В Монсе серые немецкие полчища наступали, как дервиши на Омдурман. И еще одна картина: гигант Китченер, который тогда еще не носил свою знаменитую форму, сжимает в одной руке шляпу и телеграмму, с лицом, как будто в него ударили кулаком, сообщает об отступлении в Монсе.

За две недели до этого Конан Дойл написал в военное министерство письмо, пытаясь попасть на фронт. Он признавал, что слишком долго не имел практики врача, — он был немолод, — но разве он не способен помочь раненым на поле боя? В письме, датированном 21 августа, военное министерство вежливо отказало ему. Артур стал искать чего-то другого.

Малкольм Леки стал первым погибшим членом семьи.

Он был смертельно ранен в битве при Монсе, но настаивал на продолжении своих обязанностей врача, а четыре дня спустя скончался. Джин и сэр Артур не получали о нем никаких известий — только лишь что Малкольм пропал без вести, — пока в конце декабря не узнали о том, что посмертно он награжден орденом «За выдающиеся заслуги».

Дальше была Марна. Мадам плакала, когда услышала о том, как ее любимые французы прекратили отступление и бились с непобедимыми тевтонами, пока не остановили их. Все было не так просто, но французы сохранили свои головы, а немцы потеряли их. Они проиграли свою азартную игру за то, чтобы сокрушить французскую армию. Они колебались, отступали, а потом фон Клюк ушел к проливу.

В конце сентября в Медицинский корпус Королевской армии вступил Кингсли.

«Один из его приятелей в госпитале Сент-Мэри, — писала 3 октября «Лондон опиньон», — на днях получил от него письмо, которое представляло весьма занимательное чтение».

Кингсли испытывал отвращение к самой идее войны. Задолго до этого в письме отцу он писал, что первый опыт в прозекторской вызывал у него тошноту. Но когда он это обдумал, то понял, что не может оставаться в стороне.

«Скорее я бы не хотел быть офицером, — писал Кингсли. — Рядовой — этого было бы достаточно». И подобно другим молодым людям он ушел на войну. А в октябре бесконечные ряды серых дервишей, продвигаясь под прикрытием смертоносного артиллерийского огня, захватили Дюнкерк, Кале и Булонь.

Отец Кингсли, которому отказали в активной службе, обнаружил, что правительство имело в отношении него планы в области чтения лекций и писательской деятельности. Но этого было недостаточно.

Настоящую работу он придумал себе сам.

На рассвете 22 сентября, когда море несколько успокоилось после шторма, подводная лодка «У-9» высмотрела три патрулировавших британских крейсера. Это были крейсеры «Абукир», «Хог» и «Кресси», старые корабли, которые из-за плохой погоды не сопровождал эсминец. От удара торпеды с «У-9» «Абукир» опрокинулся на правый бок подобно жестяному чайнику. «Хог» и «Кресси» попытались уйти из зоны торпедирования, но они представляли собой слишком удобные мишени. Все три корабля затонули, унеся жизни тысячи четырехсот человек.

«Неужели, — кричала приведенная в замешательство и возмущение публика, — это могут делать подводные лодки?..»

Но для автора «Опасности!» это не было вопросом. Он давно уже знал, что могут делать подводные лодки. Но как же эти бедняги, которые захлебнулись и утонули вместе с кораблем?..

На современном военном корабле было мало спасательных шлюпок, потому что шлюпки легко воспламеняются и уподобляются спичкам, когда корабль участвует в боевых действиях. Но в такие действия не вступишь против торпеды или плавучей мины, остается только тонуть. С борта пораженного «Абукира» моряки бросали в море все (даже пустые бензиновые баки), за что можно было бы ухватиться и держаться на плаву.

«Неужели действительно невозможно, — писал Конан Дойл в «Дейли мейл», — придумать что-то такое — хотя бы надувной резиновый пояс, — чтобы дать им шанс в воде? Сейчас, когда кораблям сопровождения (то есть спасательным судам, представляющим цели для торпед) запрещено находиться рядом, этот вопрос становится еще более настоятельным».

