Сама Хоппер в подобные байки не верила. Слишком много техники требовалось для функционирования сети подземки, причем по большей части зарубежного производства. Как ни крути, на восстановление потребуются десятилетия. Она склонялась к другой версии, согласно которой тоннели так и остались затопленными после катастрофических наводнений Остановки и лондонское метро теперь облюбовали слепые рыбы да крокодилы.

Хоппер настороженно двинулась через толпу. Да на этом пятачке людей больше, чем на всей ее океанской платформе! На одном клочке тротуара у стены рядком сидели люди в различных позах, выставляя напоказ свои страдания. У нескольких отсутствовали руки или ноги. Многие держали таблички на ужасном английском. Кого-то окружали дети — исхудалые создания в пальтишках не по размеру и подобии обуви из картонок и тряпья. Завидев ладно скроенную куртку Хоппер, ее чистые кроссовки, один из мужчин забубнил с сильным среднеевропейским акцентом:

— Пожалуйста. Берлин. Пожалуйста.

В следующее мгновение к нему подключились и другие, набежали дети. Ощущая себя неловко, Хоппер ускорила шаг. Пробившись через толпу, в конце концов она проскользнула между лотков на небольшой участок лужайки под тенью деревьев — излюбленное место парочек, где можно пообниматься в полумраке. Как и они когда-то с Дэвидом, вдруг резануло ее. Отмахнувшись от воспоминания, она решительно двинулась в сторону дома брата.

Улица Колвилл-Кресцент — «Колвилловский полумесяц», изящностью вполне отвечала своему названию, представляя собой элегантную кирпичную дугу. Никаких толп, никаких карточных игр на тротуарах, лишь изогнутый ряд измученных тополей да викторианских зданий. Где-то посередине улочки располагался симпатичный выкрашенный в белый цвет дом Марка Хоппера, специалиста по безопасности британского правительства в южном регионе. Со времени последнего визита, как заметила Элен, соседи брата обзавелись новыми жалюзи. Целая улица домов, хозяева которых даже после всех потрясений не отказались от улучшения условий своей жизни.

Марк открыл дверь буквально мгновение спустя после звонка — должно быть, караулил у окна в гостиной, чтобы опередить Лауру. Он неловко обнял сестру, даже не дав ей возможности снять с плеча сумку, затем отступил назад и оглядел ее.

— Привет, сестренка.

— Здравствуй, Марк.

Он взял у нее сумку и рассеянно сунул между столиком и коляской. Выпрямившись, произнес:

— Сожалею о Торне.

— Спасибо. Все это… — она вдруг осеклась. Внезапно на нее разом навалились события дня, и она импульсивно снова обняла Марка, на этот раз искренне. Они стояли так несколько секунд, пока Элен не похлопала брата по плечу и не отстранилась.

— Ты, наверное, проголодалась.

Кроме завтрака на скорую руку перед вылетом, она и вправду весь день не ела.

— Да. Черт, еще как!

— Замечательно. Мы как раз готовы. Дети уже поужинали и отправились спать, так что только мы и будем.

— Вы дожидались меня? Право, не стоило. — Лаура будет сидеть недовольной. Впрочем, Хоппер это не особо волновало.

— Да все нормально. Даже работы побольше сделал.

— Уже чувствую себя обузой.

— Какая обуза, о чем ты.

Марк отошел повесить ее куртку в шкаф, и Хоппер окинула его внимательным взглядом. Лицо у него было бледным, под глазами темные круги. И вид, стоило ему отвести взгляд, сразу стал какой-то потерянный. Тем не менее, опять представ перед ней, Марк снова улыбался.

— Как Лаура?

— Хорошо, спасибо. Ждет в столовой, — он словно напоминал ей: «Придерживай язык и мысли».

— Ну а сам-то как?

— А, неплохо, — Марк уже двинулся в заднюю часть дома. — Каждый день новое приключение. Проходи, пожалуйста.

Хоппер последовала за ним. Порой брат перебарщивал с церемониальностью. Даже в детстве он, выработавший безупречные манеры, обходился с ней, появившейся на свет двумя годами позже, словно она была в его доме желанной, но гостьей. Выходил из машины открыть ей дверцу, открытки на день рождения заканчивал обязательным «с наилучшими пожеланиями». Годами она подозревала, что Марк попросту недолюбливает ее, пока не увидела его с подружкой. Тогда-то ей и стало ясно, что так он ведет себя почти со всеми.

