Художники и философы меня мало интересовали, хотя я успел и у них вставить свои «пять копеек». Я много читаю, уверен, что кое-что смыслю в искусстве, в философии и в политике. Могу достаточно аргументировано и, как мне кажется, почти профессионально судить о многих вещах. Возможно, кто-то скажет, что я заносчив? Может быть, но точно могу сказать, что не глуп… Мне нравится шутить, что, когда раздавали скромность, я опоздал, потому что стоял в очереди за умом.

Посидев за столиками искусствоведов и философов, я не задержался у них. Мне казалось бесполезным рассуждать о том, что изменить мы не можем. А вот политика – это другое дело, здесь можно что-то изменить, если постараться! Кроме того, мы живем во время больших перемен. Может для кого-то эпоха больших перемен и проклятие, но для меня это время, когда даже такие молодые как я и мои друзья, что-то смогут изменить в том мире, в котором мы живем!

– Начало обострения политической борьбы Вы пропустили, милый мой! – услышал я от столиков, где обсуждались политические вопросы, и подошел к ним, а мужчина продолжал – закон о государственных предприятиях принят был еще в 1987году! Закон о кооперации 26 мая 1988, и сейчас собираются принимать поправки к этому закону. Так что самые смелые и решительные уже сейчас создают свое собственные предприятия, вернее кооперативы. Просто наши местные власти не хотят, чтобы мы развивались наравне с Москвой, поэтому умалчивают! Кроме того, сейчас обсуждают поправки к этому закону, которые дают больше свобод кооператорам!

– Мои друзья уже создали кооператив-коммуну «Созидание» и мой отец в их числе – не выдержал я, вклиниваясь в беседу за столиком группы «Народный фронт».

– Интересно! И как? Их не сильно «прижимают»? – заинтересовались сидящие за столом, и беседа переключилась на обсуждение проблем бизнеса в новой политической обстановке.

В «Народном фронте» до моего прихода в основном были люди не очень молодые, захватившие Брежнева и помнившие режим Сталина по рассказам отцов. Они были осторожны во взглядах и в выражениях, встречались для обсуждения, каким хотели бы видеть новый Союз (СССР), но не предпринимали никаких серьезных действий. Я пришел первым из молодых. Наверное, в их глазах я безрассудный и рискованный, но я уверен, что мы живем в другое время. Теперь в «Народном фронте» все чаще появляются молодые и «горячие». «Тусовка» стала более шумной и молодой. Взрослые, кто начинал движение «Народного фронта» не поддерживают наших крайних на их взгляд, мер, но не могут запретить нам делать то, что мы хотим.

Наш отец сочетает способность учить людей религии наших предков и «бизнесовую жилку», он практичный и справедливый, умеет ладить с людьми. Во времена «великих перемен» возможно все и я в это верю! А то, что эти перемены начались, для меня очевидно» – записал Давид для Реувена после знакомства с партией «Народный фронт».

Ицхак Абрамович к этому времени уволился с фабрики и ушел «в свободные предприниматели», войдя в члены одного из первых кооперативов. Это был смелый шаг, но раввин был уверен, что для его работы с людьми подобная деятельность будет лучше, чем работа на фабрике, ведь члены кооператива были евреями. Большинство из них являлись членами общины, но вход был открыт каждому еврею и таким образом раввин пытался не только помочь своим выжить в новой экономической реальности, но и приобщить к вере отцов тех, кто вырос в атеистической среде и забыли о своих корнях.

Кроме школьной программы, включающей английский и немецкий языки, Давид брал дополнительные уроки по английскому языку и латыни. Из-за уникальной памяти и раскрепощенности, мальчик уже неплохо говорил на трех языках, изучая еще два и общался со всеми иностранцами, которые попадали в его поле зрения. Он не стеснялся говорить неправильно, веря, что носители языка поймут, что он хотел сказать, даже если он скажет что-то не так.

Многие из его знакомых, закончившие институт, знали даже больше слов по-английски, но не могли говорить. Его нередко приглашали переводчиком, если к кому-то из посетителей «стекляшки» приезжали гости из-за рубежа. А такие посетители появлялись в стране все чаще.

