Вот привратник оказался новым. Возрастом под сорок, с землистым цветом лица, невероятно тощий — или так показалось из-за того, что сидел он в широченном кресле? — с прикрывающими лысину прядями седеющих каштановых волос.

— Привет! А Фред на месте?

— Фред вышел на пенсию, мисс. Еще пять лет назад.

— Ах, какая жалость. Меня зовут Элен Хоппер. Я когда-то училась здесь.

Мужчина вежливо кивнул.

— Чем могу помочь, мисс?

— Я хотела бы повидаться с профессором Хиткот.

Повисла пауза, и на какое-то мгновение она перепугалась: «Господи, только не ее!» Вдруг и Хиткот уже арестовали? Сообразили, куда она, Хоппер, направляется. Или еще несколько дней назад, если Торн пытался связаться и с ней, как с Фишером. Однако затем привратник просто снял трубку телефона и равнодушно осведомился:

— Во сколько вам назначено?

Часы позади мужчины показывали десять минут третьего. Хоппер сглотнула и выпалила:

— На два пятнадцать. Вы не могли бы передать ей, что предмет беседы изменился? Речь пойдет об Эдварде Торне. Это очень важно.

Привратник нажал кнопку и добросовестно пересказал информацию секретарше. Через полминуты ожидания, в течение которой Хоппер заставляла себя со скучающим видом осматривать помещение, а не пожирать взглядом трубку возле уха мужчины, донесся писк, и он сообщил:

— Она примет вас в половину.

— У себя в резиденции?

— Совершенно верно.

— Спасибо большое.

— Можете пока прогуляться по колледжу. Дорогу, полагаю, вы знаете, раз вы выпускница.

Дэвид стоял в тени, оглядывая внутренний двор. Лужайка так и осталась неестественно зеленой.

— Ну что?

— Она примет меня. Нас.

— Хорошо.

Они двинулись по двору. Небо объяла тьма, по нынешним временам даже неправдоподобная. Тучи надежно скрыли солнце, черной лавиной неумолимо накатываясь на запад. У Хоппер мелькнула мысль, что лужайку, возможно, после дождя придется перекрашивать. Она увидела окна бывшего кабинета Торна, и ее тут же замутило от воспоминаний.

Во втором дворе перед их глазами предстала церквушка.

— Хочешь зайти?

— Да не очень-то.

— Брось. Когда еще здесь окажемся.

В этой самой церквушке они венчались. Выглядело строение нелепым до невозможности: сущее уродство девятнадцатого века в напыщенном стиле викторианской готики, щедро украшенное скрупулезной кирпичной кладкой, гобеленами, огромными витражными окнами, затейливой черепицей да резными дубовыми скамьями. В приделе пылилась парочка здоровенных работ каких-то второстепенных художников.

Место для венчания она выбрала скорее следуя устоявшемуся правилу, нежели руководствуясь какими-либо иными соображениями. И выбор оказался неудачным. Ее друзья из колледжа в основном уже разъехались, а старые друзья Дэвида проживали в Лондоне и Шотландии. Оксфорд не устраивал практически всех приглашенных. Однако к тому времени менять что-либо было уже поздно, а Дэвиду архаизм религиозной составляющей определенно приходился по душе. Их позабавило, что церемонию проводил университетский капеллан, молодой мужчина, чья напускная чинность все же не могла полностью скрыть его удовольствие от отправления, по видимости, одного из первых своих венчаний.

Гости, сбившиеся поближе к алтарю, едва заполнили три первых ряда. Капеллан проводил церемонию со всем пылом, в свете расставленных вдоль алтарного ограждения свечей его кадык так и ходил вверх-вниз.

И все же она была счастлива. Счастлива, хотя и осознавала, насколько по-разному они с Дэвидом смотрят на жизнь и совместное будущее. Ее не оставляла надежда, что однажды разногласия будут преодолены, что с годами что-то изменится. Истина же — что ее неприятие материнства по прошествии лет лишь укрепилось, а не ослабло, что пропасть между ними все ширилась и ширилась, пока не рухнули все соединяющие их мосты, — обернулась для нее неожиданным сюрпризом.

Дэвид толкнул дверь, оказавшуюся не запертой. Массивное полотно медленно набрало скорость и со стуком ударилось о стену. Хоппер взяла псалтырь, против ее ожиданий не покрытый слоем пыли. В церкви пахло лимоном, на каменных плитах виднелись следы мокрой швабры.

