– Ты что, плачешь?

Я быстро обернулась на окно, пытаясь сориентироваться во времени. В окне однотонной темно-синей краской застыла последняя зимняя ночь.

– Нет, – ответила Мойра, потирая припухшие морщинистые веки. – Уже выплакала, что могла.

– Дядя?

Тетя покачала головой.

– Что? Он вернулся? – спросила я, с силой концентрируясь на происходящем. Дыхание сбилось.

– Нет. С ним случилась плохая история, Хабибти. Он теперь с Ним, – Мойра указала пальцем на потолок, и ее глаза вновь заблестели от слез.

Ее слова едва цеплялись за мое сознание.

– Где он?

– Он умер, Хабибти.

Отряхнувшись от дремы, я придвинула стул ближе к столу и села ровно.

Тетя крепко взяла мою руку своими и, ничего не давая сказать, продолжила:

– Не спеши лить по нему слез, он сейчас в лучшей ситуации, чем мы. Шимон попал в плохую историю и оставил ее нам в наследство. Мы никому не скажем, – строгий взгляд исподлобья говорил куда красноречивее ее самой, – Моти и Сара знает, детям знать не надо. Пусть оплакивают отца, как следует.

В ту ночь я не узнала, что именно Мойра запретила рассказывать. Сонный разум, занятый бессознательной скорбью, не мог принять, что смерть Шимона была взрывом, от которого раскатываются во все стороны испепеляющие живое волны. Я понимала только, что дела достаточно паршивые, чтобы снова нужно было врать. Второй раз за месяц – многовато. Скрывать что-то от семьи тяжело. Между нами и так было достаточно молчания, чтобы связь, вымоленная мною за месяцы совместного проживания, начинала неуклонно блекнуть. Эта мысль легла на душу очередным камнем. А вот осознание, что Шимона больше нет, не приходило.

Я неуклюже стянула резинку с волос и перевязала хвост.

– Сколько раз просила не трясти волосами на кухне, – прохрипела Мойра и, решив, что конструктивного диалога со мной не выйдет, махнула рукой. – Ладно, иди спать. Тебе скоро вставать.

Я поднялась из-за стола и поплелась на выход, но Мойра придержала меня за локоть.

– Еще кое-что. Это очень важно. Никому не нужно знать, что ты работаешь. Теперь лучше говорить, что ты следишь за домом и учишься быть хорошей хозяйкой, ясно?

Я помолчала пару секунд.

– А деньги?

– Про это не думай. Все равно скоро выйдешь замуж, не о чем будет думать. Все, иди спать.

Не спеша я устремилась назад в безгорестный мрак.

Наша весна начиналась с похорон. Восточное солнце слепило скудную процессию. Несоответсвующе ясный и душный день отвлекал от траура назойливым жужжанием проснувшихся жуков и попискиванием младенца на моих руках. Ребенок верещал, пугаясь плача Сары, его матери, поэтому я вышла с ним за ворота кладбища. Сегодня Сара была не только матерью, но и ребенком, прощавшимся с отцом.

За полгода я привыкла к Шимону. Не более. Оттого его смерть переживала лишь в почтительной печали. Меня успокаивала мысль о том, что стремившийся к праведной жизни так верно и самозабвенно, дядя давно обеспечил себе место в лучшем мире. Таким был Шимон. Всю жизнь молился и изучал Тору, из-за этого не всегда мог работать, зато знал сто пятьдесят псалмов почти дословно и слыл в общине человеком исключительно честным и грамотным. Общине лучше знать – мы с Шимоном пересекались за ужинами и практически не общались.

Малыш притих и засопел на моем плече, тогда в воротах показалась Сара. Она осторожно переложила его в коляску, жмурясь на солнце, почесала скулу, соленую от слез.

– Я пойду, – предупредила я.

Не поднимая глаз, Сара кивнула и покатила коляску вниз по улице.

Мне нужно было уйти. Все дома знали, что я не разделю их трагедии. Моя поддержка была словами постороннего, я не хотела вынуждать их ее принимать из вежливости. Я знала, чем действительно могу помочь – приготовить завтрак и сходить на работу, чтобы заплатить за электричество.

"Приходи к 12. Хадад отведет детей сам”.

