.

— Что ты здесь делаешь? И как тебя пустили?

— Слишком много вопросов за раз, — хитро прищуривает один глаз, сканируя моё лицо будто что-то подозревая и надеясь отыскать ложь в мимике. — Я тебя от чего-то отвлёк?

Вопросительно выгибает бровь, заставляя кровь от переизбытка адреналина стучать в висках с особым остервенением. Не понятно, почему дрожу, ведь в никаких противоправных действиях или изменах не замечена. Думать о ласках другого, думала, но измена мысленная, не то же самое что физическая. Кого, я обманываю?

— Нет.

— Почему ты в этом кабинете? Тебя повысили? — произнес с явной издёвкой, схватив за подбородок, не упуская возможности напомнить о своей власти, с нажимом давит на него.

— Скорее наказали, — дёргаю головой, освобождаясь от его пальцев и Вадим не предпринимает очередной попытки запленить моё тело. — Повышение здесь переходит по наследству и впитывается с молоком матери. Так что мне не светит.

— А через постель?

Протягивает руку, чтобы поймать прядь и начать играть с ней, но скорее с моими нервами, натянутыми от предположения, что подняться по карьерной лестнице я могу прыгнув кому надо в койку. Возникает навязчивая до зубного скрежета мысль, что Вадим может быть в курсе моей интимной связи с Андреем.

— Ты мне предлагаешь залезть под юбку Софе? — перевожу разговор в шутку, не очень удачно, ведь Вадим искусно тиранит, наматывая на палец пойманный локон, натягивая его так, что кожа на голове горит, отзываясь болью, словно живьём снимают скальп.

Не удивлюсь, если прознав о моих шустро раздвинутых ногах, Вадим захочет оставить себе на память срезанный без анестезии трофей. Но и признаваться в чём-то я не намерена, пусть хоть выколачивает нужную информацию.

— Я о другом…. ничего не хочешь мне рассказать?

Таращусь на него и без того огромными глазами, не находя слов, а вернее не имея понятия в каком направлении отвечать, что он имеет в виду? Горячая волна крови от панического страха устремляется по всему телу, обжигая и закладывая уши.

— Кукла, ты оглохла?

Лучше бы так, чем слышать властный тон, от которого вибрирует барабанная перепонка, отбивая Морзянку, универсальный сигнал SOS — призывая на помощь все силы скованного тревогой тела. А то подло молчит, подбирая из бессвязно крутящихся букв на языке доходчивый ответ. Хотя как не старайся вряд ли найду что-то достойное и устраивающее в первую очередь Вадима. Здесь и сейчас мои принципы никого не интересуют. На первом месте инстинкты, которые мне предстоит удовлетворить.

— Что ты хочешь услышать?

— Советую отвечать искренне, как на исповеди, — наконец-то отпускает прядь, но кожа на голове не перестает болеть, а отдаёт пульсирующим подёргиванием. — Я твой «покер фейс» знаю, так что не стоит брехать. Ладно?

Ладонью прижимается к затылку, дёргая на себя, высекая от резкого толчка искры из глаз и заставляя меня съёжиться ещё больше, до крошечного муравья, которого он раздавит как только почует ложь, а с этим Вадим справится даже лучше чем я с приступом паники.

— Потрахушки со своим начальничком давно практикуешь? — повисает ошарашенная тишина и Вадим снова встряхивает меня, пытаясь вернуть дар речи своей безмозглой и неразговорчивой кукле. — Ещё со студенческих времён, наверное?

Постановка крайнего вопроса позволяет немного выдохнуть, от неё веет паранойей, ведь столько лет он не проявляет ревностных замашек. Всегда уверенный в себе и в моей верности, Вадим не устраивает скандалов с выносом мозга. Он даже не замечает никогда вьющихся возле меня мужчин. Для него они не соперники.

Тогда к чему весь этот фарс? Допрос с пристрастием? Не хватает лишь лампы в глаза и плоскогубцев, которыми можно вырывать ногти за неправильные ответы.

— Он мне не начальник, — фыркаю, не находя логичности и совершенно не вру.

— Ах да, я и забыл он же маменькин сынок. Ему двадцать пять кажется, а он всё под юбкой у мамы сидит. Понты только колотит. Ну-у-у…? А ты на понты ведёшься?

— Ты бредишь, Андрей единственный мой друг, в котором я уверена как в себе, — зло выдыхаю, говоря чистую правду.

Андрей, как бы это банально не звучало, луч света в моем гребанном темном царстве. Он бескорыстно помогает на протяжении всей нашей дружбы, всегда идёт навстречу и подставляет крепкое плечо, а не подножку, на которую способен Штрих.

— Не тяни кота за яйца, отвечай. Или думаешь я поверю, что он ни разу за столько лет тебя не ширнул?! — на смену юмора приходит новая интонация, раскрашивая голос злобой. — Он на заднеприводного не тянет, такой себе отличный варик для баб. С квартиркой, при деньгах, статусе, всё как вы любите. Или ко всем очевидным плюсам имеются проблемы со стояком?

— Не знаю, не проверяла, — артистично цокаю языком, застывая в ожидании, что он проглотит мою фальшь.

— Складно поёшь, даже верить хочется, — паскудно улыбается Вадим, переводя взгляд с напряжённого лица на грудь, которая ходит от волнения ходуном.

Я делаю глупость, одергивая свитер и пряча идиотскую дрожь гуляющую по коже целой вереницей мурашек убегающих под пояс юбки. Широкие ладони небрежно врываются под одежду, скользят от застывшего в панике живота вверх. От дразнящих прикосновений не разгорается страсть, а под пальцами нервно сжимающими грудь остаётся немеющее чувство безысходности. Достаточно сильное, почти болезненное, вызывающее отголосок брезгливости.