Вечером после ужина они еще раз вышли на улицу и добрались до ближайшего магазинчика, проверяя свои физические кондиции, приобрели там сувениры для близких, после чего вернулись в свой номер, где в этот момент надрывался оставленный на столе мобильник Ланцова.

Звонил взволнованный чем-то Никешин, сразу же после второпях брошенного им приветствия поинтересовавшийся у начальника датой его возвращения в Питер, и тот, почуяв недоброе, спросил у него:

– Завтра буду, а что там у вас стряслось?

– У нас тут такое… такое… творится! Папа с Афона приехал, а в городе Апокалипсис: трубы лопаются, сосульки падают, народ гибнет! Грозится всех в монастырь сослать! – затараторил ему в ухо Никешин, и из последующего его импульсивного сбивчивого рассказа Ланцов уяснил для себя, что вернувшийся после паломнического тура городской губернатор был поражен масштабами бедствия, ввел в городе чрезвычайное положение и назначил на девятое января совещание в Смольном. Он на него успевал, поэтому паническому настроению зама поддаваться не стал, а лишь распорядился встретить его в аэропорту и подготовить ему к совещанию необходимые цифры.

Проводить отъезжающих на родину знаменитостей вышел на следующий день весь персонал отеля, вручивший на память герру Ланцофф в дополнение к посоху тирольскую шляпу с пером. Растроганный этим вниманием Василий Васильевич снял с головы пыжиковую шапку-ушанку и презентовал ее владельцу отеля, не принимая от него никаких возражений, а вместо нее водрузил себе на макушку под аплодисменты собравшихся местный национальный убор, пообещав к ним снова приехать, но только теперь уже летом, и пошутил, что первый лыжный разряд он уже заработал.

Инструктор Володя, погрузив чемоданы не утративших оптимизма испорченным отдыхом соотечественников в микроавтобус, предложил проводить их до самого Инсбрука и посадить в самолет, на что Ланцов с радостью согласился, в очередной раз подумав: «Замечательный парень, не ошибся я в нем».

Обратный их перелет на родину был утомительным и радости им не доставил, а поданная в пластиковых контейнерах еда показалась безвкусной и вызвала у Ланцова только изжогу, и он, чтобы как-то отвлечься от сумрачных мыслей и нехороших предчувствий, пытался несколько раз заснуть, но ноющая боль в ребре под корсетом не позволяла ему комфортно расположиться в кресле.

Лариса же всю дорогу молча листала журналы и проспекты турфирм, и лишь когда шасси самолета коснулись посадочной полосы, отложила их в сторону и, вглядываясь в темноту за иллюминатором, с грустью сказала: «Вот и сказке конец», не подозревая в эту минуту, что это только начало истории.

Питер встретил их крепким морозом, сильной метелью и водителем «Спецтранса» Рашидом, что удивило обоих, но вскоре все разъяснилось, когда, проваливаясь по щиколотку в снегу, тот понес их багаж к стоявшей рядом с автобусной остановкой снегоуборочной машине, на ходу объясняя, что на ином транспортном средстве передвигаться по городу практически невозможно, и Лариса с горечью подвела итог:

– А это уже не сказка, а быль.

Благополучно без осложнений добравшись по заснеженным улицам до дома Ларисы, Василий Васильевич сдержанно, без поцелуев с ней распрощался, поблагодарив за богатый на впечатления отдых, и вскоре, сопровождаемый Рашидом, предстал перед законной супругой, и та при виде его, опиравшегося на посох и в шляпе с пером, схватилась за сердце, но Ланцов ее успокоил:

– Не переживай, мать, до свадьбы золотой все заживет. Пришлось этим европейцам хваленым класс показать.

Созванное девятого января губернатором Санкт-Петербурга экстренное совещание в Смольном началось в десять утра в закрытом для прессы режиме. Город на тот момент был практически парализован из-за непрекращавшихся снегопадов, дикого холода и постоянных с призывами об экстренной помощи звонков горожан, на время до «старого Нового года» прервавших праздничные застолья и на трезвую голову осознавших весь ужас происходящего. И властям, чтобы сохранить как-то остатки электората, необходимо было в кратчайшие сроки успокоить людей и избежать нараставшего социального взрыва.

