Комиссия РКИ постановила «дело о неправильных действиях и бесхозяйственности, допущенных администрацией треста, каковыми действиями Бумтресту причинён значительный убыток, передать окружному прокурору для расследования и привлечения виновных лиц к ответственности… Окружному отделу местного хозяйства срочно произвести углублённую ревизию Бумтреста, выяснив причины бесхозяйственной постановки дела в тресте, размеры убытков и лиц, виновных в бесхозяйственности, и наметить мероприятия, ведущие к улучшению постановки дела и оздоровлению работы треста»[66]. Судя по сохранившимся документам, дело закончилось тем, что предшественник Логинова — И. У. Ульянов был освобождён от обязанностей управляющего Бумтрестом «согласно его заявления»[67].
Назначение Логинова, который должен был исправить положение дел в Бумтресте, следует рассматривать как свидетельство его безусловного авторитета среди руководящих кругов Боровичей.
Несмотря на то, что предприятие «лежало на боку» — все производственные связи крупного и довольно сложного хозяйства были разрушены, — Логинову приходилось львиную долю времени отводить решению проблем бюрократического свойства, далёких от насущных интересов производства. Так, Логинов не скрывает своего возмущения методами руководства окружного отдела местного хозяйства, требующего от него массу ненужных отчётов и справок, что «противоречит… положению о государственных промышленных трестах, утверждённых постановлением ЦИК и Совнаркома СССР и… основной директиве правительства и партии о сокращении административно-управленческих расходов, упрощении и сокращении отчётности, а также отходе от опеки к руководству…».
В официальном ответном письме от 20 апреля 1928 года он указывает, что «бессистемная работа нерационально загружает главным образом технический персонал канцелярской фантастической работой в ущерб живой оперативной, руководящей работе в производстве и создаёт тенденцию к увеличению аппарата служащих управления треста вместо его сокращения.
…В конечном результате эта работа ничего реального не может дать и, кроме того, она идёт вразрез с нашей текущей работой»[68].
Подобные отповеди вышестоящим органам вполне в характере Логинова. Но он на этом не останавливается и выкладывает своё недовольство «по полной программе»: «Издание таких приказов со стороны учреждения, в ведении которого состоит трест, заставляет меня сделать вывод, что оперативной деятельностью руководит не управляющий на основе данной ему доверенности, устава и положения о трестах, а отдел местного хозяйства, претендующий на непосредственное вторжение в мои права под видом пользы дела»[69].
Документ примечательный. По нему, конечно, трудно судить, насколько был прав Логинов, отработавший к тому времени на должности управляющего трестом менее двух месяцев, в оценках деятельности окружного отдела местного хозяйства. Но некоторые его характерные особенности как «неудобного» руководителя, которые будут свойственны ему и в дальнейшем, проявились здесь в полной мере. Для Логинова не существует авторитетов во властных структурах, он полон уверенности в собственных действиях, жёстко реагирует на любые посягательства на свои права и полномочия. Просматривается и его склонность к единоначалию, можно сказать, скорее к авторитарным, нежели к коллегиальным методам руководства, что нередко отличает людей, сознающих свою персональную ответственность за порученное дело. Во всяком случае, думается, что на тех гигантских стройках, которыми пришлось руководить Логинову, на тех должностях, которые он занимал в 1930-е годы и в период Великой Отечественной войны, его методы управления себя вполне оправдывали. Что, впрочем, не даёт нам права считать их единственно верными.
В Бумтресте Логинов не задержался. В июле 1928 года состоялся пленум ЦК ВКП(б), обсудивший в качестве одного из важнейших вопрос подготовки кадров для промышленного строительства. Все программы индустриализации и преобразования сельскохозяйственного производства упирались в проблему острой нехватки специалистов средней и высшей квалификации. По сведениям ряда исследователей, в годы нэпа один инженер приходился на две тысячи рабочих, занятых в промышленном производстве, один специалист — более чем на тысячу крестьянских хозяйств[70]. По мнению некоторых историков высшего образования в СССР, это явилось серьёзным просчётом государственной власти, не имевшей до конца 1920-х годов чёткого видения перспектив количественной и качественной подготовки специалистов. Основное внимание в этот период, как известно, было сосредоточено на ликвидации неграмотности и создании условий для поступления в вузы рабочей молодёжи, не имевшей среднего образования, путём создания подготовительных курсов — рабфаков.
Июльский пленум ЦК ВКП(б) принял решение направить во втузы страны в 1928 году не менее одной тысячи коммунистов, «прошедших серьёзную школу партийной, советской или профессиональной работы, и практиковать эту меру ежегодно в течение ближайших лет». (Позднее ноябрьский пленум ЦК 1929 года счёл необходимым направить в 1930 году во втузы уже не менее двух тысяч, а в следующем году — не менее трёх тысяч человек.) Одновременно Центральному комитету ВЛКСМ было предложено ежегодно готовить во втузы и техникумы до пяти тысяч комсомольцев. В сентябре 1928 года Совнарком СССР принимает постановление об удвоении до конца пятилетки доли инженеров в крупной промышленности.
Основное внимание было сосредоточено на социальном составе студенчества: рабочую прослойку в вузах предполагалось увеличить до 65 процентов. Во многом это было связано с только что закончившимся так называемым Шахтинским делом, в ходе которого большую группу руководителей и специалистов обвинили во вредительстве и саботаже. В частности, Сталин, выступая перед активом ленинградской парторганизации с докладом «Об итогах июльского пленума ЦК ВКП(б)», отметил: «Урок, вытекающий из шахтинского дела, состоит в том, чтобы ускорить темп образования, создания новой технической интеллигенции из людей рабочего класса, преданных делу социализма и способных руководить технически нашей социалистической промышленностью»[71].
Мы не берёмся судить, послужило ли Шахтинское дело реальным толчком к пересмотру кадровой политики ВКП(б) или оно было действительно сфабриковано, как полагает ряд историков, и процесс стал лишь удобным поводом к смене курса в отношении старой интеллигенции. В любом случае необходимость экстраординарных мер в области высшего образования была очевидна, и вызвана она была в первую очередь серьёзными объективными причинами.
Помимо проведения партийных наборов были приняты и организационные меры, направленные на адаптацию студентов к учёбе и их ускоренную подготовку. Резко сокращались сроки обучения в технических вузах — до четырёх и даже трёх лет. Повсеместно внедрялись «групповые» («бригадные») методы обучения с упором на самоподготовку, лекционные курсы сводились к минимуму, зато до половины учебных часов занимала «непрерывная производственная практика», которая проводилась в заводских цехах и на строительных площадках.
Среди современных исследователей существует точка зрения, что с учётом слабой подготовки поступавших в вузы большинства рабочих сроки обучения, наоборот, следовало бы увеличить. Но они при этом забывают, что шёл жесткий отсчёт времени, страна стояла на пороге грандиозной индустриализации и приступала к осуществлению первого пятилетнего плана. Кстати, уже к середине 1930-х годов был предпринят целый комплекс мер по возрождению и развитию традиционной, «классической» системы высшего образования, в институтах и университетах в полном объёме были восстановлены лекционные методы обучения, учебные курсы по общетеоретическим дисциплинам — математике, физике, химии, сопротивлению материалов…
