– Нет, не могу. Так что, напишешь?

– Вы же все равно читаете все письма, которые приходят из-за границы, зачем Вам еще одно письмо? – нашелся что ответить парень. Он совсем не хотел тратить свое время на письма незнакомому человеку.

– А если это будет условием для твоего разрешения? – продолжил мужчина. – Ну, писать мне одно письмо в месяц, например.

И тут Реувен понял, что имел ввиду КГБ-шник. Он хотел завербовать парня, чтобы тот шпионил для СССР на своей родине, которую парень еще не видел, но любил всем сердцем. От возмущения парень чуть не захлебнулся, но максимальным усилием воли подавил возглас возмущения, понимая, что отсюда может уйти не домой и потом в Израиль, а прямиком на тюремные нары.

– Я должен подумать, – едва выдавил из себя Реувен.

– Хорошо, подумай – добавил особист, – только не очень долго. Мне кажется, одно письмо в месяц на родину не такая большая плата за разрешение на выезд.

– Да, понимаю… – опустил голову парень, изображая задумчивость, пряча покрасневшее от злости и возмущения лицо.

Ему действительно нужно было подумать, как послать особиста за «апельсиновыми корочками» или «попудрить носик», не вызвав при этом его гнева и не попасть в тюрьму вместо Израиля.

– Я так думаю, мы не закончили наш разговор, поэтому не прощаемся, – КГБ-шник протянул листок бумаги с номером телефона, – позвони, когда надумаешь.

Реувен вышел из кабинета с покрасневшим лицом, в его груди клокотало. Парень был среднего роста и худощав, но сейчас ему казалось, что он огромен и выглядит как шар, раздувшийся от гнева.

Войдя в дом, Реувен с порога рявкнул:

– Эти… – он не находил слов, чтобы назвать тех, кто посмел предложить ему подобное – …пытаются завербовать меня, чтобы я «стучал» на Израиль, чтобы шпионил для них! Ненавижу!!!

– Реувен, сынок, тише! Вдруг нас прослушивают, – резко перешла на шёпот Рут Вениаминовна.

– Но мам, как они могли! – уже тише добавил парень. – Неужели меня не выпустят, если я откажусь? Неужели все, кто уехал, подписывались работать на СССР? Не верю! Там же много было настоящих патриотов, которые сейчас поднимают нашу страну.

– Сын, постарайся успокоиться. Может быть, придет решение, со временем… – попыталась успокоить его мать.

– Мам, у меня не так много времени. Я знаю, если я через несколько дней не позвоню или если позвоню и откажусь, мне откажут… – здоровый парень чуть не плакал.

– Сынок, ты же обещал не расстраиваться сильно, если откажут. Может еще не время… – напомнила Рут.

– Я не могу не расстраиваться, – простонал парень. – Я обещал не кричать у них в кабинетах, и я это выполнил.

Давид молча сидел и слушал разговор. Ему уже пора было идти на репетицию, но для мальчика так важно было знать, что происходит с братом, что он решил опоздать, если придется. Но Реувен больше ничего не говорил, и поэтому Давид схватил гитару и убежал на занятия.

Вечером всей семьей решили молиться об этом вопросе, Ицхак Абрамович посвятил вечерний урок помощи Реувену в его «хождении по мукам», прочитал два Псалма из книги Тегилим40, веря, что Творец даст мудрости и нужных слов Реувену на следующем допросе.

Утром за завтраком Ицхак Абрамович сказал:

– Ночью мне пришла мысль, что эти люди всегда боятся света. Любое темное дело боится света. И мне кажется, единственная твоя защита – это свет. Ты не должен скрывать предложения этого человека и, мне кажется, стоит ему сказать о том, что ты не будешь делать из всего этого секрета. Ты же не подписывал договор о неразглашении?

– Нет, не подписывал – обрадовался Реувен. – Мне кажется, что Сам Ашем дал тебе ответ на наш вопрос!

– Я бы не рискнул так прямо об этом говорить, но все в мире приходит от Него, каждое мгновение наш мир обновляется Его творческой энергией41. Поэтому, конечно от Него!

