Она нажала на кнопку остановки. Можно выйти и здесь. Размышления о Холодной стороне — как ее называют в тех редких случаях, когда все-таки упоминают, — на этот раз расстроили Элен больше обычного. Для нынешних школьников это едва ли не вымышленное царство ледяной тьмы, что-то за пределами понимания. Земля в сознании юных британцев обретает форму полусферы, а в такой концепции мира нет места Холодной стороне. Только ее и предыдущие поколения знают, что когда-то и там Землю озарял солнечный свет. Только предпочитают об этом не вспоминать.

Последнее время Хоппер частенько ловила себя на том, что задумывается о миллионах — зачем юлить, миллиардах — несчастных в Азии, Австралии, обеих Америках, замерзших в своих домах и на дорогах, ныне освещаемых лишь мертвым светом звезд. Об их застывших телах — возможно, даже не начавших гнить, — выглядящих так, будто люди проснутся и снова задвигаются, если их вновь согреет тепло Солнца. Колоссальная армия мертвецов, мобилизованная и приговоренная слепым капризом замедления вращения планеты.

В воображении Элен ледяная смерть настигала несчастных прямо в разгар обычного дня: в очереди на кассу в супермаркете, на работе или после трудового дня — их руки сжимают рычаги подъемных кранов или игровых автоматов, на кухне возле полного льда чайника… Порой, впрочем, она размышляла о более правдоподобной альтернативе — о толпах беженцев, собравшихся на дорогах или в портах, где их и объяла тьма. О жмущихся друг к другу бедолагах в местах, где свет исчез в последнюю очередь, вроде школ или спортивных залов. Где водворение вечного мрака смогли оттянуть хотя бы на несколько часов.

Подобными мыслями она ни с кем не делилась. У нее не было ни малейшего желания обсуждать их, пускай даже некая зловещая и непостижимая сила и влекла ее разум к этим жутким образам чуть ли не каждый день. Внимание обитателей живой части планеты поглощали их собственные страдания, а не те, что выпали на долю других. Тем не менее порой Хоппер задумывалась, часто ли ее сослуживцы просыпаются от снов о расползающейся по их коже корке льда, о заперших их на холоде замерзших дверях или как они пробираются сквозь мрак к стальной стене, которая призвана положить конец их страданиям с помощью яда или иной разновидности смерти.

Такие акции действительно имели место, как ей доводилось слышать: остатки китайского правительства намеренно облучили наземные южные ограждения Холодной стороны, осуществив ограниченный радиоактивный выброс в целях защиты от собственного народа и огромного числа беженцев из Юго-Восточной Азии. Британия же полагалась на холодное море, утесы, затопленные суда да оружие.

Хоппер вышла из автобуса и огляделась — толпы прохожих заполняли тротуары. До скверов набережной Виктории, прикинула она, минут пятнадцать ходьбы. Там будет потише. Огибая квартал Кингсвей, она устремилась к южной окраине британской столицы. Со всех сторон ее окружали хмурые обожженные лица. Люди, погруженные в собственные невеселые мысли, спешили по своим делам.

Впереди, прямо посреди тротуара, проповедовал «болтун»[7] — высокий, с мощным торсом, с загорелым шелушащимся лицом, одетый лишь в изорванные штаны и босой. По его всклокоченной бороде струился пот, грудь покрывали солнечные ожоги.

Прохожие аккуратно обходили его, не обращая на истошные вопли никакого внимания. Так вода обтекает настырный валун, торчащий посреди стремнины.

Слов, кроме «крови» и «Христос», было не разобрать. Излишний эмоциональный накал лишал проповедь какого-либо смысла. Как правило, полиция полагала, что «болтуны» возни не стоят, и вмешивалась лишь в том случае, если те начинали бросаться на людей или крушить имущество.

По-видимому, многие из них все-таки неплохо себя контролировали. Их тирады, обрушивавшиеся на слушателей каскадами воплей, рыданий и молитв о «целительной плети», представляли собой прежде всего игру на публику. Господь перестал прислушиваться, а значит, человечество должно взывать к нему все громче и громче, привлекая внимание посредством перформансов с членовредительством. Идея эта казалось Хоппер отвратительной до тошноты.