Помимо вызванного из разных точек планеты членов городского правительства и руководителей силовых структур в зале присутствовали главы районов, их замы, ответственные за коммуналку, а также менее значимые по рангу представители хозяйственной городской элиты, включая начальников ЖЭКов.

Многие из собравшихся, судя по свежему загару на лицах, в праздники не бездействовали, а активно под стать Ланцову перенимали в южных широтах передовой зарубежный опыт и выглядели хорошо отдохнувшими и вполне довольными жизнью.

В отличие от своих подчиненных, председательствовавший на совещании городской губернатор находился явно на взводе, был хмур, как январский день за окнами, часто прикладывался к стакану с водой, но усилием подпитанной на Афоне молитвами воли сдерживал переполнявшие его эмоции и вместо ожидаемого всеми разноса сухо, по-деловому с цифрами на руках охарактеризовал ситуацию в городе, рассказал об ужасных масштабах бедствия и его пугающих социальных последствиях, после этого потребовал от присутствующих объяснений произошедшему и предложений по скорейшей нормализации жизни.

Вслед за этим на сцену, словно на эшафот, потянулись один за другим вызываемые им главы районов, и все они в один голос, как под копирку объясняли случившееся аномально холодной зимой, ошибочными прогнозами Гидрометцентра, а в силу этого нехваткой горюче-смазочных материалов, людей и уборочной техники, и эта пустопорожняя болтовня вывела, в конце концов, главу города из себя, и он, не совладав уже со своими нервами, закричал в микрофон:

– Хватит про аномалии чушь нести! Мы с вами не в тропиках живем!

– К сожалению, – буркнул себе под нос сосед Ланцова.

– Я спрашиваю, что делать будете?! Конкретно, в ближайшее время! – поставил вопрос ребром сорвавшийся уже с тормозов губернатор, и у вжавшейся в креслах элиты перехватило дыхание, а в зале установилась гнетущая тишина.

Василий Васильевич сидел в предпоследнем ряду, что соответствовало его статусу, и рисовал в рабочем блокноте горы, похожие на перевернутые сосульки, но вдруг, словно бы чем-то поперхнувшись, закашлялся, а после вслух, вроде как самому себе дал исчерпывающий ответ:

– Врать не надо и воровать всем нам, тогда и аномалий не будет.

Его негромко произнесенные слова многоголосым эхом прокатились по залу, и губернатор, услышав их, встрепенулся, обвел взглядом переставший и вовсе дышать зал, после чего обратился к нему с вопросом:

– Это кто сказал?

Василий Васильевич, держась за ноющее от длительного сидения ребро, неловко поднялся с места и назвал себя, и губернатор, склонив голову к микрофону, многозначительно произнес: «Вот в этом-то и вся суть» и, поблагодарив Ланцова за смелость и искренность, предложил ему сесть, и тот под взглядами сотен глаз опустился в кресло.

– На хрена же ты вылез? – с осуждением зашипели на него соседи, с многими из которых он был хорошо знаком. – Всех мордой в дерьмо, а сам во всем белом.

– Да как-то само собой, мужики, вырвалось, – растерянно объяснил Ланцов. – Да и сам я не в белом, а в том же дерьме.

Обретший же после слов начальника ЖЭКа точку опоры и второе дыхание губернатор перешел в активное наступление и более часа еще громил со сцены безбожных скрытых воров и коррупционеров, словно ржавчина разъедающих коммунальные сети города и седьмой уже год на посмешище всей страны строивших на Крестовском острове стадион для «Зенита».

Выплеснув в зал накопившиеся у него за зиму отрицательные эмоции и отведя трое суток на наведение чистоты и порядка в городе, он распустил собрание, пригрозив всем не внявшим его указаниям небесными и земными карами, увольнениями и показательными «посадками».

Дистанцию от зала до гардероба Ланцов преодолел под градом угроз и оскорблений в свой адрес, подвергшись со стороны большей части коллег жесточайшей обструкции. Кто-то даже открыто призвал набить ему за клевету морду, но, к счастью, все ограничилось только словами и рукоприкладства в тот день удалось избежать.