В течение недели было в спешном порядке заказано четверть миллиона надувных хомутов весом в три унции каждый, которые моряки могли бы носить в карманах и в случае необходимости надувать. Эти плавсредства были поставлены флоту.

Но этого было недостаточно. В холодную погоду или при сильном шторме такие спасательные приспособления могли лишь продлить агонию. Для Конан Дойла необходимость чего-то другого стала особенно очевидной в последний день декабря, когда при ярком свете луны, сильном ветре и шторме в проливе был торпедирован линкор «Формидабл».

Каково же было его решение проблемы?

Это было использование надувных резиновых шлюпок. Истинная ценность надувной резиновой шлюпки для спасения жизней была продемонстрирована только во время Второй мировой войны. Предложение же сэра Конан Дойла об этом можно найти в письме в «Дейли кроникл» за 2 января 1915 года.

Для него важнее всего были жизни людей. «Мы можем заменять корабли. Но мы не можем уберегать и спасать».

С наступлением 1915 года началась долгая бойня в траншеях. Наступление немцев на порты пролива было остановлено и сдержано, что вызвало в Британии настроения шаткого оптимизма. Теперь никто не мог продвигаться. По всей Франции — от Северного моря до Альп — изогнутым полукругом проходила линия траншей, которую нельзя было обойти ни с какого фланга. Как могла любая из сторон прорвать ее, кроме как лобовой атакой? Проследите за названиями мест по длине этой изогнутой линии: Ипр, Аррас, река Сомма, Суассон, Верден; на протяжении почти четырех лет эта линия отклонялась лишь на какие-то мили, если не ярды.

С самого начала смерть не проявляла ни малейшей пощады к Западному фронту. На востоке войска царской России настолько глубоко вторглись в Восточную Пруссию, что встревоженные немцы перебросили туда два армейских корпуса из Франции и Бельгии. Как писал Конан Дойл, это, вполне возможно, предопределило исход битвы при Марне. Танненберг и Мазурские озера были залиты русской кровью. Перед концом 1914 года к центральным державам против союзников присоединилась Турция.

В начале 1915 года Британия предприняла попытку прорвать тупик на Западном фронте, обогнув единственно возможный фланг. Если бы пролив Дарданеллы удалось форсировать совместной операцией на море и на суше, можно было бы пробиться через южную часть Европы и помочь России, атаковав противника с другой стороны. Военные корабли вошли в узкий пролив под огнем турецких фортов.

«Только взгляните на британцев на другой стороне пролива», — думал человек в «Уиндлшеме».

«Итак, после полуночи спать, — писал он в начале лета. — Окно моей спальни открыто. Когда я в последний раз взглядываю на небо, я слышу издалека все тот же монотонный волнующий гул, с которого начался день».

Это была вторая битва под Ипром, затяжная и отмеченная агонией вследствие применения немцами ядовитых газов.

Отравляющие вещества усугубили обнаружившуюся у Британии нехватку боеприпасов, которая, как говорили, была критической. На Уайтхолле, ворчали, появилось коалиционное правительство. Но Ипр преподнес еще более горькие уроки, хотя они и не были новы.

«Атаки, подобные той, что имела место 9 мая, — писал Конан Дойл в июле, — когда несколько бригад потеряли почти половину своих военнослужащих, делают ясным то, что незащищенные войска не могут пересечь зону, обстреливаемую из пулеметов. От таких атак следует либо отказаться, либо найти искусственную защиту для людей».

Он призывал военное министерство создать бронежилеты, которые обеспечили бы войскам хоть какую-то защиту двух жизненно важных частей тела — головы и сердца.

«Голову, — писал он в «Таймс» 27 июля, — надо защищать каской, подобной той, которую разработали французы. Сердце можно прикрыть изогнутой пластиной, изготовленной из высокопрочной стали».

Это было только началом его экспериментов; идея родилась из рассказов о Неде Келли, разбойнике, который подобно призраку передвигался в броне, пока полиция безуспешно вела по нему стрельбу. Министерство боеприпасов в принципе согласилось, отметив, что, возможно, ему будет доверен один секрет.