В то время как многие люди входили в палату общин, как в дом родной, Невилл Чемберлен шел туда, как на Голгофу. Привитое в детстве чувство ответственности и развитое с возрастом до крайности чувство долга не позволяли ему оставаться в стороне от общественной жизни. Хотя он вполне мог бы оставаться бизнесменом, зарабатывать отличные деньги и совершенно не задумываться ни о чем другом. Но он никогда не был «человеком потребления», ему всегда требовалась общественно значимая работа. В этом смысле на него здорово повлиял Андрос: во время его пятилетнего отшельничества там он лишь раз возвращался в Бирмингем на два месяца и просто не мог найти, чем себя занять.
Если бы Чемберлен не прошел в парламент, скорбь его, скорее всего, была бы невелика, но не пройти в палату общин он не мог. Баллотируйся он от какого-то округа в Лондоне — это было бы вполне возможно. Но в Бирмингеме, в его центральном районе Ледивуд, который преимущественно населяли бедняки, отлично знавшие и Невилла и помнящие еще «нашего Джо», поддержали его решительно, несмотря на все удары прессы по репутации младшего Чемберлена.
Невилл Чемберлен был избран 9405 голосами, против 2572, отданных за кандидата от Лейбористской партии, и 1552 за кандидата вигов. Такое беспрецедентное лидерство далось ему относительно легко, хотя для многих, уже имевших места в палате, выборы эти были чрезвычайно тяжелыми. Не всем удалось сохранить своих избирателей, натерпевшихся лишений за время войны. К тому же теперь избирательное право было предоставлено максимальному электорату: голосовать могли все мужчины с 21-летнего возраста и женщины — с тридцатилетнего. В связи с этим Бонар Лоу, лидер Консервативной партии, и Ллойд Джордж, лидер Либеральной, выпустили так называемые «купоны», которые должны были помочь кандидатам, одобренным правительством.
Такой «купон» направили и Чемберлену, но тот от подобной помощи решительно отказался, проводя кампанию самостоятельно и пользуясь поддержкой лишь друзей, вроде Леопольда Эмери и своей жены Энни, отчаянно агитировавшей голосовать за мужа. Она заслужила уважение бирмингемцев, будучи еще супругой лорд-мэра, когда проводила благотворительные мероприятия, теперь же она с воодушевлением участвовала в избирательной кампании. Хотя еще в марте у нее вновь был выкидыш, очень огорчивший и ее, и Невилла, который детей любил и всегда мечтал о немалом их количестве. Но больше детей у них не будет. Поэтому Чемберлен наряжался Санта-Клаусом для дочери и сына и изумлялся в переписке, почему же Дороти не узнала его под маской.
Когда Чемберлен писал сестрам о том, что «ненавидит все это дело», имея в виду политику, он, конечно, несколько лукавил, суеверно опасаясь неудачи при прохождении в палату общин. Память о предыдущих поражениях все-таки еще была сильна. Однако парламентская деятельность захватила его практически мгновенно, как и любая другая. Он был человеком дела, а дел в стране, только-только окончившей тяжелейшую войну, хватало.
Нельзя сказать, что почти пятидесятилетний Невилл Чемберлен был абсолютным новичком на задней скамье парламента. Он отличался от большинства депутатов, о которых Стенли Болдуин выразительно заметил, что «парламент состоит из людей с жесткими лицами, которые выглядят так, будто они неплохо заработали на войне»[103]. Все же Чемберлен был экс-министром, к тому же братом на тот момент второго человека в Консервативной партии Остина Чемберлена. Старший брат, как когда-то и в Регби, младшего опекать вовсе не собирался, он сам был «очень истощен и физически, и морально», — писал Невилл сестре. «Я всегда говорил, что, если я войду в палату, мы с ним станем сильно разниться. Мы обязаны разниться, потому что наши мозги работают совершенно по-разному. Он считает меня диким, я его считаю непрогрессивным и предвзятым»[104].
