Нет. Не так… Постоянно видя перед собой чувственные губы и горящие интересом глаза, ощущая, как от его голоса кожа покрывается приятными мурашками, невозможно забыть, что Шаррэль — инкуб. Я просто к нему привыкла. Приняла, что то, как он смотрит, касается, говорит — всего лишь особенности их расы. Такова природа инкубов, с этим ничего не поделать. В целом, мне даже приятно его внимание. Оно не вызывает брезгливости, как, скорее всего, было бы с другим демоном, потому что этот уже ни раз доказал, что отличается.

У него очень красивые руки. Очень. Немного жилистые, смуглые, изящные и при этом мужественные. Не знаю, как, но его ладони даже на вид кажутся ласковыми, а ещё — они всегда тёплые. Это какое-то наваждение… Никогда раньше ничего подобного со мной не случалось, но теперь я без конца могу любоваться тем, как плавно и точно они двигаются, формируя какое-нибудь заклинание, как эти длинные ровные пальцы ловко плетут узоры из энергетических нитей… В альбоме полно зарисовок.

А ещё мне нравится запах — свежий, травяной, терпкий. Он не бьёт по обонянию, ощущаясь только вблизи, и я до сих пор теряюсь в догадках, может ли быть, что это — его естественный аромат, или же всё дело в парфюме, которого, кстати, в Антэрде почти не сыскать.

— Так почему ты уехал из империи Сах’халлат?

— Почему, почему… — сварливо ворчит демон.

Моя улыбка становится шире. Покосившись на неё, Шаррэль недовольно поджимает губы, а потом всё же сдаётся:

— Я рыжий инкуб — вот почему.

— Что в этом такого?

— Хочешь подробностей? — прищуривается он.

Теперь уже ёжусь я. Мне знаком этот упрямый взгляд.

— Сколько?

Опять допытывается о возрасте! Вечно он не даёт ему покоя!

— Мы это уже обсуждали!

— Ну хоть в десятках! Пожалуйста!

— Да зачем тебе?!

— Чтобы знать, насколько откровенно можно с тобой говорить!

Что значит «насколько откровенно»?! С каких пор мы ставим вопрос так?

— Я же тебе без цензуры всё выдаю!

- Мне пятьдесят три! Я уже взрослый!

— Я тоже!

Он демонстративно и не скрываясь окидывает меня взглядом.

Выражение явного скепсиса постепенно сменяется озадаченностью.

— А ты, по-моему, подросла, Тира…

«Ну да! — фыркаю мысленно. — Подросла. Особенно в тех местах, на которые инкубы привыкли обращать внимание в первую очередь».

— Теперь я бы дал тебе лет пятнадцать, пожалуй… Уже не ребёнок. А ведь всего пару недель назад была такая забавная! Худенькая, глазастая, бледная до полупрозрачности…

Шаррэль говорит эти сомнительные для женщины комплименты с такой неподдельной теплотой, что всё настроение шутить над ним пропадает.

— Ладно. Я скажу то, что ты так хочешь знать. Но пообещай, что не станешь спрашивать, как всё это возможно.

Демон весь подбирается, впечатлённый моей серьёзностью.

— Если для тебя это важно, не стану.

— Мне недавно исполнилось двадцать три, Шаррэль. И я человек.

Поддавшийся было от нетерпения вперёд, после этих слов он нетвёрдой походкой отступает на шаг назад.

— Но, Тира… Ты — вампир. Жажда, сила, таблетки… Ты не можешь быть человеком!

Пожимаю плечами. Несмотря на то, что понимания очень хочется, нет никакого смысла убеждать и что-то доказывать. Если он не поверит сейчас, то никакие аргументы всё равно ничего не изменят.

— Как такое?.. — спохватившись, инкуб вспоминает об обещании и формулирует вопрос по-другому: — Твои родители — люди?

— Да.

— И бабушки с дедушками?

— Да, они тоже.

— … и отец тебе точно родной?

— Вне всяких сомнений. Однако, кажется, я выразилась не совсем точно. Физически я сейчас действительно большей частью вампир, тут не поспорить. Но через полгода надеюсь окончательно стать человеком.

Шаррэль долго пристально смотрит, а потом с прерывистым вздохом признаётся:

— У меня голова просто взрывается…

— Ты ведь в первую очередь хотел знать, насколько я взрослая. Так вот, теперь — знаешь.