Первый этаж дома занимала восхитительная кухня-столовая — во всю ширину здания, с выходящим в сад эркерным окном. Помещение было оснащено популярными «умными» жалюзи, которые посредством отражателей создавали впечатление темноты снаружи. Здесь было прохладно — работал кондиционер, а по обе стороны от обеденного стола тянулись стеллажи с новенькими на вид книгами. Похоже, дела у Марка действительно шли хорошо.

Лаура стояла в передней половине помещения, кухонной, зарешеченные окна которой выходили на улицу. Когда Хоппер появилась на пороге, Лаура повернулась к ней с блюдом в руках и тут же поставила его обратно на плиту. Женщины обнялись, и Хоппер рассеянно подумала, не выжидала ли невестка, чтобы взять блюдо точно в этот момент, с целью продемонстрировать, какой переполох она тут устроила своим появлением.

— Здравствуй, Элли. Как ты?

— Спасибо, неплохо. Просто долгий день выдался.

— Не сомневаюсь. Что ж, чувствуй себя как дома.

С Лаурой они никогда особо не ладили. Один из тех немногих раз, когда им довелось побыть наедине, пришелся на уик-энд, незадолго до свадьбы Марка и Лауры. Они остановились в гостинице «Котсуолд», переоборудованном доме в георгианском стиле. Место оказалось прекрасным, но обстановка неблагоприятной: единственный сын владельцев, пожилой пары, во время учений на призывной службе получил тяжелое ранение. Теперь старики заботились о нем, мужчине лет сорока, и старательно делали вид, что будущее, несмотря на собственную дряхлость, их совершенно не тревожит.

Марка отозвали в Лондон улаживать какой-то кризис. Хоппер и Лаура поругались в первый же вечер и оставшиеся выходные по возможности проводили раздельно. Причиной их разлада, строго говоря, явился не пустой спор, а констатация радикального расхождения во взглядах: Лаура настолько же стремилась созидать и заботиться о доме, насколько Хоппер бежала от подобной участи.

По крайней мере, теперь обе даже не пытались прикрываться напускным дружелюбием. Их вполне устраивала полнейшая неосведомленность о сокровенных переживаниях друг друга, и они терпели не слишком частые контакты из общей любви к Марку. И вот этого было не отнять: Лаура по-настоящему любила брата Хоппер. Их брак был одним из самых крепких, что ей доводилось встречать.

Марк неизменно закрывал глаза на существующую пропасть между женой и сестрой. Подобно планете с двумя спутниками по разные стороны, он учитывал лишь один, находящийся в поле зрения, а в тех редких случаях, когда они оказывались на виду одновременно, удивлялся, однако не слишком беспокоился.

— Проходи и садись. Бокал вина?

— Спасибо.

Она села за обеденный стол и, когда Марк отправился за бокалом, взяла рассмотреть бутылку. «Норфолк эстейт», гласила этикетка. Вино в Норфолке нынче делали хорошее, всяко лучше отвратного корнуоллского пойла. Тамошний виноград подвергался воздействию близких атлантических течений, в результате чего вино приобретало привкус, который производители бесстыдно подавали как «океанский букет», но потребители выразительно называли рассолом.

Когда подошла Лаура с кастрюлей, Хоппер поднялась.

— Мне помочь?

— Да не стоит. Осталось лишь парочку вещей доделать. Садись, — очевидно, жена брата осознала излишнюю категоричность в своих словах, поскольку добавила: — То есть как тебе хочется.

Только когда они все расселись и еду — какую-то неопознанную дичь с мешаниной из овощей («из своего сада») — разложили по тарелкам, Марк повернулся к Лауре и сообщил:

— У Элли довольно печальные новости. Сегодня днем умер ее старый куратор, Эдвард Торн.

— Соболезную. Он болел?

— Да. Но я только сегодня об этом и узнала. На платформу прилетели двое его коллег… — Являлись ли они в действительности его коллегами? Теперь это представлялось сомнительным. — И отвезли меня к нему, по его просьбе.