Остин получил пост канцлера казначейства и занимался теперь финансами поствоенной Британии, а младший Чемберлен тут же ввязался в проект Билля о жилье, который разрабатывал Аддисон и курировал Геддес, его старые коллеги по Национальной службе. Личных обид у них не было, поэтому теперь, без довлеющего фактора в лице Ллойд Джорджа, который был озабочен совсем другими делами, сотрудничество у них наладилось. «Жилье — одна из самых срочных проблем, которая должна быть решена. И если людям не показать, что для ее решения делается что-то существенное, это может вызвать серьезные трудности». Уже имеющий за плечами опыт лорд-мэра, а также уникальные энциклопедические знания, потрясающую память и невероятную способность к тяжелой работе, Чемберлен начал разрабатывать новые схемы строительства и жилищной аренды. Своим коллегам-депутатам довольно скоро он стал напоминать «машину», «статистический аппарат», настолько кропотлива и быстра была его работа над очередными поправками к Биллю. Помимо этого Чемберлен вошел еще во многие парламентские комитеты социальной и административной направленности (по речным каналам, электроснабжению, военным и гражданским пенсиям и т. д.) и весьма прочно вписался в административную работу палаты общин.
Но палата общин — это не только старательная работа над законопроектами, это еще и полная определенных ритуалов атмосфера. Одним из таких ритуалов было, конечно, посещение курительной комнаты, где в основном судьбы Британской империи и вершились. Еще Джозеф Чемберлен в начале своей парламентской карьеры восклицал: «Если бы не курительная комната, это место было бы невыносимым!»[105] В курительной комнате спорили иной раз жарче и жестче, чем в самом зале заседаний, там же устанавливались личные связи, заключались союзы, плелись интриги. Если какой-либо член палаты общин редко проводил там время, он тут же слыл «не своим», получал репутацию отчужденного и высокомерного человека.
Так случилось и с Невиллом Чемберленом. В привычном понимании, то есть регулярно, он не курил, в редких случаях мог выкурить сигару или трубку, поэтому почти и не заглядывал в курительную комнату. Ему просто в голову не приходило, что ее посещение является одним из правил многовековой утонченной британской игры. Куда больше времени он проводил на своей задней скамье в палате или в комитетах, задерживаясь порой до поздней ночи. Как писали о нем в конце 1920-х годов: «Мистер Чемберлен — простой человек в политике, его «да» — это да, и его «нет» — нет. Его политическая деятельность организована также по-деловому, как и бизнес»[106]. Гарольд МакМиллан, будущий премьер-министр, а тогда начинающий молодой политик, вспоминал о том времени в палате общин: «…разговор с Черчиллем, щедро сопровождаемый алкоголем и сигарами, был похож на спор молодых людей в Оксфорде. Быть вызванным в комнату Невилла Чемберлена, напротив, было больше похоже на вызов к директору»[107].
Чемберлен же полагал, что прошел в палату общин не для того, чтобы вести застольные споры, а для того, чтобы работать. Первую свою сессию он считал удачной: «Не сделал сенсации, но полагаю, что я приобрел определенное положение в палате, поскольку мои выступления хорошо принимались»[108]. Он нарабатывал деловые связи, например сблизился с Сэмом Хором[109] в комитете по жилищным вопросам. Они так и останутся друзьями и коллегами до конца жизни Чемберлена, и Хор будет единственным членом Кабинета министров, который поддержит его в мае 1940 года в момент его отставки, за что, безусловно, расплатится.
Вражда с Ллойд Джорджем временно утихла, в письмах сестрам Невилл даже иной раз хвалил его и его политику, хотя и подчеркивал, что тот «ловок, как стая обезьян». Так, весной 1919-го он писал Хильде: «Я, признаюсь, был благодарен услышать, что Л<лойд> Д<жордж> настолько решительно против любой военной интервенции в Россию. Я боялся, что Уинстон мог бы жаждать подобного»[110]. Будущее беспрецедентное неприятие войны Невилла Чемберлена в целом еще только формировалось. Слишком свежа была память, как немцы бомбили Бирмингем, не выбирая целей, убивая женщин и детей, все это он видел своими глазами и не в силах был забыть. В августе он побывал во Франции, где осуществил экскурсию «по местам боевой славы», в частности, отправился на берега реки Соммы, где с 1 июля по 18 ноября 1916 года проходило сражение армий Великобритании и Франции против войск Германии (эта битва считается одной из самых кровопролитных Первой мировой войны). Там Чемберлен обнаружил «только сорняки, развороченные снарядами ямы, могилы и мертвые пни деревьев» и немецких военнопленных, которые «возвращались в их клетки колючей проволоки вечером… оскорбительное зрелище для человечества, они были похожи на рабов, но я не чувствовал сочувствия к ним»[111].