Тридцать лет назад «болтунов» было изрядно. В царившем после Остановки хаосе они сбивались в группы и совместно выходили на улицы, распевая, рыдая и заклиная Господа обратить взор на их презренную плоть. А полиция в те времена, по сути, являлась лишь одной из множества бандитских группировок, наряду с армией. И как-то раз Хоппер увидела целую гроздь «болтунов», повешенных на фонарном столбе. На стене за ними чем-то темно-коричневым было выведено: «Болтуны, берегитесь!» Вокруг стояли, с любопытством таращась на трупы, кучки людей — эдакие посетители художественной выставки.

Теперь почти никто не держался изначальной веры — лишь эти немногие мужчины и еще более редкие женщины, лупцующие себя посреди улиц.

Но вот и скверы набережной Виктории. Йоркский Затвор все еще стоял, но толстый слой ила на колоннах напоминал о разрушительном наводнении, случившемся после Остановки. По другую сторону скверов высилась Игла Клеопатры, поддерживаемая широкими металлическими трубами. Словно вор на кресте, подумала Элен. Сфинксы по обе стороны будто в ужасе взирали на обелиск.

Она устроилась на скамейке и достала из сумки врученные Дэвидом бумаги.

На первом листке приводился список имен и адресов.

На втором оказался некролог Торна, отпечатанный на старой пишущей машинке и подписанный сверху инициалами «ГМ», — Гарри Маркем, решила Хоппер. Черновик был подготовлен семнадцать лет назад, за два года до изгнания Торна из правительства. Она начала читать: «Эдвард Торн, один из архитекторов мира после Замедления и ведущий проектировщик новой Британии, ушел из жизни такого-то числа такого-то года.

Карьера у него задалась практически с самого начала. Родился в 1983-м, единственный ребенок родителей-физиков, одаренный ученик с ранних лет. Окончил Оксфорд и Кембридж, а после получения докторской степени занимался в Массачусетском технологическом институте работой по биоинженерии, тогда стремительно развивавшейся. Он вывел сорта, успешно произрастающие в условиях постоянного солнечного света и не требующие для роста холодной почвы, тем самым словно предсказав Замедление еще за годы до его наступления».

Ко второй странице была приколота черно-белая фотография. Торн, высокий и длиннолицый, в светлом костюме, прислонившись к воротному столбу, подворачивал манжеты рубашки. Снимок запечатлел его непонимающий взгляд, устремленный на фотографа. Рядом с Торном стояла молодая женщина в платье с узором из ромбов.

Рассмотрев фотографию, Хоппер снова погрузилась в текст: «Научная карьера Торна оборвалась, когда в возрасте двадцати пяти лет он временно прекратил исследования и поступил в Сандхерстское военное училище. Годом позже его зачислили в полк Королевских уланов, и последовала череда его боевых командировок — в Афганистан, Ирак, Северную Африку. На протяжении этого времени Торн записывал свои наблюдения и даже публиковался под псевдонимом.

Именно тогда он познакомился с человеком, ставшим его ближайшим другом. Ричард Давенпорт ушел в армию сразу же после школы и был почти на десять лет младше Торна, однако такая разница в возрасте ничуть не помешала их закадычной дружбе. Торн, которого Давенпорт вытащил на себе после ранения в Кандагаре, был шафером на его первой свадьбе.

Освобожденный от службы по состоянию здоровья, Торн возобновил научную карьеру, работая в сфере сельского хозяйства. Спустя несколько лет началось Замедление. Когда оно коагулировало в Остановку и страна оказалась в опасной близости от полного краха, а пользующийся всенародным уважением генерал Ричард Давенпорт начал восхождение сначала в правительстве, а затем и к абсолютной власти, Эдвард Торн получил пост советника».

Далее следовало описание роста влиятельности Давенпорта, пускай даже к нынешнему времени едва ли кто мог оставаться в подобном вопросе невеждой. Хоппер пробежала глазами текст и убедилась, что все это ей известно. Она подняла взгляд от бумаги и принялась созерцать бьющиеся о бетонную набережную волны Темзы.