Спасительное сообщение от Шауля подарило мне надежду не пересечся с Арье и не краснеть со стыда из-за нелепого всплеска эмоций. Господин Хадад был последним человеком, при которым стоило позориться. Если и Хая поделилась с ним впечатлениями от прогулки по Рамат-Шемер, Шауль, должно быть, позвал меня к полудню,чтобы попрощаться. Сказать Мойре об увольнении после похорон мужа невозможно. Это разобьет ей сердце. С такими новостями лучше не возвращаться домой вовсе.

Фестиваль самобичевания прервался пронзительным гудком. Высокий черный автомобиль выехал на пешеходный переход и преградил мне дорогу, и прежде, чем я успела отскочить назад, его передние окна опустились. Арье Хадад поприветствовал меня с водительского места.

– Фрида? Я тебя подвезу, пообщаемся. Только садись вперед, сзади полный завал.

"О, Всевышний, неужели ты меня оставил…"

– Давай быстренько-быстренько, нельзя стоять посреди дороги, – шутливо подогнал он меня.

Я забралась в машину как на эшафот, и как только захлопнула за собой массивную дверь, мы тронулись.

– Твои нашлись? – поинтересовался мужчина.

– Ага.

– Хорошо. Хорошо.

Я старательно не смотрела в его сторону. Возможно, он ждал развернутого ответа, но я не могла решить, как обо всем рассказать, поэтому молчала. Хадад тоже молчал.

– Думала, вы всегда ездите с водителем, – я подала голос, боясь, что он читает мысли.

Боковым зрением уловила, как мужчина бросил на меня беглый взгляд.

– А, да. Он, скажем так, не справился со своими обязанностями. Найду получше. Как вы с Хаей вчера прогулялись?

"Ясно, – пронеслось в голове. – Сейчас отправит меня вслед за водителем".

– Ну, она хотела посмотреть район…

– Собралась переезжать? – Арье изобразил удивление.

От его легкого тона мандраж слегка поунялся.

– Вряд ли такое в ее вкусе, – отшутилась я.

Мы ехали достаточно медленно, хотя на дороге было слишком свободно для начала рабочего дня. Хадад постукивал пальцами по кожаной обивке руля и периодически покачивался под песню в динамиках.

– А она что-нибудь говорила…необычное?

Снова беглый взгляд. Постукивания прекратились.

Пытаюсь решить, что из сказанного ею было не "необычным", но затем качаю головой:

– Вроде ничего такого.

Тишина. Арье заворачивает на Ибн Эзра, тормозит возле первого забора и еще некоторое время всматривается в зеленую улицу.

– Иногда из-за болезни у нее возникают странные мысли. Шауль должен был предупредить.

– Он не вдавался в подробности.

– Ты знаешь, что такое "биполярное расстройство"?

Пожимаю плечами.

– Ладно, послушай.

Он наконец заглушил двигатель и обратил ко мне свой настороженный взор.

– Хая хороший человек. И очень талантливый. Но это расстройство заставляет ее говорить и делать непонятные вещи, которые причиняют вред ей и детям, – он сделал ударение на последнем слове и перевел дыхание. – Пока ее состояние нестабильно, она не может себе помочь.

– Разве ей не лучше? – искренне удивилась я. – В ней столько энергии, она все время чем-то занята, задает кучу вопросов…

– Это лишь часть болезни.

Арье с досадой надавил на руль, и мышцы его оголенных предплечий напряглись.

"Потрясающе", – сказала про себя и нахмурилась от собственной дурости.

– Этот ее подъем сил, мания, через две-три недели сменится депрессией. Если повезет – сразу ей. Затем энергия и веселье опять вернутся и опять исчезнут. И так снова, и снова, и снова, если не принимать таблетки.

– Так есть лечение?

– Есть, – утвердительно кивнул мужчина, подхватывая мое воодушевление. – Болезнь никогда не пройдет целиком, но ее проявления можно смягчить. Поэтому я надеялся поговорить с тобой лично, чтобы убедиться, что ты хочешь ей помочь так же сильно, как и я.

Господин Хадад наклонился ближе; запах его дорогого парфюма заиграл для меня новыми красками.