Когда люди просили перевести их беседы, мальчик все больше убеждался в своей уникальности и одаренности, хотя видел и свои слабости. В общении с иностранцами, он часто спрашивал значение тех или иных оборотов и, его память «записывала» все, даже то, что он хотел бы забыть. Постепенно Давид стал замечать, что его неспособность забывать, не такое уж важное преимущество, но скорее сродни болезни. Его все чаще «накрывала» усталость. Несмотря на быстрое развитие, мозг время от времени ощущал перегруженность, болела голова.

Родители попытались уговорить сына меньше учиться, но Давид проявил удивительную рациональность.

– Мам, пап, я знаю, что все равно не могу забыть почти все, что читаю и слушаю, так лучше это будет полезная информация, чем что попало.

– Может тогда ты больше будешь читать Тору и Талмуд? – предложил отец.

– Не знаю, может быть… – уклончиво ответил Давид – чуть позже, когда выучу эсперанто и финский немного… Мы недавно с одним финном познакомились, мне их язык понравился.

– Сын, будь осторожен. Не надо перегружать твою бедную голову. У тебя и так уже она часто болит – вздохнула мать.

– Мам, я же не собираюсь всерьез на нем говорить, просто так, немного, для интереса – улыбнулся паренек – зато всякую ерунду читать не будет времени – подмигнул он матери, и та отступила.

Проникновенье наше по планете

Особенно заметно вдалеке:

В общественном парижском туалете

Есть надписи на русском языке!

В. Высоцкий

Реувен писал не часто, но конверты от него приходили толстые. Он довольно подробно описывал места в которых бывал. Сначала его не призвали в армию, дали время на изучение иврита и адаптацию. В течение отмеренного ему года парень старательно изучал язык и, как только он смог писать и сколько-то изъясняться на иврите, сразу подал заявление на поступление в Технион – университет его мечты. Психометрию он прошел на русском языке, но для обучения нужно было подтянуть иврит, но самое главное – его мечта стала еще ближе.

Реувен узнал, что после демобилизации из армии молодые люди имеют помощь от государства при поступлении в ВУЗ и решил не откладывать службу в армии. Время от времени Рут Вениаминовна доставала письма старшего сына и перечитывала их. Она знала каждое письмо чуть не наизусть, но если сын долго не писал, женщина доставала старые письма, сложенные по порядку и перечитывала то письмо, которое хотела в тот самый момент. Обычно Софочка садилась рядом с матерью и просила почитать вслух.

– Когда ты читаешь письма Рува, мне кажется, что он с нами сидит и рассказывает – сказала однажды девочка – и тогда я не так сильно скучаю по нему.

«Мама, папа, – писал Реувен – вы говорили, что я у вас избалованный ребенок. Но вы даже не представляете, какими изнеженными детьми приходят в армию израильские солдаты! В сравнении с ними я – супер-взрослый и самостоятельный! Мне учебка дается легче, чем многим.

Здесь служат не только парни, но и девушки, как-то даже непривычно. Иногда девушки проходят службу даже в более боевых частях, чем парни и меня это смущает. Но здесь все относятся к этому нормально, на войне нет различия полов и пуля или мина не выбирает. Поэтому тренируют всех одинаково.

Я служу недалеко от города Беер Шева. Здесь очень жарко! Сейчас лето и на солнце находиться почти нереально – иногда кажется, что где-то там в небе над Израилем стоит увеличительное стекло и солнце палит сквозь него, выжигая все, что есть на земле. Я был удивлен, что в конце зимних дождей, перед началом жары местные «кибуцники»56 успели засеять поля и что-то вырастить на них. Но сейчас то, что раньше было полем, кажется пустыней. Около поселков только осталось что-то похожее на теплицы, только они не от холода защищают, а наоборот, от солнца. В этих жестких условиях люди умудряются выращивать все, даже бананы. Удивительно, что такая крошечная страна поставляет сельхоз продукты по всему миру!