— Не хочешь снова пройтись? — ухмыльнулся Дэвид, от души потешаясь.

Он всегда с удовольствием поддразнивал ее. Вот и теперь со смехом отбежал вперед по проходу, и комок в горле Элен начал потихоньку растворяться. Она даже была благодарна бывшему мужу за глупую выходку и на время позабыла о боли в лодыжке и ребрах. Дэвид уселся в переднем ряду и уставился перед собой. Плечи у него по-прежнему тряслись, однако, подойдя поближе, Хоппер с ужасом осознала, что он больше не смеется, а… плачет. Сняв очки, Дэвид прикрыл глаза ладонью, по щекам его катились крупные слезы. Задыхаясь и не переставая рыдать, он все повторял одну и ту же фразу:

— Что же мне теперь делать? Что же мне теперь делать? — слова давались ему с трудом.

— У тебя все будет хорошо. Мы найдем…

— У меня всегда была работа, Эл. Я всегда поступал правильно. И вот теперь я не у дел, — он говорил шепотом, однако высокие потолки усиливали его голос. — Понимаешь, до меня только сейчас дошло… У меня просто шок.

От стараний подавить слезы он непроизвольно начал икать. Хоппер отчетливо вспомнила, как ее охватила паника, когда она в прошлый раз увидела его плачущим. Это произошло в лондонском ресторане, за пару дней до их разрыва.

Но сейчас повода для паники она не видела.

— У нас все будет хорошо, Дэвид. У нас с тобой. Все будет прекрасно. И у тебя все будет замечательно. Я здесь. И никуда не ухожу, — она говорила мягко, как с ребенком, и рука ее сама собой легла ему на плечи, а потом она и вовсе обняла его и уткнулась ему в плечо.

Так они и сидели какое-то время, совершенно не обращая внимания на порхающих над головой птиц, устроивших себе гнезда под кровельными балками.

Наконец всхлипывания Дэвида стихли, и он тоже обнял ее. Хоппер повернула голову, устремив взгляд на алтарь. И такая поза показалась ей совершенно нормальной, вполне уместной для любой пары. «Для любой пары», — повторила она про себя и задумалась, являются ли они теперь парой.

— Прости, — произнесла она.

— Да все в порядке. Случись такое со мной, я бы, честно говоря, и сам бы тебя втянул.

— Вот что получаешь за помощь ближнему, — Хоппер ощутила, как у него в ухмылке напряглись мышцы на скулах.

— Ты был счастлив? С ней, — брякнула вдруг она.

— Вряд ли это теперь имеет значение. Пожалуй, особо счастливыми назвать нас было нельзя, уж это-то точно. Но все же это было лучше, чем оставаться одному.

— Ты не один.

Дэвид стиснул ее в объятиях. Теперь они сидели так, что для поцелуя им достаточно было совсем немного повернуть головы.

Однако через несколько минут тишину нарушил колокольный звон, и Хоппер поняла, что настало время встречи с ректором.

Пока они были в церкви, заморосил мелкий дождик. Вдоль дорожки то и дело взвивались миниатюрные смерчи из опавшей листвы.

Резиденция миссис Хиткот располагалась в конце второго двора и представляла собой большой отдельно стоящий дом, непонятным образом включенный в ансамбль колледжа. Хоппер отыскала дверной звонок — неприметную панель с глазком камеры, расположенную рядом с пафосным викторианским шнурком колокольчика, истертым и бесполезным. Наконец дверь на цепочке приоткрылась на несколько сантиметров, и через щель их смерили подозрительным взглядом.

— Резиденция ректора.

— Нам назначено.

— Фамилия?

— Хоппер.

Дверь закрылась и открылась снова, на этот раз уже полностью. Перед ними стояла женщина лет сорока в строгой юбке, темно-зеленой блузке и с жемчужным ожерельем. Ее худое лицо покрывали мелкие морщинки. Хоппер ее помнила: на приемах она неизменно сидела рядом с ректором — эффектная скучающая девушка двадцати с небольшим лет. Выражение ее лица не изменилось и было таким же безмятежным, но способность притягивать мужской взгляд, предоставленная ей вместе с молодостью, покинула ее и перешла к какой-нибудь другой девице, которая тоже однажды лишится этого подарка.