Через день в доме опять зазвенел телефон. Парню не дали время подумать, его вызывали на допрос, который голос в трубке красиво назвал «беседой».

Когда Реувен снова вошел в знакомый кабинет, КГБ-шник внимательно взглянул на него.

– Ну и как? Подумал? Готов подписать? – он указал на бумаги на столе.

– Понимаете, я посоветовался с родителями, встретился с друзьями и знакомыми… – начал Реувен.

По мере продолжения фразы лицо КГБ-шника сначала покраснело, затем приобрело зеленоватый оттенок и, наконец, стало отдавать даже сиреневым.

– Тупой мальчишка!!! – буквально прошипел он. – Неужели ты не мог понять простой вещи? О таких разговорах вообще никогда никому не говорят!

– Но Вы же сказали, что я должен буду просто писать письма и рассказывать, как мне живется в Израиле? И Вы не сказали, что это секрет…

У Реувена хорошо получалось изображать дурачка-простачка. Сейчас он сожалел, что не брал вместе с Давидом и Петей уроки актерского мастерства, которые они проходили не так давно у знакомого актера, чтобы использовать в своих «мини спектаклях». Но даже без тренировки он хорошо справился.

– Как я мог забыть дать тебе подписать договор о неразглашении в прошлый раз?! – невольно вырвалось у мужчины. Он отошел к окну и буркнул едва слышно. – Идиот! Да таких, как ты, в советскую армию опасно пускать, по тебе нары плачут!

Через минуту пропуск на выход из здания Реувена был подписан, и он легко шагал по весенней улице. Может быть, его и не отпустят в этот раз в Израиль, но по крайней мере не посадят в тюрьму в отместку за отказ шпионить за своей родной страной. Несмотря на прямую угрозу в конце беседы, Реувен надеялся, что именно гласность сейчас будет его защитой.

Возможно, что в это время, перед самой перестройкой особист и не имел полномочий посадить паренька, но те, кто много лет жили «под колпаком» у советской власти, еще не скоро смогли избавиться от страха за свою жизнь и свободу при любом контакте с властями.

В Присутствии Всевышнего есть Нечто такое,

что делает человека Свободным и раскрывает

в нём масштабность души, помимо всех

Человеческих Качеств добродетели.

Май заканчивался, школьники радовались каникулам, Реувен ждал ответа из ОВИРа и «ни к чему не мог приложить руки». Он жил как зомби, работая, принимая пищу, слушая беседы окружающих, не участвуя ни в чем. С девушками он и раньше не часто общался, но сейчас вообще прекратил всякое общение, даже дружеское внимание от противоположного пола его стало раздражать. На вопросы он отвечал коротко: «Не хочу здесь ничего серьезного начинать». Родители стали волноваться за здоровье сына, но на все вопросы он отвечал односложно:

– Я просто жду, разве непонятно?

Но для Давида и Пети жизнь была полна. Они сочинили сценку, где песня-рассказ их собственного сочинения должна была поведать историю о том, как обезьянка решила стать человеком. После многих попыток и мытарств обезьянка признает, что если уж сотворена она обезьяной, то и развиваться стоит в этом направлении, а не пытаться идти против своей природы. Задумка была очень комичная и поучительная, но ребята столкнулись с тем, что попали «между стульями». Для религиозного общества сценка показалась слишком «мирской», а светское общество отрицало и отказывалось принять ее из-за темы.

В один из дней ребята пришли с репетиции очень расстроенными. Они нашли ребят, которые согласились играть в сценке, даже бутафорию подготовили и уже почти закончили репетиции, но никак не могли найти место для выступления. Они зашли ненадолго к Пете домой, чтобы переодеться и идти гулять. Войдя в дом, они продолжали спорить.

– Да этот директор просто сноб и лентяй! – возмущался Давид. – Он мог бы дать нам выступить! Тем более, что многие готовы даже заплатить за этот спектакль! Так что на аренду зала на час нам бы хватило! Есть такое выражение: «души прекрасные порывы». Так вот, в его случае «души» – это глагол!