Первое время я всё ещё надеялась на то, что Андрей вернётся. Видела во сне, как он забегает ко мне в палату, берёт на руки, обнимает и навсегда забирает из этого страшного места. И даже спустя пол года, проведённого в стенах приюта, я продолжала верить и ждать его прихода.

Моей веры хватило на год, прежде, чем я окончательно сломалась. Думаю это произошло после того, как меня очередной раз избили в туалете два парня, затащившие меня туда просто для того, чтобы поиздеваться. Именно в тот день, лежавшая на холодной плитке и боявшася подняться, на случай, если мальчишки ещё где-то рядом, ко мне пришло полное понимание того, что у меня больше никого не осталось.

В ту секунду с пола поднялась уже не та маленькая и слабая Катюша, наивно ждавшая, кого-то, кто мог бы её защитить. Нет. В то самое мгновение родился новый человек — человек, готовый на всё, чтобы выжить.

С тех пор я больше не плакала по ночам и не ждала Андрея. Я с корнем вырвала из себя это имя. Мысленно похоронила его вместе с нашими родителями. Только его могила была не на кладбище, а в моём сосбственном сердце… И да, я больше никому не позволяла себя обижать. Конечно, меня не преставали бить и оскорблять, детский дом — это дикое место, и живут в нём не иначе как по закону джунглей.

Но в ответ на толчки и удары, я била в ответ. С воплями и визгами я бросалась на своих обидчиков, рвала и кусала, била и царапалась. С каждым новым годом, проведённым в приюте, я становилась всё более мрачной, замкнутой и обозлённой на весь мир. Я осознанно не заводила друзей и не сближалась ни с кем. Где-то в самой сердцевине моей детской души глубоко засело простое уравнение — близость=разочарование=страдание=боль. А я не хотела больше боли. Физический дискомфорт меня не пугал, тогда как страданий душевных я боялась как огня и сделала всё, чтобы не испытывать это чувство вновь. Воспоминания о семье, обо мне прежней… и о нём (боьше я не позволяла себе произносить его имя, даже в своей голове) отходили на задний план, тускнели, а многие и вовсе исчезли где-то в глубинах подсознания.

Тётя Лида в начале навещала меня очень часто — каждый месяц. Но мне не нужна была эта связь с прошлым. Я всеми силами пыталась оборвать любые нити, оставшиеся от моей прошлой жизни, так мне было легче. Я не шла с ней на контакт, грубила и злилась, а иногда и вовсе отказывалась выходить из спальни, когда она приезжала ко мне. Поэтому её визиты со временем становились всё реже и реже. В конечном итоге, она стала приезжать только на праздники, чтобы передать немного домашней еды, обычно это были пирожки или булочки её приготовления.

Детский дом стал моим кладбищем и одновременно местом моего возрождения. В стенах приюта родилась новая Я, навсегда похоронившая те последние кусочки любви и надежды, жившие во мне когда-то.

"Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя?" Сократ

Ты снимаешь вечернее платье стоя лицом к стене, И я вижу свежие шрамы на гладкой как бархат спине, Мне хочется плакать от боли или забыться во сне, Где твои крылья которые так нравились мне? (Наутилус "Крылья")

9 лет спустя.

Я просыпаюсь от яркого солнца, пробивающегося сквозь не до конца задвинутые шторы в спальне для девочек. Соседки по палате копошатся у себя на кроватях, потягиваются и, тяжело волоча ноги, плетутся к душевым. Я не спешу, хотя и знаю, что скоро всех погонят на завтрак и хотелось бы, вообще-то, успеть хоть зубы почистить. Тем не менее, я продолжаю лежать в кровати и наблюдать за всеобщей обыденной утренней суматохой. Сейчас лето, учёба закончилась, последние экзамены сданы и я несказанно рада тому, что впервые за последние несколько месяцев, наконец, могу позволить себе не спешить, не нервничать, не гнаться, а просто расслабленно лежать, закинув ногу на ногу и сцепив руки за головой.

— Соколова, а ты у нас что, особо привилегированная? — открыв глаза, вижу уставившуюся на меня недовольным взглядом воспитательницу. — На завтрак всех зовут, или ты неожиданно оглохла? Так я тебе сейчас быстро слух верну.