Мужчина нервно смеётся, измеряя тренировочный зал широкими шагами.

— Этого мало! — восклицает, безжалостно ероша свою многострадальную шевелюру. — Я хочу знать о тебе всё!

Поняв, как неоднозначно это прозвучало, он останавливается и подкупающе улыбается, пытаясь сгладить своё заявление.

Однако мне что-то не весело. За последние три с половиной года, Шаррэль — единственный, кого я по-настоящему могу назвать своим близким другом. После Тимура мне не хотелось никого к себе подпускать, а этот обаятельный демон просто просочился в мою жизнь, не спрашивая на то разрешения. Мы видимся каждый день, разговариваем, смеёмся, делимся личным, и теперь я настолько привыкла, что с трудом могу представить, как вновь останусь одна. Конечно, рядом будет Май, будут её друзья, но это совершенно другое. Они — дети. С ними я ощущаю себя неправильной, лишней. А Шаррэль всегда меня понимает.

От мысли, что однажды и он исчезнет, становится очень тоскливо.

Может, это произойдёт, когда я перестану быть загадкой и надоем. Может, когда его работа в школе будет закончена. Хоть за последние две недели и не случилось ни одного нападения, они с директором не ослабляют бдительности, и рано или поздно найдут того, кто во всём виноват. После этого у него больше не будет необходимости жить здесь и притворяться учителем.

Но это — нормально, верно? Все дороги когда-нибудь разделяются. Будут другие люди, другие улыбки, и сейчас, пока мы ещё вместе, нужно просто радоваться каждому дню.

Заметив, что Шаррэль перестал метаться, смотрю на него — и вдруг ловлю неожиданно задумчивый взгляд.

— Что такое? — спрашиваю, насторожившись.

— Да вот, пытаюсь решить, как к тебе относиться.

Оказывается, задыхаться от жажды — ещё не самое мерзкое чувство. Вполне может быть хуже.

— Не веришь, да?

— Отчего же? Верю, — тяжело вздыхает он, одним коротеньким словом перечеркнув захлестнувшие меня страхи. — Хоть и не понимаю, как ты так извернулась.

— Правда веришь?

Наверное, у меня такой потеряно-пришибленный вид, что он тихо смеётся:

— Да верю, верю! Чего только не бывает на свете…

— В чём же тогда дело?

Шаррэль непонятно улыбается — криво, нервно и как-то потеряно.

— Ты, оказывается, действительно совершеннолетняя, но внешне… Это сбивает с толка.

Пока говорит, его взгляд на миг становится таким откровенно жаждущим, что впору не видеть.

Прячусь за опущенными ресницами.

Инкуб… Знаю, их мораль — иная, и Шаррэля нельзя читать, как других мужчин, но его поведение до сих пор время от времени выбивает меня из колеи. Тяжело по-настоящему привыкнуть, что все эти подкупающе-ласковые прикосновения и манящие взгляды, на самом деле ничего особенного не значат.

— Так почему… — нарушаю я наше затянувшееся молчание. Голос отчего-то звучит хрипло, и приходится повторить: — … почему ты живёшь здесь?

— Тира! — страдальчески восклицает Шаррэль. — Упрямое маленькое чудовище!

И тут же, противореча сам себе, смеётся, устало растирая лицо ладонью.

— Да скажу я, скажу… Вообще-то, я живу здесь, в Синнитре, только четыре года. С тех пор, как дома начались неприятности с княжеским семейством.

— Четыре года? Это же очень долго!.. Ты не собираешься возвращаться?

— Честно говоря, я не особо скучаю. Разве что по семье.

— Но почему? Тебе всё-таки не нравятся демоны?

— Там мой цвет волос привлекает слишком много внимания. Нежеланного и совершенно ненужного. Здесь же я чувствую себя нормальным.

А там, значит, ненормальным? Просто из-за внешности или дело ещё и в менталитете?

— Ну а ты? Ты здесь давно?

— В других странах я никогда не была.

— И у тебя правда нет никого близкого?

— Есть мама, но она очень далеко. Мы давно не общались.

— А тот юноша на твоих рисунках?

— Его зовут Тимур, — улыбаюсь, называя любимое имя.

Шаррэль медлит, ища что-то в моих глазах, и ненавязчиво предлагает:

— Расскажешь о нём?