Пару секунд смотрю на неё, пытаясь придумать какую-нибудь колкость в ответ, но мозг с утра работает вяло, поэтому просто лениво протягиваю:

— Да иду я уже. Что, Нина Александровна, без меня кусок в горло не лезет? И неторопясь плетусь чистить зубы.

— Имей ввиду, если ровно в восемь утра я не увижу твоей наглой морды в столовой, останешься драить кастрюльки. Ты меня знаешь — грозится та.

— Знаю, знаю. — кричу уже в дверях. — Не волнуйтесь вы так. И соскучиться по моей морде не успеете. — и не дожидаясь ответа бегу в ванную.

— Нахалка — доносится до меня крик из палаты. Нина Александровна — наша воспитательница, женщина строгая, любящая порядок и дисциплину, но в душе совершенно не злобная. Я никогда не воспринимаю всерьёз её жёсткий тон, потому что знаю, что это всё напускное. Она, в свою очередь, не сердится на меня за мою несдержанность в речах и поведении, хотя и ворчит из-за этого исправно, да и наказывает частенько, но не сурово. Вообще, мне нравится, как складываются наши с ней, так сказать, деловые отношения. Мы, как бы, на одной волне, если можно так выразиться. Во всяком случае, мы друг друга понимаем.

В столовой шумно и душно, пахнет кашей и какао. сидя за столом, я без аппетита ковыряюсь ложкой в овсянке, левой рукой подперев подбородок. Я вообще не отличаюсь любовью к еде, возможно, поэтому такая худая. При моём росте 158 см, вешу всего 42 кг, хотя грудь у меня всё-таки выросла, небольшая правда, но уж какая есть.

— Ты сколько баллов по алгебре получила? — выводит меня из транса вопрос, сидящей рядом девчёнки.

— Не помню. — бурчу в ответ, не желая вступать в диалог.

— Что даже примерно вспомнить не можешь? — не унимается соседка по столу.

— Блин, да что ты докопалась? — я не отличаюсь разговорчивостью, да и терпением тоже. — Не переживай, я на твоё бюджетное место в универе не претендую.

— Ой, да с чего ты взяла вообще, что я переживаю… — пытается оправдаться Машка. Я в ответ только фыркаю и продолжаю своё издевательство над кашей. Я и так этой ботаничке слишком много времени уделила. Не то, чтобы меня бесила именно Машка, я просто в принципе не любитель долгих диалогов. Предпочитаю, когда ко мне не пристают с пустой болтавнёй.

— Да, Маша, не переживай, Соколова тебе явно не конкурент. Она вообще по части мозга только с улиткой может конкурировать — подаёт свой писклявый голос Юлька Измайлова. Как же меня бесит эта тупая идиотка. Фигуристая блондинка с пышным бюстом и округлой задницей, короче говоря, полная противоположность мне — маленькой, худой брюнетке. Это бабища из разряда, знаете, таких гламурных куриц, цель жизни которых втаптывать в грязь всех, кто попадётся им на пути. Видимо, для таки как она это дополнительный способ самоутверждения. Стоит отдать ей должное, в своём деле она не плохо преуспела. Скольких девчонок она довела до истерики говном, льющимся из её поганого рта. Но со мной этот фокус не прокатывает. Думаю этот факт её довольно сильно бесит, потому что она не может спокойно пройти мимо меня, не продемонстрировав всю свою змеиную натуру в полной красе. А если учесть тот факт, что мы спим в одной спальне, стычки у нас с ней происходят довольно часто.

— Измайлова, что я слышу? Неужели ты, наконец, смогла составить предложение больше чем из трёх слов? Так держать, глядишь к сентябрю и до сложноподчинённых доберёшься. — подмигнув Юльке, встаю из-за стола и направляюсь во двор, пока эта тупица, краснея от злости и напрягая последние остатки извилин, сочиняет, что мне ответить. Вступать с ней в полемику мне слишком лениво. Во дворе меня уже догоняет Нина Александровна.

— Соколова, а ну стоять.

— Нина Александровна, так не честно! — обиженно поворачиваюсь — Мы договаривались в восемь, я не опоздала. Даже не надейтесь мне втюхать ваши вонючие кастрюльки.